Обычно свидание получают близкие родственники, но если чисто по-человечески договориться со следователем, то получить могут его и гражданские жены, и невесты, которые формально не являются родственниками подследственного. Рассказывали, что иногда, за деньги, можно через следователя получить свидание и в лучших условиях, то есть обычно твою невесту или жену делают общественным защитником и дают ей пропуск в тюрьму, как и адвокатам. И она, заполняя листовку на заключенного, вызывает своего родственника в следственный кабинет. Здесь они разговаривают, часто занимаются сексом. Иногда их ловят, бывают скандалы. Но практика общественных защитников хотя и не часто, но все же существует.
АНЖЕЛА
Примерно года три назад в Бутырке был отдельный корпус для подследственных женщин, пока их не перевели в специальную женскую тюрьму СИЗО-6.
Но когда они еще находились в Бутырке, то общение с мужской половиной практически было невозможно. Пожалуй, за исключением тех случаев, когда они встречались в большом общем коридоре следственной части, вызываемые на допросы со следователями или для встречи с адвокатами. Мне не раз приходилось видеть заключенных-мужчин, которые жадным, пристальным взглядом провожали женщин, которых вели конвоиры.
Женский контингент выглядел довольно пестро и по возрасту, и по внешности, и по статьям обвинения. Большая часть женщин от 19 до 30 лет проходила по преступлениям, связанным с грабежом, наркотиками и бытовыми убийствами.
Они были разными: симпатичные и веселые, ищущие приключений и подмигивающие мужчинам. Попадались и грустные, подавленные, прячущие свои лица при виде мужчин.
При всей кажущейся внешней строгости изоляции между мужчинами и женщинами даже возникали заочно короткие тюремные романы.
Окна женского корпуса выходили во внутренний тюремный дворик, куда смотрели и окна мужских камер. Трудно представить, как происходили знакомства: может, после случайных встреч в коридорах следственного корпуса, может, просто от мужчин присылалась малява и давала основание для дальнейшей переписки.
В позднее вечернее время, после того как основная часть сотрудников СИЗО, следователи и адвокаты уходили домой, вот тогда можно было прекрасно слышать их переговоры и признания в любви. Когда я иногда почти последним покидал СИЗО, то не раз слышал трогательные нежные слова или, наоборот, ревнивые интонации и выяснения отношений порой даже между людьми, которые друг друга и не видели.
Как рассказывали мои клиенты, так называемые женские услуги были довольно распространенным явлением. Возможно, поэтому администрация СИЗО, поняв, что бороться с этим бесполезно, настояла перед городскими властями на строительстве отдельной женской тюрьмы.
Как-то одному моему клиенту вертухай предложил такую ночную клубничку по дешевке.
- Удалось мне прикормить тогда одного вертухая, - вспоминал заключенный. - Он мне за лаве поставлял разную там жрачку, выпивку и сигареты. (Такое явление не редкость для многих изоляторов, ведь контролеры получают очень скромный оклад и идут на "левые" запрещенные приработки. - В. К.) Так вот вертухай сам предложил мне переночевать в "хате любви". Когда наступил отбой, как мы и договорились, вертухай вызвал меня якобы для перевода в другую камеру. Мы вышли в коридор и, пройдя мимо нескольких камер, вошли в пустую небольшую, никем не занятую камеру. В ней стояли только железные шконки и ничего больше. Закрыли меня там одного, а через несколько минут привели девчонку-зечку и матрац бросили.
Моей сексуальной партнерше было года 2224, звали ее экзотически - Анжелой. Села она за грабеж, они с подругами обобрали какого-то пьяного у одного из московских вокзалов. Анжела приехала в столицу из далекого украинского городка устроиться на работу, но у нее ничего не получилось.
Мы выпили с Анжелой немного спиртного, которое я заранее принес с собой из камеры в резиновой грелке. Затем сразу приступили к любви. Анжела в этом деле знала большой толк... Даже когда я уже выбился из сил, Анжела вновь и вновь заводила меня, и мы снова начинали заниматься любовью. В перерывах мы разговорились, оказывается, на такой путь Анжела стала сама, добровольно. Вначале, как она объяснила, просто соскучилась по мужикам, а затем захотелось что-нибудь иметь на ларек или гостинцы с воли. Но сумма, которую я заплатил вертухаю, была очень маленькой, а он, вероятно, должен был разделить ее на три части: себе, конвоиру с женского корпуса и самой Анжеле.
Наступило утро. Часов в пять-шесть за Анжелой пришел все тот же конвоир, а затем и меня вернул в мою хату. Я проспал потом почти целый день, восстанавливая свое здоровье. Через пару дней я вновь договорился о встрече с Анжелой. Так мы виделись еще несколько раз. Но я узнал, что ее вызывал к себе и авторитет из соседней камеры. Тогда я прекратил с ней всякие контакты. Потом узнал, что Анжелу перевели в зону, дали ей шесть лет.
Любовные услуги мне оказывала потом другая зечка, Жанна. Она была цыганочкой лет двадцати и сидела за распространение наркотиков. Деньги любовью она зарабатывала на "колеса" (колеса - наркотики, жарг.). В общем, свою спортивную форму я поддерживал вплоть до своего суда...
Конечно, можно согласиться, что подобная практика женских услуг порочна и преступна. Но ведь молодые люди месяцами и годами томятся в неволе... И другая проблема - СПИД как результат однополых сексуальных связей...
Как-то я узнал, что в США существуют даже специальные колонии, в которых заключенным разрешают добровольно жить друг с другом в гражданском браке. По данным американских экспертов, в колониях резко снизился процент насилия, а среди лиц, выходящих на свободу, никто потом не был уличен в изнасиловании.
ПРЕСС-ХАТЫ
В пресс-хатах заключенных подвергают физическому воздействию. Они могут существовать в каждом СИЗО и ИВС. По словам очевидцев, пресс-хаты это испытание, которое может выдержать далеко не каждый. Нужно быть справедливым, что просто так в пресс-хату заключенного не отправляют. Мне довелось видеть и с трудом узнать клиентов, которые проходили через страшную процедуру.
Один из уголовных авторитетов, обвиненный в бандитизме и вымогательстве, прошел через пресс-хату в одном из ИВС, когда был задержан по президентскому указу. Вот что он рассказал:
- Сейчас трудно сказать, почему именно меня направили в пресс-хату. Может, потому, что я оказал (вернее, попытался оказать) сопротивление при аресте и при обыске на моей квартире. Может, из-за общего негативного отношения ко мне оперов и следаков. Во всяком случае, когда меня привезли на первый допрос, который проводили сначала опера, то наши отношения сразу не сложились. Допрос они вели без протокола, и их интересовало, где я прятал оружие и где скрываются остальные мои люди на свободе. Но я не ответил ни на один их вопрос, и это просто привело их в ярость.
Затем пришел следак, начал вести протокол, но на вопросы отвечать я отказался, сославшись на то, что показания буду давать на суде.
Следователь только зло прошипел, мол, не таких крутых обламывали.
Сразу после окончания допросов меня перевели в ИВС и поместили в отдельную камеру. Я вначале даже обрадовался, что буду коротать время один. Но потом, когда внимательно огляделся и заметил, что в хате полностью отсутствуют постельные принадлежности, а на потолке расположен достаточно массивный крюк, то понял, что угодил в пресс-хату, ведь подобные крюки запрещены в обычных камерах.
Вообще-то на физическую силу я не жалуюсь, борьбой раньше занимался, но почувствовал я себя хреново: все, думаю, сейчас подвергнусь прессу.
Вечером дверь в камеру открылась, вошли четверо или пятеро ментов. У двоих были резиновые дубинки, а один держал наручники. Не успел я даже встать, как получил сильный удар по голове, от которого сразу упал. Затем посыпались удары другого мента, я только успевал закрывать лицо руками, так как били меня одновременно двумя дубинками. Мне сразу разбили лицо, и сильно потекла кровь. Тогда они прекратили бить по голове, застегнули наручники и стали поднимать меня по крюку к потолку. Зацепив меня руками вверх, стали бить дубинками по пяткам. Боль была сильная, и закрыться чем-либо у меня теперь не было возможности. Такая экзекуция продолжалась минут двадцать - тридцать. Меня еле живого опустили вниз, облили ведром холодной воды и перенесли в другую камеру. Примерно три дня я приходил в себя. А когда появился следователь, я стал ему жаловаться, написал даже заявление о факте моего избиения. Он ответил, что избили меня в камере другие заключенные.
Многие сокамерники когда узнали о прессхате, то говорили, что, мол, мне еще повезло: иногда менты практикуют вызов заключенных по разным отделениям милиции, где имеются свои ИВС, а там либо сами избивают, либо поручают это сделать сокамерникам.
Что касается официальных заявлений об избиении сотрудниками милиции задержанных или подследственных, то, как показывает практика, такие дела просто не возбуждаются, за редким исключением. Может, сейчас, когда следственные изоляторы перейдут в ведение Министерства юстиции, картина изменится. Время покажет.
