пробковая доска.
С того места, где он сидел, доску нельзя было разглядеть в подробностях, но было ясно, что заполнена она не целиком: несколько стикеров пастельных тонов, пара открыток, один конверт, бумажная фигурка-оригами и какой-то цветок, тоже бумажный. Икер втайне надеялся, что камбоджийская купюра все еще висит на доске, хотя и понимал, что надежда эта призрачна. Слишком много времени прошло с того момента, как горничная Лаура (в качестве посла по особым поручениям) получила свои двадцать евро – целых три дня! Тот, кому было адресовано это послание, мог появиться здесь в любой из этих трех дней, с утра или ближе к вечеру. Чтобы снять купюру с доски, и минуты не понадобится, для подобных манипуляций не нужно даже заказывать кофе или тинто де верану в качестве отвлекающего маневра: зашел-снял-вышел.
Официантки здесь не особенно расторопны.
Вот уже и компания китайцев организованно покинула помещение, и девушка-мотоциклистка закончила телефонную беседу совершенно феерическим «maldito seas!»[21], а к Икеру никто так и не подошел. Что ж, придется самому выдвигаться к стойке.
Прежде чем приблизиться к ней, Субисаррета сделал небольшой крюк и некоторое время постоял возле пробковой доски: фигурка-оригами оказалась лягушкой, цветок – довольно условным тюльпаном, на стикерах присутствовали всякие романтические глупости, сдобренные сердечками, смайлами и улыбающимися рожицами. Одна открытка (с парусником) беззастенчиво рекламировала бренди «TERRY Centenario», а другая… «Джаззальдию». Черный силуэт саксофониста на темно-голубом, украшенном одинокими серебряными звездами фоне; саксофонист – не менее условен, чем тюльпан, но в его абрисе Субисаррете чудится что-то знакомое. Наверное, именно так выглядел бы Исмаэль Слуцки в момент джазовой импровизации, – чтобы картинка соответствовала черному принцу полностью, не хватает лишь треугольных кошачьих ушей. Именно такие уши Исмаэль пририсовал себе на автографе, который дал вчера вечером Субисаррете. Странно, что Икер не вспомнил о них, когда разглядывал частного детектива Джона Блексэда.
Открытки, оригами, стикеры, бумажный тюльпан, – и никакой купюры. Чудес не бывает. Судьба никогда особенно не подыгрывала инспектору, не подыграла она и сейчас.
Угнездившись на высоком и не очень удобном стуле, Субисаррета несколько секунд наблюдал, как хмурый, заросший щетиной бармен протирает стойку, не особенно обращая на него внимание. После чего сказал:
– Кофе с молоком, пожалуйста.
Только теперь бармен соизволил поднять глаза на посетителя. Ни тени обычной сан-себастьянской (Доностия приветствует вас!) улыбки, вяжущая скука на лице.
Унылое дерьмище.
– Закрываемся на сиесту, – нехотя разжало губы унылое дерьмище. – Приходите после пяти.
– Но кофе-то я успею выпить?
– Боюсь, что нет.
С чего бы такая непочтительность? – да еще в историческом центре, где полно туристов; да еще в самый разгар высокого сезона… Из таких мелочей, как хорошее обслуживание, и складывается общее представление о городе. А ведь это не какая-нибудь малонаселенная дыра в галисийской или андалузской глубинке, это – Сан-Себастьян. Или унылому дерьмищу малосимпатичен именно он, Субисаррета?
– Каброн![22] – чирикнул один из попугайчиков в клетке.
– Куло![23] – подпел ему второй.
Если кто здесь козел и задница, то это, несомненно, бармен.
– Забавные у вас птички, – сказал Субисаррета.
– Приходите посмотреть на них после пяти.
– А та пустая клетка… Она не продается?
– Нет.
– Жаль, мне как раз нужна такая.
– Клетка не продается.
– Ну, раз вы не хотите угостить меня кофе… Тогда придется ответить на парочку вопросов.
– С чего бы?
Полицейское удостоверение, выложенное Икером на стол, слегка подкорректировало физиономию бармена: хотя она и не перестала быть хмурой, но почтения в ней все же поприбавилось. А в голосе унылого дерьмища зазвучали даже заискивающие нотки.
– Не понимаю, что здесь понадобилось полиции… Тем более криминальной. Если вы относительно той майской потасовки… Это был единичный случай. Обычно у нас все тихо.
– Потасовка меня не интересует.
– Что тогда?
Пока Субисаррета размышлял, как бы половчее подвести бармена к воспоминаниям о камбоджийской купюре с доски, перед ним появилась чашка кофе и крошечная плитка горького шоколада, – не иначе как комплимент от недружелюбного заведения.
– Народу у вас, как я посмотрю, не очень много, – начал издалека инспектор.
– По-всякому. Может быть, выберете себе пару закусок?
Только теперь Икер вспомнил, что толком не позавтракал, а сейчас время обеда. Но снимать показания с набитым ртом – себе дороже. Да и сам ассортимент, выставленный на подносах, был не менее уныл, чем король стойки: обветрившиеся крошки-чоризо на кусках багета, поникшие хвосты маринованных перчиков и креветок. Овечий сыр, закамуфлированный яблочным конфитюром, не слишком свеж, хамон – не в меру слезлив, оливки – скукожены, почему Кристиан Платт выбрал именно этот бар, никакой другой?
Кристиан Платт – тот еще сноб, костюмы в гостиничном шкафу это подтверждают, – так почему он остановился на «Папагайос»? Чтобы задобрить идиотскую красную пижаму?..
– …Спасибо. Пока ограничусь кофе. Меня интересует доска, которая висит у вас в баре. На ней оставляют послания только посетители?
– Я не особенно слежу за ней, но, в принципе, да.
– А человек с улицы может что-нибудь туда повесить?
– Это как?
– Зайти, прикрепить сообщение и выйти.
– Такие вещи никому не возбраняются, – пожевав губами, произнес бармен.
– Вы как-то их контролируете? Сообщения, я имею в виду.
– А… каким образом их можно контролировать?
– Что, если в один прекрасный день там появится порнографическое фото?
– Это вряд ли, – наконец-то бармен позволил себе улыбку, но улыбка вышла косоватой. – У нас приличное заведение, а не какой-нибудь вертеп.
– …Или прокламация, подрывающая основы конституционного строя? – не унимался Субисаррета.
– Господь с вами…
– Записка, координирующая действия террористов…
– А вот это совсем из области фантастики. У нас совершенно невинная доска. Любовная дребедень и все такое. Фигурки, цветы, вы же сами видели.
По большому счету и мотоциклетное «maldito seas!» тоже проходит по ведомству любовной дребедени, ну да.
– Меня интересует, что видели вы.
– Например?
– Купюра.
– Не понял?
– Меня интересует купюра, которая была оставлена на доске около трех дней назад.
– Купюра? – по лицу бармена пробежала тень.
– Вещь заметная, не так ли? Купюра одной из азиатских стран.
– Э-э… Это имеет отношение к террористам?
– Так вы ее видели?
– Что-то не припомню.
Каброн! Куло! – синхронно заорали попугаи в клетке. Конечно же, сукин сын бармен видел камбоджийскую бумажку, не мог не видеть. Это ясно по его блудливой перекошенной роже. Но он не знает, как поступить: рассказать о купюре и о том, кому она была предназначена, или засунуть язык поглубже в задницу.
– Значит, не припомните?
– Нет.
Легко перегнувшись через стойку, Субисаррета ухватил бармена за рубашку, после чего придвинул его к себе и нараспев, почти интимно, прошептал:
– Для начала я прикрою твою забегаловку. Особого труда мне это не составит, поверь. Хотя нет… Для начала мы проедемся в одно место, где тебе живо освежат память. А уже потом я вплотную займусь этим милым местом. Все понятно? Минута на размышление, пока я допиваю чертову бурду. Которая по недоразумению именуется здесь кофе.
На то, чтобы выбрать линию поведения, унылому дерьмищу понадобилось гораздо меньше минуты.
– Уж не знаю, что противозаконного в этой купюре… Но, кажется, я ее вспомнил. Она камбоджийская.
– Верно.
– В подробности я не всматривался, но того, кто водрузил ее на доску, – помню. Женщина средних лет, не самой приятной наружности. Она поступила так, как вы и говорили. Вошла, прицепила купюру и тут же ретировалась.
Что ж, горничная Лаура не соврала, хотя как раз от нее можно ждать любого подвоха.
– И вы хорошо ее запомнили?
– Просто я находился рядом. Поправлял картинки на стене. Их часто задевают все кому ни попадя. Не скажу, что мог бы сразу узнать эту женщину… Таких тысячи…
– Меня интересует не она.
– Кто тогда? – расслабившийся было бармен снова насторожился.
– Тот, кто снял купюру. Может быть, в тот момент вы тоже оказались рядом? Совершенно случайно. Поправляли картинки на стене.
– Честно говоря, несколько дней эта купюра провисела. Ее забрали только вчера, около полудня.
