— Почему ты так решил? — поинтересовался Мещеряков, по-хозяйски снимая с кухонного стола торчавшие на нем вверх ногами табуретки и усаживаясь на свое любимое место в углу.
— Потому что после вашего ухода неприятности начинаются у меня, честно ответил Илларион. — Что у вас на этот раз?
— Во-первых, давай выпьем, — предложил Сорокин. — А во-вторых…
— А во-вторых, — становясь серьезным, перебил его Мещеряков, — нальем по новой и снова выпьем. Неужели к тебе нельзя зайти в гости просто так?
— Да можно, наверное, — ответил Илларион, расставляя рюмки. — Только у вас с Сорокиным это почему-то никогда не получается. Только не говорите мне, что у вас все в порядке.
Мещеряков с треском свернул алюминиевый колпачок и, морщась, расплескал коньяк по рюмкам. Поставив бутылку, он бросил рядом с ней на стол пачку сигарет и закурил, выпустив в потолок длинную струю дыма.
— Зачем задавать глупые вопросы? — проворчал он. — Как будто не знаешь, что вокруг творится.
— Знаю, — сказал Илларион, — но, к счастью, далеко не все. Знать все вне моей компетенции.
— Ох-хо-хо-хо, — с чувством, но совершенно невразумительно произнес Сорокин и, не дожидаясь остальных, опрокинул свою рюмку. Мещеряков покосился на него, дернул щекой и наполнил его рюмку по второму разу. — Что там слышно, полковник, — обратился Сорокин к Мещерякову, — скоро эта бодяга с Кавказом закончится?
— Откуда я знаю? — пожал плечами Мещеряков.
— А еще разведка, — совсем расстроился Сорокина — Не дают же работать! Весь личный состав на борьбу с международным терроризмом! Как будто грузины с рынка и басаевские боевики — это одно и то же.
Скорей бы это кончилось, ей-богу.
— Это длится уже вторую сотню лет, — напомнил Забродов. — И конца этому не видно.
Сорокин посмотрел на него долгим тоскливым взглядом и отвернулся.
— Спасибо, — сказал он. — Ты меня утешил.
Когда коньяк кончился, полковники начали переглядываться и беспокойно ерзать, собираясь уходить. Илларион молча наблюдал за ними сквозь облако табачного дыма, равномерно заполнявшего весь объем кухни, и думал о том, как странно вышло, что эти двое случайно встретившихся людей вот уже который год поддерживают самые тесные дружеские отношения, не забывая при этом постоянно вставлять друг другу шпильки при разговоре. Милицейский полковник Сорокин был для Мещерякова «братом меньшим», о чем Мещеряков напоминал ему при каждой встрече, а кадровый разведчик Мещеряков, по словам Сорокина, являлся «рыцарем плаща и кинжала». Они и внешне ничем не походили друг на друга — нервный, худощавый, подвижный Мещеряков и неторопливый основательный Сорокин, больше похожий на механизатора, чем на полковника московской милиции. Их объединяло одно: оба были профессионалами, не зря евшими свой хлеб и не склонными продаваться тому, кто больше предложит. Последнее качеств, сильно мешало полковникам в жизни, никак не давая выйти в генералы и начать дарить женам бриллианты ко дню рождения. «Что же это получается, — подумал Илларион, насмешливо глядя на мучения Сорокина, который старательно делал вид, что хочет встать и уйти. — Может быть, мы трое — просто идиоты? Ну, я-то ладно, мне уже давно никто ничего не предлагает, но полковники? Им наверняка предлагают, и предлагают со всех сторон, так что можно не спеша выбрать, у кого взять, а кого послать подальше. Так что им мешает? У обоих семьи, и оба, что характерно, примерные… черт, как же будет „семьянин“ во множественном числе? Семьянины? Семьяне?.. Или они просто умело притворяются? А у Сорокина действительно неприятности, причем, судя по его виду, выходящие за обычные рамки, сверхплановые.»
— Ну, мы пойдем, — с вопросительной интонацией сказал Сорокин.
— Ну, пойдите, — нарочито безразличным тоном ответил Илларион. Сорвали вы мне уборку, бездельники. Совсем настроение пропало.
— Так, может… — начал Мещеряков, но, взглянув на кислое выражение лица Забродова, замолчал и кашлянул в кулак.
Сорокин посмотрел на него, нахмурился и встал. Илларион продолжал молча курить, разглядывая полковников с интересом завзятого натуралиста. Он не собирался их отпускать, но ему очень хотелось их позлить — Забродов чувствовал, что спокойной жизни приходит конец. На чем конкретно основывался подобный вывод, он не знал, но выработанное еще в молодости чутье на приближающиеся неприятности еще ни разу не подводило Забродова.
Мещеряков бросил на Иллариона свирепый взгляд — видимо, он был полностью в курсе неприятностей Сорокина, — и встал, со скрежетом отодвинув табурет. Илларион зевнул, не вставая дотянулся до холодильника и выудил оттуда резервную бутылку водки. Он поставил бутылку на стол и свинтил колпачок. Мещеряков остановился в дверях кухни и повернул голову на звук.
— А? — спросил он.
— Идите, идите, — напутствовал его Илларион. — Блюдите свои служебные и военные тайны. Полковник — это же командир полка, супермен… слуга царю, отец солдатам. А что может быть отвратительнее пьяного слуги? Только пьяный отец… Так что ступайте, я должен закончить уборку. Стеклотару вот нужно освободить… Идите, в общем.
— С-час, — раздельно произнес Мещеряков в совершенно несвойственной ему манере и одним плавным движением вернулся к столу.
— Ты идешь, полковник? — спросил из прихожей Сорокин.
— Нет, — откликнулся Мещеряков. — Ты иди, а я должен проследить, чтобы Забродов не напился. Он, когда напьется, буйный.
Собиравшийся уходить Сорокин снова возник в дверях.
— Вы с ума посходили, — строго сказал он. — Утихомиривать буйных — это же дело милиции! Тем более, профессиональный праздник на носу.
Илларион засвистел «Наша служба и опасна, и трудра» и сменил коньячные рюмки на водочные.
— Ну, хорошо, — сказал он, наполнив рюмки. — Будем считать, что пантомима, балет и прочие народные танцы закончены. Слушаю тебя, Сорокин. Кому на этот раз я должен свернуть шею?
— Мне не нравится постановка вопроса, — заметил Сорокин, глядя на свет сквозь рюмку. — Послушать тебя, так ты прямо платный киллер, состоящий на жалованье в каком-нибудь занюханном отделении милиции…
— В ГАИ! — выкрикнул Мещеряков, пришедший вдруг в веселое расположение духа.
— Или в ГАИ, она же ГИБДД, — согласился Сорокин. — То-то же я смотрю, что ты весь вечер кривляешься, как начинающая проститутка.
— Гм, — сказал Илларион. Сорокин был очень неглупым человеком и, если отбросить продиктованные дурным настроением сравнения, бил не в бровь, а в глаз. — Ну, извини. Но я же вижу, что ты не просто так пришел, а с задней мыслью.
— Что да, то да, — грустно кивнул Сорокин. — Задняя мысль имеется.
— Вот вопрос: где рождаются задние мысли? — опять вклинился в беседу окончательно развеселившийся Мещеряков. — Подчеркиваю: задние. Где, а?
— Это у кого как, — огрызнулся Сорокин. — В общем, капитан, у меня к тебе вопрос. Может быть, он тебе покажется странным…
— А разве у ментов другие бывают? — снова встрял Мещеряков. — Держит в руках паспорт и спрашивает: ваша фамилия?
— Это тест на умственные способности, — вступился за Сорокина Илларион. — Вдруг ты даже этого не помнишь? Подожди, Андрей, дай человеку сказать. Валяй, полковник, задавай свой странный вопрос.
Сорокин покряхтел, вращая в пальцах рюмку, взглядом заткнул рот Мещерякову, который явно собирался в очередной раз сострить, и сказал, сопроводив слова тяжелым вздохом:
— Черт его знает, как сказать… В общем, у тебя нет знакомых циркачей?
— Нет, — ответил Илларион, не задумываясь. — Это все, что ли? Вот что, полковник, расскажи-ка по порядку, что к чему, и зачем тебе понадобились циркачи.
Своих, что ли, мало?
— Вот-вот, — поддакнул Мещеряков. — Клоун на клоуне, причем не только в милиции.
— Клоуны меня не интересуют, — отрезал Сорокин. — Их и в самом деле теперь развелось столько, что хоть отбавляй. Акробаты, канатоходцы… ну, я не знаю… спортсмены-гимнасты в отставке, альпинисты всякие, скалолазы… В общем, те, кто не боится высоты и хорошо владеет своим телом.
— Я не подойду? — спросил Илларион.
— А ты согласен? Учти, срок получится солидный…
— Тьфу на тебя! — Забродов замахал руками, а бессердечный Мещеряков мстительно захохотал. — А за что сидеть-то?
— Ты понимаешь, — продолжая вертеть в пальцах рюмку, заговорил Сорокин, — завелся в городе артист.
Чистит богатенькие квартиры, причем исключительно на верхних этажах. Забирается в окно. Просто разбивает форточку, если она закрыта, дотягивается до шпингалетов, и дело в шляпе.
— Элементарно, — сказал Мещеряков. — С крыши по веревке. Весьма распространенный промысел, даже в кино показывали.
— Вот тебе — кино, — сказал Сорокин, выставляя увесистый кукиш. Мещеряков поморщился и отвел кукиш в сторону. — Выход на крышу, как правило, остается нетронутым, точно так же, как и входные двери квартир. Точнее, он их открывает, но только изнутри, на обратном пути, когда уходит с добычей. Мы тоже думали — крыша… Помнишь, в позапрошлый вторник снег выпал? Почти сутки держался. Он тогда как раз квартиру грабанул на двенадцатом этаже, в Химках, кажется.
