– Батарейки еще не сели?
– Нет. Я открыл некоторые файлы и быстро понял, что передо мной. К сожалению, ни одного значительного текста, но, с точки зрения риторики, хм-м-м, убедительно. Вот, позвольте вам продемонстрировать. – Он выудил из беспорядочной груды бумаг и книг портативный компьютер и включил его. – Смотрите, вот датированные файлы… это записки Ланкастера. Я открою вам вот этот, записанный за неделю до того, как он убил Айрис Пелл.
Сегодня я три раза звонил моей любимой на работу, но она ни разу не перезвонила. В полдень послал розы. Цветочная фирма перезвонила в пять и сообщила, что розы не приняли. Я в смятении, не смог сосредоточиться на вечернем совещании. Позвонил любимой, придя домой. Мы могли бы сходить в кино. Никакого ответа. Пошел к ее дому. На улице холодно. Швейцар не разрешил мне войти в здание. Сказал, что таковы инструкции. Я предложил ему сто долларов, но он все равно не впустил меня. Теперь совершенно расстроен. Очень расстроен. Домой идти не хочется. Пошел в кафе, рядом с ее домом. Возможно, Айрис вернется домой. Может быть, она пошла в кино.
– Улавливаете идею? – заметил Ральф Бенсон. – Это его воспоминания о том, как он преследовал ее. Мы могли бы назвать это «Мемуарами Зверя» и продать за миллион долларов. Вы сможете получить права на экранизацию, кгм. Они достаточно подробны. К тому же есть и рассказ о том, как он стрелял в нее.
– Могу я взглянуть?
– Конечно, и вы поймете, насколько извращенным было его мышление.
Отыскал ее. Прачечная. Внутри в голубом платье, которое она носила, у меня был пистолет, и я знал, что она там через улицу, наблюдая и думая, и не мог просто сказать ей, как сильно я всегда любил ее и что никто другой не сможет обладать ею. Никакой другой мужчина, никогда!!! Я вошел в заведение и выстрелил в нее. Она увидела меня, и я выстрелил, чтоб сразу со всем этим покончить. Пули попали, все закричали, а я убежал. Сейчас я в такси, лицензия № 3N82, мчащемся по Бруклинскому мосту из Манхэттена.
Я кивнул. Это определенно тянуло на колонку.
– Вполне убедительно.
– Да.
– Вы можете мне это отдать? – спросил я.
– После того, как договоримся об одном условии.
– Вы хотите, чтобы я опубликовал записки труса и таким образом предостерег невинных девушек против кровожадной натуры всех мужчин?
Ральф прищурился:
– Это, конечно, замечательная мотивировка, но не для меня.
– Так чего же вы хотите?
– Я нуждаюсь в разнообразных благах, мистер Рен, но не могу их обрести. Я не способен добиться даже миллионной доли всех этих благ. Но бутылочка кларета оказалась бы весьма кстати, хм-м. «Вино устраняет чувство голода», – как говорил Гиппократ. Но больше всего мне хотелось бы иметь по паре приличной обуви для моей жены, для себя и для Эрнесто. Люди не выбрасывают и не отдают задаром хорошие новые ботинки. Моя жена в основном ходит в мужских ботинках, которые ей велики. Мне нечего отдать, кроме своей горькой улыбки, своего ума… ха!.. и, наконец, того немного, что я могу выведать у Вавилона, царящего надо мной. – Он посмотрел на меня с выражением отчаяния в глазах. – Я рассчитываю на тысячу долларов.
– Я не покупаю информацию.
– Пять сотен… уверен, это вам по карману.
– Послушайте, я желаю вам, чтобы обстоятельства для вас переменились.
Он взял компьютер и поднял его над головой, словно намереваясь швырнуть его, как волейбольный мяч.
– Я просто выброшу его вот так, как слова на ветер.
– Вы этого не сделаете.
– Неужели? – Похоже, эта мысль заинтересовала его, и он опустил компьютер.
– Скорее вы попытаетесь продать это кому-нибудь еще.
– Я улавливаю в их словах обсуждение условий, мистер Рен. Оттенок возможности! Пятьсот. Должно быть, это близко к вашей цене.
– Это не имеет цены.
– Как это благородно с вашей стороны! – выкрикнул Ральф Бенсон. – Весьма благородно, хм-м-м! Ваша журналистская честность не запятнана и, более того, подобно хорошо одетому джентльмену, может с самодовольным видом пройтись по проспекту благих намерений, восхищаясь чистотой своей обуви и гладкостью своего мундира. – Он воздел руки к небу и в своем гневе на мгновение стал, как мне показалось, тем, кем некогда был. – Очень благородно! Ну что ж, мистер Рен, давайте расставим точки над «i», а? Я – бедняк, неспособный зарабатывать на жизнь. Я настолько не в состоянии действовать в мире наверху, что вынужден жить в темном царстве внизу и заставлять слабоумного гиганта работать мусорщиком ради моего пропитания! Добавление пятисот долларов к моим вкладам увеличило бы эти самые вклады до пятисот долларов. Вы, сэр, практичный, преуспевающий человек, гораздо более могущественный, чем я, занимаете высокое общественное положение, у вас есть доброе имя и капитал. У меня нет ни малейших сомнений, что вам прилично платят за работу. Вы бы даже не заметили вычитания пятисот долларов из ваших сбережений. Эта сумма теперь уже не заслуживает вашего внимания. Пятьсот долларов! Для вас – ничто. Вот я и спрашиваю вас: что было бы более справедливым здесь, в преисподней? Соблюдение вашей самодовольной журналистской этики, которую каждый день нарушают многие ваши коллеги, или пожертвование незначительной суммы бездомному нищему, который предоставит вам за нее найденный клад в виде информации?
Я посмотрел на него, потом на часы. Мне нужно было увидеть видеозаписи Саймона.
– Сколько стоят три пары обуви?
– Хм-м-м, у городских розничных торговцев цена распродажи пятьдесят девять девяносто пять за пару.
– Это около ста восьмидесяти долларов. – Я заглянул в бумажник и проверил содержимое внутреннего кармана пальто. У меня нашлось сто тридцать два доллара, и я протянул их ему. – Это все, что у меня есть, если только вы не принимаете «Америкен экспресс».
– Продано.
Я кивнул, и вид у меня был при этом довольной жалкий.
– Эрнесто! – позвал Ральф Бенсон.
Через минуту Эрнесто резво взобрался по веревке в «вигвам» и, видимо, пользуясь одной рукой, спустил компьютер вниз.
– А как мне связаться с вами, если потребуется? – спросил я Ральфа. – Не проделывая по новой весь этот путь?
– Хм-м-м… да очень просто, – сказал он. – С понедельника по пятницу я отправляю Эрнесто дежурить на углу Восемьдесят шестой и Бродвея в восемь вечера и в полночь. Он стоит там где-то около десяти минут, и всякий, кто хочет связаться со мной или передать мне что-то… по правде говоря, таких немного… просто вручает Эрнесто записку. На следующий день он приносит ответ. Но если у вас срочное дело и вам нужен немедленный ответ, сделайте на вашем письме надлежащую пометку и подождите на углу. Эрнесто, как правило, возвращается минут через двадцать или около того.
Я взглянул ему в глаза и пожал руку на прощание. Он был нормальным стариком и не собирался выклянчивать у меня деньги, а я в свою очередь и не думал их ему давать. Он был человеком со своей философией, каковой у меня, надо признаться не было. Мне, в общем, понравился этот Ральф Бенсон, и, смею надеяться, он понимал, что и я не так уж плох. И очевидно, все обернулось к лучшему, ведь впоследствии мне понадобилась его помощь.
Я миновал Центральный парк с его голыми деревьями, отыскал Малайзийский банк и поставил машину на парковку. Задержавшись на несколько минут перед входом в банк, я сквозь клубы морозного дыхания разглядывал застывшую громаду стекла и стали. Физическое расслоение города редко проявляется столь очевидно; это в прямом смысле был другой город, город высшего класса, мир пентхаусов, дорогих ресторанов и офисов крупных компаний. В Манхэттене вы никогда не удаляетесь от жестоких классовых вертикалей. Войдя внутрь здания, я прошел за сидящего Будду и выяснил, что Кэролайн действительно позвонила и договорилась, чтобы меня пропустили в ее личное хранилище. Ритуал прошлой недели повторился, и, поднявшись на лифте на четырнадцатый этаж и отметившись, я оказался в длинном белом коридоре в сопровождении служительницы, которая открыла мне дверь и удалилась. В хранилище все было так, как я оставил, уходя оттуда.
Я сразу же решил, что если нужная Хоббсу пленка находится здесь, я вынесу ее в кармане пальто, дома сделаю копию, после чего свяжусь с ним. Но сначала мне надо было ее найти. Я достал из стального ящика поддон с видеокассетами, разложил по номерам и, по очереди вставляя кассеты в аппарат, стал быстро прокручивать ленты, нажимая на кнопку воспроизведения и наблюдая, как по экрану судорожно мечутся фигурки, словно сумасшедшие курильщики кокаина, а изображение перерезают две полосы помех. Я все ждал, что вдруг появится кадр с Хоббсом. Как же мне хотелось отыскать его в этой странной куче мусора, сметенного со стройплощадки под названием «человеческая трагедия» и тщательно собранного Саймоном Краули! Насколько бы это облегчило дело! Однако меня ожидало другое открытие, и, рискуя бесполезно потратить время и силы на копание в извращенной чувствительности Саймона Краули, я кратко перечислю сюжеты, которые ему предшествовали.
