— Ну вы отрываетесь будь здоров, — сказал Фокс, любивший иногда вставить модное жаргонное словечко. — Сколько времени все бы это заняло?
— С того момента, как он набрал шифр, не больше пяти минут. Если не меньше.
— Значит, сейчас, скажем, пять минут первого.
— Скажем, между 12 и 12.10.
— Тэкс, — сказал Фокс, и на его честной физиономии появилось лукавое выражение. — А в 12.05 или 12.10 Хокинс открывает служебный вход, идет в зал и болтает с покойником, который стоит за балюстрадой бельэтажа.
— Вижу, вы сегодня настроены пошутить, — заметил Аллейн. — Так вот что я вам отвечу, мистер Остряк: Хокинс болтал с человеком, одетым в новое пальто Джоббинса. Только пальто Хокинс и мог распознать в едва освещенном бельэтаже. И человек этот не обязательно был Джоббинсом. Так что, как видите, Гарри Гроув не зря нам рассказал про пальто.
— Погодите, не спешите.
— Вы считаете, что я увлекся?
— Именно, мистер Аллейн.
— Конечно, увлекся, все это из области чистой фантазии. Если вы можете придумать что-нибудь получше, я с удовольствием вас выслушаю.
— Если бы только паренек пришел в себя, — проворчал Фокс, — тогда все стало бы на свои места.
— Возможно.
— При чем здесь пальто? Каким боком оно относится к вашей истории? Убийца теряет добычу, сбрасывает вниз мальчика и слышит, как Хокинс открывает служебный вход. Отлично! Он выскакивает в фойе. Тогда почему бы ему не смыться через дверь в главном входе?
— Нет времени. Он знает, что буквально через несколько секунд Хокинс пересечет зал и окажется в фойе. Вспомните, сколько запоров на двери. Врезной замок, ключ от которого висит на крючке за кассой. Две грязные тяжелые задвижки и железная решетка. Ему не успеть.
— Значит, вы в своем воображении нарисовали такую картину: он стаскивает пальто с мертвеца, надевает его, перепачканное кровью и бог знает чем еще…
— Только снаружи. И я предполагаю, он вытаскивает из кармана шарф, чтобы прикрыть им собственную одежду.
— Ага. Значит, он, приодевшись, возвращается в фойе и велит Хокинсу заварить чай.
— Хриплым надсадным голосом, надо полагать.
— И что дальше? Вы меня ужасно развлекли, мистер Аллейн. Продолжайте.
— Хокинс идет в бутафорскую и заваривает чай, на что у него уходит не менее пяти минут. Наш клиент возвращается к мертвецу, снова натягивает на него пальто, а на шею накидывает шарф. Вы заметили, как было надето пальто на Джоббинсе: оно задралось и сбилось в комок на пояснице. При падении такого не могло бы случиться.
— Черт, упустил. А ведь очевидный факт.
— Закончив возиться с пальто, наш клиент идет вниз, берет ключ, отпирает замок, отодвигает задвижки, поднимает решетку, выходит на улицу и захлопывает дверь. Вполне возможно, что Хокинс, занятый приготовлением чая на другом конце здания, вообще не услышал шума, а если и услышал, не обеспокоился. Наш клиент хладнокровный малый, что и говорить, но появление Тревора, а затем Хокинса и, самое главное, осознание того, что он сделал — он не собирался убивать, — выбили его из колеи. И кое-чего он так и не совершил.
— Не подобрал вещички?
— Точно. Они полетели вниз вместе с Тревором.
— Ему крупно не повезло, — сухо заметил мистер Фокс. Несколько секунд он задумчиво смотрел на Аллейна.
— Вот что я вам скажу, и заметьте, я пошел у вас на поводу. Если это был Джоббинс, а не убийца, напяливший пальто Джоббинса, то тогда преступление было совершено после разговора Джоббинса с Хокинсом и до того, как Хокинс вернулся с подносом и обнаружил тело.
— И совершено оно кем-то, кто прятался где-то рядом на бельэтаже, и, подслушав разговор, умудрился набрать комбинацию шифра, открыть сейф, достать добычу, убить Джоббинса, едва не убить Тревора, отпереть все замки на двери и слинять — и все это в течение пяти минут, пока Хокинс кипятил чай.
— Да, — поразмыслив сказал Фокс, — это невозможно. Голову даю на отсечение, невозможно… А что у вас теперь на уме? — спросил он, подозрительно взглянув на шефа.
— Пригласите Джереми Джонса и узнаете, — сказал Аллейн.
Выйдя из кабинета администрации, Гарри Гроув расплылся в улыбке.
— Держу пари, вы уже подумали, что я отправился стучать на вас, — весело сказал он. — Ничего подобного, смею вас уверить. Сказал только, что вы меня на дух не переносите, чего, впрочем, они никак не могли не заметить.
— Они не могли заметить то, чего не существует в природе, — сердито сказал Перегрин. — Я вполне переношу твой дух, Гарри. Но думаю, что ты становишься жутким занудой, когда изображаешь из себя трудного ребенка. Твое поведение бывает идиотски дурашливым и порою оскорбительным, но сказать, что я тебя не переношу, я не могу. Ты мне даже нравишься.
— Перри, какое великолепное самообладание! А ты, Джереми?
Джереми, явно не расположенный к беседе, раздраженно воскликнул:
— Господи, да в чем дело! Городите всякую чушь.
— А ты, Уинти? — спросил Гарри.
Морис холодно взглянул на него.
— Мне что, больше делать нечего? Чушь. — Он развел руками. — Я слишком занят, чтобы ненавидеть кого-нибудь.
— Так, в отсутствие Чарли и девочек остается спросить лишь короля дельфинов.
Как только Гарри вышел из кабинета, Маркус Найт переместился на дальний конец фойе бельэтажа. Услышав последние слова Гарри, он повернулся и с достоинством произнес:
— Я решительно отказываюсь принимать участие в подобного рода опросе. — И смазал все впечатление, закричав: — И я не желаю больше терпеть эту глупую, унизительную, нелепую кличку!
— Бум-м! — сказал Гарри. — Мы ударили во все колокола. Какой звук, какая мощь! Жаль, тебя не слышат в Букингемском дворце. Ну да мне пора. Желаю здравствовать… — Процитировав любимое присловье Джоббинса, он резко умолк и явно расстроился. — Я не хотел, вырвалось невзначай.
Стоило Гарри удалиться, как Маркус Найт немедленно перешел в наступление. Перегрин видел, что он дошел до точки, до высшего градуса бешенства. Однако Маркус не кричал и не скандалил, он мягко вразумлял. Он говорил тихим бесцветным голосом, почти не жестикулировал и, хотя под побагровевшей щекой явственно билась жилка, сохранял внешнюю невозмутимость.
— Возможно, сейчас не самый подходящий — на самом деле абсолютно неподходящий — момент для обсуждения дальнейшего участия этого человека в постановке. Как мне было дано понять, интриган был принят в труппу по наущению сверху. Я буду весьма признателен, Уинти, если ты при первой же возможности сообщишь руководству о моем намерении прервать срок действия контракта в самом ближайшем будущем, если Хартли Гроув не будет уволен.
При обычных обстоятельствах Найт бы сейчас величественно удалился, оставив всех стоять с раскрытыми ртами. Он обвел быстрым взглядом двери и лестницу и, в качестве альтернативы, опустился на один из викторианских диванчиков, которые по приказанию Джереми были расставлены по всему фойе. Найт восседал на диване в позе, в высшей степени достойной и. заставлявшей вспомнить о древних греках, однако, глядя на него, казалось, что, если его тронуть, он зашипит.
— Мой милый, милый Перри и мой дорогой Уинтер, — с чувством произнес он. — Пожалуйста, считайте мое решение окончательным. Мне очень, очень, очень жаль, что так случилось. Но ничего не поделаешь.
Перри и Морис незаметно переглянулись. Джереми, выглядевший совершенно подавленным с тех пор, как он, проводив Дестини, вернулся в фойе, глубоко вздохнул.
— Марко, нельзя ли пока отложить обсуждение этого вопроса? — тяжело вздохнул Перегрин. — Я уповаю на твое великодушие. Ужасное преступление, случившееся здесь прошлой ночью, повергло нас в чудовищную растерянность. Я принимаю все твои возражения против Гарри. Он ведет себя возмутительно, и при обычных обстоятельствах ему было бы давным-давно указано на дверь. Если он и дальше будет продолжать в том же духе, я переговорю с Гринслейдом, а если и он не посмеет вмешаться, пойду к самому Кондукису и скажу, что я не в состоянии более выносить его протеже. Но пока, пожалуйста, Марко, прояви терпение.
Найт взмахнул рукой. Великолепный жест можно было понять двояко. Он мог означать как величественный отказ от дальнейшего спора, так и непримиримую ярость. Уставившись в потолок, Найт сложил руки на груди и скрестил ноги.
Уинтер Морис поглядел на Перегрина, закатил глаза и едва заметно покачал головой.
Из кабинета вышел инспектор Фокс и объявил, что суперинтендант Аллейн будет весьма признателен, если мистер Джереми Джонс уделит ему несколько минут.
Перегрин, глядя, как Джереми входит в кабинет, испытал острую безотчетную тревогу.
Аллейн сидел за столом Уинтера Мориса, перед ним лежал раскрытый блокнот, а рядом номер «Таймс». Джереми застыл на пороге. Аллейн пригласил его сесть и предложил сигарету.
