– Ты хочешь сказать, что их перепутали и вместо Пунш убили Холодкову?
– Пока что другой версии у нас нет…
– Ничего себе… А что Варнава? Он должен быстрее нас с тобой найти Пунш, которая его ограбила…
– Как же, найдет он ее… Что-то с ней нечисто, чувствую сердцем… Смоленская, спасибо тебе за Валентину, мне просто не верится, что она там, с тобой… Ты не могла бы передать ей трубочку?..
Смоленская все время разговора не сводила глаз с притихшей и плачущей Валентины, понимая, что вот так, насильно, их все равно не помиришь, но трубку все же протянула.
– Да, – прошептала, глотая слезы, Валентина. – Я слушаю…
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – спросила после паузы Изольда и замерла, чувствуя за собой вину и, очевидно, не совсем представляя себе, что может последовать за ее вопросом: бросит Валентина трубку или попытается при Смоленской продолжать вести себя вежливо.
– Хочу. Извини меня, пожалуйста. – Валентина говорила через силу. – Я скоро вернусь, за меня не беспокойся…
– А я поручила Варнаве найти тебя…
– Я не знаю никакого Варнаву.
– Понятно, – глухо отозвалась Изольда. – Мама прислала тебе письмо и деньги… Она приедет в сентябре и, наверное, заберет тебя с собой. Так что все не так уж плохо… – Голос ее дрогнул, и вновь возникла небольшая напряженная пауза. – Возвращайся, я тебя прошу… Не вешай трубку, передай ее Екатерине Ивановне…
* * *
После разговора с Катей Изольда какое-то время не могла прийти в себя: нашлась Валентина, это просто чудо какое-то, это замечательно, что говорить, но как могла Пунш быть связана с убийствами на побережье?
Подумала так и сразу же упрекнула себя за то, что информация о нашедшейся племяннице волнует ее меньше, чем Пунш. Или все-таки где-то в глубине души она была уверена в том, что с Валентиной ничего не произойдет, что она вполне самостоятельный и взрослый человек, который сам, без посторонней помощи, научился перемещаться в пространстве, причем ни перед кем не отчитываясь… Да и с какой стати, действительно, ведь ей уже двадцать три года и она очень скоро будет как две капли воды походить и внешне и характером на свою мамашу? А если это так и Валентина неосознанно пройдет весь путь Нелли, устраивавшей все свои дела преимущественно в постели, то стоит ли вообще из-за нее переживать?
Так успокаивая себя, она позвонила Варнаве, который пока еще, до отъезда в Адлер на поиски Валентины, оставался в ее квартире.
Но телефон был занят.
– Девушка, когда ближайший рейс в Адлер? – позвонила Изольда в справочную аэропорта и тут же услышала:
– Через два часа.
Возможно, Варнава сейчас улаживает какие-то мелкие финансовые дела, добывает деньги, чтобы начать исполнять свою часть уговора и лететь на юг.
Следовательно, Изольде нужно заняться СВОЕЙ частью, то есть Блюмером и прочими, кто ограбил господина Мещанинова. А ведь у нее и без него работы по горло! Иван! Ох как он ей сейчас нужен! А Варнава пусть летит, пусть ищет ветра в поле, все равно не найдет… Главное, чтобы он хотя бы на время исчез из города, чтобы у нее появилась возможность привести в порядок свои чувства…
Изольда подошла к зеркалу и взглянула на свое отражение. Безусловно, визит в парикмахерскую не прошел даром: внешне она помолодела… Но как быть с душой?
В который уже раз испытав боль от щемящего чувства вины при мысли о том, что она совершила преступление, отдавшись внезапному чувству к Варнаве и предав таким образом Валентину, Изольда вышла из кабинета, чуть ли не сгорбившись под тяжестью вновь навалившихся на нее комплексов. Именно контраст ее изменившейся внешности, сделавшей ее как бы ближе к Варнаве, к его молодости и необузданности, превратил ее из красивой и уверенной в себе женщины, которую она только что видела в зеркале, в бесполое, да к тому же еще и раненое существо, обреченное на одиночество и страдания.
Ей бы остаться в кабинете, прийти в себя, заняться работой, но связной, позвонивший ей еще утром, больше не позвонит, поэтому встречу с Иваном перенести уже невозможно. Значит, надо идти. Стиснуть зубы и в таком неприглядном виде (ей в тот момент казалось, что душа ее просвечивает сквозь тело и любой, кто сейчас окажется рядом, увидит на ней, на ее постаревшей прозрачной плоти глубокие морщины) появиться перед НИМ.
Иван…
Ее вдруг охватило чувство, что они не виделись тысячу лет.
Едва Екатерина Ивановна ушла, оставив меня наконец-то одну (правда, взяв с меня слово время от времени позванивать ей либо в Туапсе, либо какому-то Рябинину в Сочи), я вдруг вспомнила, что ничего не рассказала ей о визите Юры. Но эта мысль как пришла, так и ушла, а через пару минут я уже звонила в С., Изольде. Просто мне не хотелось улаживать наши семейные и, можно сказать, интимные дела при свидетелях, к тому же известие о том, что мама прислала мне письмо, разволновало меня. То, что мне пришел перевод, меня тоже сначала вдохновило, но потом, вспомнив, что я являюсь обладательницей довольно крупного капитала, хранящегося в сумке на вокзале, я улыбнулась.
Услышав на другом конце провода голос ненавистного мне Варнавы, я очень удивилась. А ведь еще совсем недавно от одного звука этого голоса я бы уплыла, причем очень далеко…
– Валя? Это ты? Где ты, я сейчас же вылетаю к тебе, не молчи ради бога… И еще – прости меня, пожалуйста…
И тут меня захлестнула теплая волна безрассудства – такое со мной стало случаться в последнее время все чаще и чаще. «А почему бы, – подумалось мне, – не провести оставшиеся летние месяцы в этом морском раю, да еще и в объятиях желанного мужчины?» В тот момент, когда мои мозги совершенно затуманились под воздействием этой уже почти реальной мечты, я готова была даже поделиться МОИМИ деньгами с Варнавой…
И я назвала ему адрес, по которому сейчас проживала. Приезд Смоленской сделал свое дело – я почему-то больше не боялась, что со мной что-то сделают те, кого обманула или подставила Пунш… Да и что особенного я совершила? Прихватила из квартиры Варнавы платья его бывшей возлюбленной… Что же касается кейса, набитого деньгами, то никто, ни единая душа, – не видел, как мне его передавали, потому что свидетели, даже если таковые имелись, тут же были расстреляны.
Меня не мучили угрызения совести. Больше того, мне тогда казалось, что наконец-то, обладая таким богатством, наша семья вздохнет свободно. Мама получит возможность спокойно дожить до старости, не думая о той унизительной поре, когда ей придется довольствоваться пенсией и теми небольшими деньгами, которые она выгадывала, сдавая квартиру внаем. Изольда сделает в своей квартире ремонт и поедет наконец отдыхать в какое-нибудь престижное место. А я отправлюсь в Германию или Францию, выучу языки и стану продюсером или режиссером, снимающим фильмы о животных. Я всем близким дам денег на то, чтобы исполнились их скромные мечты, даже Варнаве… Короче, я размечталась, и жизнь представилась мне удивительно приятной, наполненной радужными красками, светом и теплом, как если бы я внезапно оказалась в Африке, рядом с мамой…
Я положила трубку, понимая, что уже не сегодня-завтра Варнава объявится здесь хотя бы по той причине, что ему, должно быть, это поручила Изольда. Я почему-то была уверена в том, что она непременно возьмется за дело Блюмера и все, что с ним связано, лишь бы только помочь своему новому любовнику Варнаве, но взамен потребует, чтобы он вернул меня домой. Во всяком случае, это было вполне логично и, главное, в духе рациональной Изольды. Больше того, я вдруг подумала о том, что Изольда, которая теперь уже точно знает, где я (Екатерина Ивановна в самом конце их разговора продиктовала мой адлерский адрес и телефон), и пальцем не пошевелит, чтобы поставить в известность об этом Варнаву. Из вредности. Исходя из своего жесткого характера, чтобы ее услуга Варнаве не так дешево стоила и чтобы он помучился, выискивая меня на побережье… Вот удивится тетушка, когда узнает, что я сама назвала ему адрес…
Но как раз после того, как трубка уже лежала на месте и где-то в паре тысяч километров от меня Варнава спешно собирался в дорогу, заказывая билеты или такси, чтобы примчаться сюда, меня вдруг прорвало – я давно так не рыдала. Мне стало так жаль себя, так жаль того нежного и чистого чувства, которое я испытывала к человеку недостойному и порочному, способному любить бестию Пунш, а мысль о том, что он, после того, как переспал с моей теткой, так же цинично воспользуется и моим телом, повергла меня в страшное уныние. Самые противоречивые чувства боролись во мне, терзая меня и вызывая все новые и новые потоки слез. Вскоре, совсем измучившись, я забылась тревожным болезненным сном.
А проснулась я от звонка в дверь. Не представляя, кто бы это мог быть, дрожа от слабости, сохранившейся ото сна, и нервного озноба, я на цыпочках приблизилась к двери и заглянула в «глазок». И не поверила своим глазам… Нет, это был не Варнава, и это была даже не Смоленская, которая обещала заехать вечерком – проведать… Я увидела Елену Пунш. НАСТОЯЩУЮ. И тотчас же распахнула дверь.
