– Угу.
– Что «угу»?
– Больше не пей. И не ешь.
– Отказаться? – Отказываться от вина не хотелось, хотя бы потому, что я должна была проверить, правда ли оно такое вкусное, как мне вчера показалось, или это тоже гипноз?
– Нет, отказываться не стоит. Пригуби чуть-чуть. Сделай вид, что глотаешь, а сама только губы смочи.
– Почему?
– Там наркотик.
– Правда?! – На самом деле я подумала, что кому-то из нас двоих определенно пора лечиться от паранойи. Или обоим.
– Скорее всего. Так иногда тоже делают. Два-три посещения, и все. После причастия душа летит, как на качелях, а если пропускаешь службу, депрессия тебе гарантирована. Довольно опасный способ, используют его не так уж часто, но…
– Короче, – закончила я его мысль, – не пей – козленочком станешь!
Чертово кладбище при свете дня выглядело обыкновенной лесной поляной. Никаких признаков готовящегося торжества, или почти никаких. На мягкой почве глубокий след от протектора. Свежий. Предположительно, машина приехала со стороны города, постояла здесь и уехала. Странно: для пикника рановато, да и после него на земле остаются всякие мелочи вроде кусочков хлеба, костей, огрызков колбасы, иногда к списку добавляются пластиковые стаканчики, одноразовые тарелки, пустые бутылки из-под пива или колы, окурки, в конце концов. Даже если убрать весь мусор, то никак не скроешь примятую траву, сломанные ветки и следы от обуви. А тут? Такое впечатление, что человек в машине ждал кого-то или просто осматривал место. Зачем?
Он смотрел, и мы посмотрим, решил Локи. Например, пресловутую деревянную церковь, которая, к слову, оказалась вовсе не церковью, а остатками построек монастыря, не зря же на плане так подписано.
Спустя час железный конь нес своего хозяина по дороге к городу. Место было найдено. День известен. Можно действовать.
Нужно действовать! Si vis pacem, para bellum.[10]
Эти чертовы сектанты совсем обнаглели: ночью кто-то расклеил листовки, и ладно бы, дело огранилилось шестиугольными звездами и призывами поклониться «истинному Владыке». Но вот чем этим психам городские власти не угодили? Разбитые надгробия и неприличные рисунки в храме – это одно, а открытый призыв к бунту, «дабы построить новый справедливый порядок» – это уже совершенно другое. И как понимать выражение: «придут новые люди, люди нового времени, и все, кто не преклонит голову пред земным воплощением Рогатого Бога, умрут»?
С точки зрения Морозова, вся эта словесная какофония и яйца выеденного не стоила, но начальство думало иначе, причем не само думало: рано утречком начальству позвонили из мэрии и намекнули, что если это начальство не способно держать в узде всякого рода городское отребье, которое смеет нарушать покой горожан, то мэру города следует задуматься, на своем ли месте оное начальство находится. О как! Начальство в лице Вадима Вадимовича намек поняло и быстренько довело до всех нижних чинов высочайшее повеление: «Найти и …» Что там будет за «и» – решать уже не Вадиму Вадимовичу.
Досталось всем, а особенно Морозову, потому что именно он вел дело сатанистов и ничего конкретного в свое оправдание сказать не мог. В том же, что за пакостными листовками стояли именно сатанисты, сомнений не было. Тут тебе и «Рогатый Бог», и символика соответствующая, и подпись – «Орден Адского пламени».
Найти и…
А как найти, кто бы подсказал?
Но, что бы там ни говорил Локи, мне было страшно. Казалось, все видят, что я притворяюсь, что я не такая, как они, и американец это тоже вот-вот поймет, и тогда… Но время шло, а ничего не происходило. Белые стены, белые лавки, люди в белых балахонах, свет, струящийся сверху. Похоже на операционную. А Джек? Лицо Бога, значит? Сегодня я не увидела в нем ничего, подобного вчерашнему впечатлению. Обыкновенное лицо, ничем не примечательное, разве что этой своей обыкновенностью, таких лиц – девятьсот на тысячу. Обыкновенный нос, не широкий и не тонкий, обыкновенный рот с обычными губами, обыкновенный подбородок, впалые щеки и широко расставленные серые глаза. Эти глаза – единственная необычная черта лица, казалось, что их украли и перенесли сюда с какого-то совершенно другого лица, настолько неестественно они смотрелись. Вот то лицо, которое лишилось этих глаз, – то лицо вполне могло принадлежать Богу.
И голос у него обыкновенный. Вот у Локи голос похож на бархат. Хотя нет, бархат – мягкая ткань, а Локи мягким не назовешь, наоборот, он какой-то шершавый, колючий, словно боится слишком близко подпускать к себе других людей. А американец никого не боится, ишь, как смотрит, будто султан ревизию своего гарема проводит. Я поспешно натянула на лицо благочестиво-восторженное выражение, стараясь не слушать Джека, который в данный момент рассказывал что-то о том, какая церковь традиционная неправильная, а он, следовательно, правильный, и слушать надо именно его. Кстати, если он американец, то можно его поздравить – русский выучил в совершенстве, говорит складно, так и тянет поверить ему. А вот и вино поднесли. Когда тяжеленная, литра в два объемом, чаша дошла до меня, я сделала, как и просил Локи: лишь коснулась резко пахнущего напитка губами, хотя, признаюсь, отхлебнуть хотелось! Ну, мало ли чего кому хочется.
А балахон мне так и не выделили.
Жалко.
Морозов, с одной стороны, был чрезвычайно собою доволен, а с другой – ругал себя почем зря. А причина была одна. Агент Лисица. В бумагах он значился как информатор, но парень считал себя самым настоящим шпионом. Агент Лисица на меньшее не был согласен. Беда с этими заигравшимися детьми: одним нового бога подавай и новый порядок в придачу к нему, другому в казаки-разбойники доиграть хочется.
Агента Лисицу звали Васькой, и было ему шестнадцать лет. К юному возрасту следовало присовокупить его горячий энтузиазм и желание сотрудничать. Морозову это сотрудничество пользы не приносило, Ваське же игра доставляла удовольствие. Нравилось ему, видите ли, быть не просто соседом старика Морозова, а его помощником, и, можно сказать, правой рукой и ближайшим соратником грозного следователя. И кому какое дело, что следователь не такой уже и грозный, и помощь ему нужна такая – разве что огород на даче по весне вскопать, а до школьных сплетен ему и дела нет.
Оказывается, есть – и до школьных, и до дворовых, и вообще, пришло время слухами интересоваться, не зря же люди говорят, молва идет. Идет, идет – и доходит. В данном случае – до чутких ушей рыжего агента Лисицы, а тот уж не замедлил подкинуть старшему товарищу пару-тройку идей. Ничего конкретного, но Васька клялся и божился, что еще чуть-чуть, и у Морозова будут не только имена, но и доказательства. Хитрил рыженький, ой, хитрил, пробить ему кое-что, видите ли, нужно. Два дня сроку, а потом Морозов лично из этого Джеймса Бонда доморощенного душу вытрясет.
– Значит, едешь? – Я старалась не смотреть ему в глаза. Мы ссорились, а я думала, что стоит мне заглянуть в его глаза, и желание ругаться сразу пропадет. Он снова собирался исчезнуть.
Вчера, после моего рассказа о церкви, я спросила, зачем ему Чертово кладбище, и он ответил. Ну почему он не соврал мне что-нибудь правдоподобное? Зачем рассказал обо всем: и о девочке Юле, чью фотографию он таскает в своем кармане, и о сатанистах, и о том, что он собирается к ним «в гости». Вот после этого его заявления мы и начали ссориться. Если это можно назвать ссорой – я приводила доводы, убеждала, даже голос повышала, а Локи лишь кивал головой и продолжал собираться.
– Еду.
– Почему ты так уверен, что сбор – именно сегодня?
– Какое сегодня число?
– Тридцатое. Апреля.
– Завтра первое мая.
– И что из этого? Чем тебя день труда не устраивает?
– День труда? – Локи хмыкнул. – Скорее, День Большого шабаша. В ночь с тридцатого апреля на первое мая все уважающие себя ведьмы, колдуны, сатанисты и прочие почитатели нечистого собираются на Лысой горе, дабы устроить небольшую такую вечеринку в честь своего господина. Думаю, мои подопечные – не исключение.
– Я с тобой! – отпускать его одного я не собиралась.
– Зачем тебе?
– Хочу увидеть все своими глазами.
– Увидеть? – Локи присел рядом и взял меня за руку. – Некоторых вещей лучше не видеть. Я могу тебе описать, что там будет: черная месса, потом – всеобщая попойка, нахлещутся до скотского состояния, потом оргия. И вообще, это опасно.
– У меня есть пистолет.
Истинная правда: дядя Захар в свое время подарил мне крошечный, почти игрушечный «парабеллум» с перламутровой рукояткой и смешным обрезанным стволом-рыльцем, похожим на бульдожью морду. Пистолет с легкостью помещался в дамской сумочке и, кроме всего прочего, обладал поистине чудовищной убойной силой.
– В случае чего он тебе все равно не поможет.
– А ты? Что делать будешь?
– Я собираюсь спрятаться и просидеть всю ночь, не высовываясь.
