Иваныч на удивление бодренько прыгнул и замер в позе начинающего каратиста. Он шумно, резко выдохнул, выбрасывая перед собой, в темноту увесистый кукиш:
— Н-на тебе! Не дождешься… Где, милок, родился — там и пригодился. Здесь тебе век коротать, здесь на пенсию — и окочуришься тоже здесь. А мы, соратники и коллеги, тебя в сыру землю с почестями прикопаем.
Так, порой громко вскрикивая, а порой бормоча под нос себе всякую ерунду, контролер добрался до развалин литейного цеха.
— Во, дела! — Выразил он удивление струями пара, исходящими из-под земли к небу. — Как на Камчатке, ей-Богу… Кругом снега, а посередине гейзер.
Иваныч даже чуть-чуть прищурил глаз и отшатнулся в ожидании взрыва и устремленного ввысь фонтана кипятка.
Но — нет, обошлось…
Совершенно случайно, блуждая рассеянным взглядом по сторонам, контролер вдруг заметил ползущего на карачках среди развалин Плющева.
— Эй, паря! Вчерашний день потерял? Или нализался?
— Здесь они, — приглушенно ответил оперативник. — Точно здесь!
— Да ты что? — Удивился иваныч. — Где ж им тут быть?
— Под плитами, — почему-то ещё тише пояснил Плющев. — Я ж говорил, что усек, как они сюда шастали. Думал, ссать бегают, но нет — мочи нигде не видно. Что-то удумали стервецы, затеяли, но… Похоже, завалило их.
— Да иди ты! — Всплеснул руками Иваныч.
— Грунт, видать, оттаял. И осел.
— А как теперь этих придурков доставать?
— Автокран надо, плиту поднять. Там, вроде, вход был раньше.
— Какой же сейчас автокран? На дворе ночь глухая.
— Кто сказал, что сейчас? — Плющев встал и отряхнулся с недоброй ухмылкой. — Завтра! Рассветет, и начнем. Если живы — потерпят, а нет, то тем более нечего торопиться…
… Огарок церковной свечи давно кончился, оставив после себя лишь лужицу теплого, расплавленного парафина.
Васька безразлично, за ненадобностью, отбросил кружку в сторону. Плюхнувшись в воду, она моментально утонула.
Несколько часов назад друзья наощупь, по памяти нашли в стене, под самым потолком нишу — выступ бетонного блока. И теперь они сидели в ней смирно, в ожидании то ли своей участи, то ли просто так.
В общем, ничего не поделаешь… Оставалось только прижиматься покрепче друг к другу в тщетной надежде сберечь тепло. Холод в подвале был жуткий очевидно, подачу воды по трубопроводу прекратили.
К тому же и воздух оказался с какими-то примесями, отчего у Виктора начались галолюцинации. Он вдруг почувствовал себя уютно расположившимся в кресле сверхзвукового пассажирского самолета, а далеко внизу, озаренные солнечными лучами, проплывали хребты Урала, узкие ленточки рек, озера…
Рогов, тряхнув головой, очнулся:
— Эй, Васька! Ты живой?
— Живой, — без особой уверенности отозвался Росляков.
— Как думаешь, откопают нас?
— Не-а. Не откопают.
— Отчего такая меланхолия?
— А никто не в курсе, что мы здесь. Надо было все-таки Дяде рассказать. Глядишь, он бы ещё кому-нибудь трепанул…
— Чего ж делать-то? Замерзнем ведь.
— Не знаю, — признался Васька. — Может, грязью обмажемся?
— Зачем? Думаешь, теплее станет?
— Теплее, может, и не станет. Но хоть к земле начнем привыкать. Могила-то у нас здесь капитальная…
— Не паникуй, — отреагировал Виктор на черный юмор Рослякова.
И вновь утонул в забытьи…
В его глазах вспыхнул огненный круг, медленно сузился, превратился в крошечную точку — и вновь, словно взорвавшись, расплылся, растекаясь багряным закатом. Затем запульсировал, проблеснул маячком милицейсколй машины, и сразу исчез, растворенный во тьме, задернулся тяжелым, черного бархата театральным занавесом.
Но вот край материи отодвинулся, и из-за него украдкой заглянули прямо в обнаженную душу Рогова ледяные сполохи лисьих глаз. Потихоньку наползали они, увеличивались, приближаясь, пока не заполнили все пространство вокруг, всю сцену, весь мир… Угадывалось в этих глазах безразличие ко всему, безразличие к судьбе Рогова — но все же стало почему-то просторнее, дыхание облегчилось, возникли звуки.
Откуда-то сверху пробилась полоска солнечного, не страшного света, посыпалась пыль и слышны стали шорох, гул, скрежет и рокот двигателей.
Рогов приоткрыл глаза и увидел прямо над собой зияющую в потолке дыру с клочком голубого неба. Кто-то заглянул сверху вниз, отвернулся и крикнул:
— Здесь! Здесь они!
Виктор окончательно разлепил веки, старясь разглядеть спасителя, но тут же зажмурился — глаза слезились, не выдерживая перехода от кромешной темноты.
«Ну надо же, — мысленно усмехнулся Рогов. — Привидения. Зачем теперь-то? Я, вроде, помер уже… И чтоб именно Быченкина морда привиделась! Или не привиделась? Может, все взаправду? Нашли нас на самом деле… И ход подземный нашли! Тогда все. Полный гитлер капут… Тогда уж на фиг! Лучше глаза и не открывать вовсе — как говорится: померла, так померла. Пусть что хотят делают, а я буду лежать тут молодой-красивый, будто не при чем. Так спокойнее… Видеть ничего не вижу, и спроса никакого с меня нет».
Сознание вновь уплывало. Что-то из происходящего ещё воспринималось урывками, но…
Пришел в себя Рогов уже в санчасти. Вокруг суетились, сновали взад-вперед какие-то люди, а на соседней койке лежал друг Васька.
«Вроде, не дышит? Умер. А, нет — мизинцем пошевелил!»
Над Виктором склонился старший лейтенант медицинской службы Ламакин.
«Вроде, укол делает? В вену… Иглу-то протер спиртом, нет?»
Рядом с начальником санчасти, за внушительным, заставленным какими-то склянками столом возвышался сам Болотов и диктовал что-то, нацепив на нос очки:
— Двустронняя пневмония… Записал? Теперь срочно откачивай гной из легких, не то задохнется.
«Это он о ком? Обо мне?» — Успел удивиться Рогов, и сразу заснул, отвернувшись к стене.
— Витя! Что с тобой, милый? Очнись… Очнись, прошу тебя!
Рогов открыл глаза — будто и не спал вовсе.
Чужой потолок, незнакомые шторы, край одной из них закинут на подоконник. Старомодная двуспальная кровать, каких больше не выпускают, а жаль…
Хорошая вещь. Удобная. Но все же не своя, чужая, и от этого как-то неуютно, как-то не по себе.
— Что с тобой, Витя? — Совсем рядом, подперев голову ладошкой, лежала на боку полуобнаженная Даша, и взгляд у неё был испуганный.
— Со мной? — Виктор настороженно огляделся и не слишком внятно пробурчал:
— Надеюсь, я хоть в постель не обмочился?
— Нет, — хихикнула сразу повеселевшая хозяйка. — Но ты так жутко кричал во сне, так метался…
— Странно. Ничего такого вроде раньше за мной не замечалось. Хотя, если честно, просто замечать было некому… А что я кричал, не помнишь?
— Ругался. Как последний гопник! Какого-то Болотова вспоминал, а ещё требовал, чтобы Васька не кусался…
— Вот ведь чушь, — Рогов присел на край кровати и неуклюже начал натягивать трусы.
— А ещё ты обещания не сдержал. И приставал!
— И что? Было, да? — Сконфузился Виктор. — Ты извини, я не нарочно. Я бы не… м-м-да.
— Да ладно, чего уж оправдываться! — Хмыкнула Даша, встала и, накинув на плечи цветастый халатик, подошла к зеркалу:
— Если бы сама не захотела — ничего бы не было. Думаешь, я такое бревно бесчувственное, что меня можно так… во сне?
— Нет-нет! Почему же? Ты очень чувственная!
— Прекрати, — оборвала его девушка. — Несешь пошлятину какую-то.
Виктор как-то сразу весь обмяк и поплелся в ванную. Плеснул в лицо холодной водой, пофыркал и наскоро, небрежно одевшись застыл в прихожей, словно статуя.
— Может, позавтракаешь, прежде чем уйти? — Даша приблизилась к Рогову и с улыбкой обняла за шею.
Только теперь Виктор заметил, что хозяйка почти на голову выше его. Он смутился, попробовал отстраниться, но она уже навалилась на мужские плечи.
Рогов чуть потрепыхался — и кивнул:
— Конечно… я бы, конечно, сьел… Только чай!
— Что с тобой? — Откинулась Даша. — Вчера ты был смелее.
Вместо ответа гость приподнялся на цыпочки и сочно поцеловал её в мягкие, влажные губы. Тело девушки отозвалось дрожью, веки прикрылись в истоме… Даша застонала.
Рогов обхватил её за талию, крепко прижал к себе, приподнял и поволок обратно в спальню.
— Ага… ага! — Хозяйка то шептала, то покусывала его ухо. — Узнаю… Узнаю бандюгу вчерашнего…
Ноги их путались, переплетались неуклюже — а Виктор все пыхтел и тащил на себе сладкую ношу. Добравшись, наконец, до кровати, он повалил Дашу и начал стаскивать с неё халатик.
— Ну зачем? Зачем он тебе?
— Ладно, ладно, подожди… Я сама!
Вслед за халатиком слетели на пол его джинсы, свитер… Остались лишь рубашка и носки.
