Дальше Джереми заговорил быстро и обращаясь исключительно к Аллейну.
— У меня бзик на исторических сокровищах, находящихся вне страны их создания. Будь моя воля, я бы завтра же вернул Афинам весь древнегреческий мрамор. Я начал делать копию, сначала просто ради спортивного интереса. Думал подшутить над Перегрином или отправить ее на экспертизу в музей. Мне повезло, я нашел подходящий шелк, золотую и серебряную проволоку и все прочее. Настоящий старинный материал. Я делал ее почти у тебя под носом, Перри, пару раз ты чуть меня не застукал, но так ни о чем и не догадался. Но тогда у меня не было намерения — ни малейшего — совершить подмену.
— А что вы вообще собирались с ней сделать, кроме того, чтобы использовать для розыгрышей? — спросил Аллейн.
Джереми покраснел до корней своих огненных волос.
— Я думал подарить ее Дестини Мед.
Перегрин издал слабый стон.
— И почему вы передумали?
— Как вы, наверное, догадались, я подменил перчатку в то утро, когда в театр привезли оригинал для устройства экспозиции. Укладывать вещи в сейф поручили мне. Я захватил с собой копию, решил, что наступил подходящий момент для моего маленького шутливого эксперимента. Короче, я воспользовался случаем и применил некоторую ловкость рук. Все получилось ужасно легко, никто, даже вы, ничего не заметили. Я собирался выставить копию на обозрение и, если никто не заметит подделки, вытащить оригинал из кармана, посмеяться над всеми, мол, «а вещичка-то вот она», потом положить настоящую перчатку в сейф, а копию подарить Дести ни. Я думал, что розыгрыш удастся на славу: присутствие суперинтенданта уголовного розыска, эксперта, всеобщие оханья и аханья, щелканье фотоаппаратов, Маркус, принимающий изысканные позы, — и все это ради моей подделки.
— Очень мило и остроумно, — сказал Перегрин. — Тебе бы с Гарри Гроувом в паре выступать.
— Ну а потом начался разговор о том, так уж ли надежен сейф, и вы, мистер Аллейн, сказали Уинти насчет замка и что вы в два счета разгадали комбинацию. Я подумал: да это же кошмар, мы нарываемся на неприятности. Перчатку украдут, как «Герцога» Гойи, но в отличие от «Герцога» она исчезнет навсегда. Я был уверен, что Уинти не соберется поменять шифр. И тогда… на меня вдруг что-то нашло, я действовал по наитию… я никому не сказал о подделке, решил, что оставлю в экспозиции копию, а о сохранности оригинала позабочусь сам. Я как следует упаковал его и положил в банковский сейф. Он в полном порядке, уверяю вас. Я собирался заменить копию оригиналом в тот момент, когда будут вывозить реликвии. Наверняка освобождать сейф поручили бы опять мне, и я смог бы воспользоваться возможностью повторить тот же трюк и совершить обратную замену — копию на оригинал. А потом… потом случилась эта жуткая катастрофа.
— Теперь я понимаю, почему ты себя так странно вел в пятницу, — заметил Перегрин.
— Теперь, конечно, понимаешь. В пятницу, — обратился Джереми к Аллейну, — Перегрин сообщил мне, что Кондукис продал или почти продал перчатку частному коллекционеру из Америки.
Джереми встал и принялся с рассеянным видом прохаживаться по кабинету. Аллейн подпер подбородок рукой, Фокс поглядывал на присутствующих поверх очков, Перегрин ерошил волосы.
— Ты, должно быть, совсем потерял голову, — сказал Перегрин.
— Называй это как хочешь. Я отлично понимаю, что я совершил. Получается, что я как бы украл перчатку.
— Как бы? — повторил Аллейн. — Никаких «как бы» в данном случае быть не может. Вы фактически украли перчатку. Если я правильно вас понял, вы решили держать оригинал у себя, а коллекционер пусть тратит целое состояние на подделку.
Джереми взмахнул руками.
— Я не знаю, я еще ничего не решил.
— Вы не знаете, что вы намеревались сделать с перчаткой Гамнета Шекспира?
— Именно. Если бы не случился этот дикий ужас с Джоббинсом и мальчиком, я стал бы ответственным за передачу реликвий в руки владельца, и я не знаю, что бы я сделал. Наверное, я принес бы перчатку Гамнета с собой. Но заменил бы я ее?.. Думаю, заменил бы… Я просто не знаю.
— Вы всерьез предполагали иную линию поведения? Предположим, вы оставили оригинал у себя, и что тогда? Тряслись бы над ним всю оставшуюся жизнь?
— НЕТ! — закричал Джереми. — Нет! Только не это, такого бы я никогда не сделал. Я бы выждал немного, посмотрел бы, как повернутся события, а потом… потом…
— Вы понимаете, что если бы покупатель получил вашу копию, то какой бы замечательной она ни была, опытный эксперт немедленно обнаружил бы подделку.
— Любопытно, что бы в этом случае стал делать всемогущий Кондукис, — вдруг усмехнулся Джереми. — Вернул деньги или уперся бы: мол, продал оригинал, чему есть многочисленные авторитетные свидетельства.
— Сейчас важнее выяснить, что стали бы делать вы.
— Я сказал: не знаю. Положился бы на авось, действовал бы по обстоятельствам… Л может, инсценировать кражу с целью выкупа? Позвонить Кондукису и сказать, изменив голос, что, если он поклянется оставить перчатку в Англии, ему ее вернут. И тогда пусть Кондукис делает с ней что хочет.
— Он поклянется, заберет перчатку и продаст, — усмехнулся Перегрин. — У тебя точно с головой плохо.
— Где находится ваш банковский сейф? — спросил Аллейн.
Оказалось, неподалеку от их дома.
— Скажите, — продолжал Аллейн, — как я могу проверить, что вы рассказали нам правду? В конце концов, вы пустились в откровения только после того, как я обнаружил подделку. Откуда мне знать, что вы не собирались загнать перчатку какому-нибудь проходимцу на черном рынке? Вы знаете, что такой рынок, где втайне торгуют историческими сокровищами, существует?
— Да, — громко и отчетливо произнес Джереми. — Отлично знаю.
— Ради бога, Джер, заткнись. Заткнись.
— Прочему я должен заткнуться? Не только я слышал о миссис Констанции Гузман, кое-кто из актеров тоже.
— Миссис Констанция Гузман? — переспросил Аллейн.
— Слегка чокнутая миллионерша, которая гоняется за антиквариатом по всему миру.
— Вот как?
— Гарри Гроув много чего о ней знает. А также, — с вызовом добавил Джереми, — Марко и Чарли Рэндом.
— И что же вам о ней известно?
— Если верить Гарри, — начал Джереми возбужденным тоном, в котором проскальзывала недоверчивая ирония, — она с распростертыми объятиями принимала Марко, когда он целый сезон блистал в Нью-Йорке три года назад. Гарри был тому свидетелем. Вроде бы эта миссис Гузман, дама пятидесяти пяти лет, страшная как смертный грех и жутко напористая, влюбилась в Марко до безумия. Буквально до безумия. Она обладательница известной коллекции картин и других предметов искусства. Так вот, она устроила роскошный прием, роскошный даже для нее, и, когда все стали расходиться, задержала Марко. Видимо, желая его завоевать, она потащила Марко к себе в комнату, сказав, что хочет показать ему сокровища, которые никогда никому до сих пор не показывала.
Джереми умолк. Уголок рта Аллейна дернулся, а правая бровь поползла вверх. Фокс откашлялся. Перегрин устало произнес: «Ну конечно».
— Я говорю о настоящих сокровищах, — с достоинством продолжал Джереми, — в буквальном и точном смысле слова. Заперев двери, миссис Гузман показала Маркусу Найту ювелирные изделия, табакерки, редкие книги, изделия Фаберже, и все на сто процентов подлинное. Каждая вещь коллекционная. Она призналась, что все это хозяйство куплено на подпольном интернациональном черном рынке. Многие из вещей были в свое время украдены. Ее агенты шныряют по всей Европе и Дальнему Востоку. Она держит эти вещи только для того, чтобы тайком любоваться ими, а Марко показала их затем, чтобы привязать его к себе. А потом она набросилась на него с совершенно откровенными намерениями. Она перла как танк, ему с трудом удалось улизнуть, по крайней мере, он так говорит, хотя страху натерпелся. Тогда они с Гарри приятельствовали, и однажды за рюмкой он рассказал Гарри об этом приключении.
— А когда и кто рассказал вам?
— Вспомнил! — воскликнул Перегрин. — Это было в тот день, когда я рассказывал актерам о перчатке!
— Точно. Гарри сказал тогда, что миссис Констанции Гузман необходимо сообщить о находке, и метнул взгляд, такой, как бы насмешливый, в сторону Маркуса, и тот побагровел. Вечером Гарри, Чарли Рэндом и я отправились в бар, где Гарри и поведал нам о происшествии с миссис Гузман. Должен сказать, что он страшно забавно передразнивал миссис Гузман: «Но я хотшу придадлежать вам. Я джаджу быть в вашей власти. Ах, деужели вы предадите меня. Ах, какой вы деотразимый мужтшина».
Перегрин раздраженно фыркнул.
— Да, — отозвался Джереми, — зная твое отношение к театральным сплетням, я не стал пересказывать тебе эту историю.
