Петровне и утащить этот альбом.
– Да зачем он ей?
– А вот это мы сейчас узнаем… – Надежда стала переворачивать страницы.
Вначале шли парадные фотографии класса: мальчики и девочки, кто повыше, стоят, остальные сидят, и учительница в центре.
Видев Марфу Петровну мельком, Надежда не узнала ее в молодой симпатичной женщине в красивом платье и с гладкой прической. Ну, надо полагать, это она и есть сорок лет назад. Артура же Окунева узнала сразу, уж больно шкодливый вид был у парня.
Дальше пошли любительские фотографии. Вот класс отправился в поход: раньше такое движение называлось «Поход по местам боевой славы». А поскольку в Ленинградской области таких мест было много, то летом школьники массово ходили в такие походы. Мальчишки находили оружие и гранаты, и некоторые даже подрывались. Но в данном случае лица у всех ребят были веселые, стало быть, ничего плохого в том походе не случилось.
Вот снимок у костра: на первом плане как раз Окунев в профиль. Мочка уха и правда рассечена и заросла криво. Ну, парню это неважно… Гораздо заметнее, что шею выгибает как-то неправильно. Да, не зря его дразнили…
Лиле надоело разглядывать старые фотографии, и она тронула машину с места. Надежда же листала и листала альбом, потому что какая-то важная мысль ворочалась в голове, но никак не хотела выбраться наружу.
Вот на сцене ансамбль девочек, наверное, поют что-то пионерское; вот снова сцена, а на ней за столом сидит полная женщина, в которой Надежда Николаевна без труда опознала директора школы, уж больно она была похожа на директора средней школы, в которой в свое время училась сама Надежда. Рядом с директором двое мужчин: один в спортивном костюме, физрук, стало быть, второй грамоту вручает. И кому? Артуру Окуневу.
Надежда пристально вгляделась в фотографию.
– Не может быть…
Но глаза ее не обманывали. Мальчик стоял в профиль, и хорошо было видно его левое ухо. Причем абсолютно целое, мочка не повреждена. И голову держал прямо. Да раз физрук грамоту вручает, значит, получил ее Артур за спортивные достижения и с шеей у него все в порядке.
Мысль наконец вырвалась наружу, но все Надеждино естество бурно протестовало против нее. Два разных мальчика? Не может быть! Не было у Артура никакого близнеца, только брат старший, который умер в колонии.
– Надежда Николаевна, вы так на эту фотку смотрите, будто там покойник изображен, – заметила Лиля.
– Я знаю, почему киллерше был нужен этот альбом… Точнее не ей, а Журавлику.
– Ну и зачем?
– Ой, Лилька, если я скажу, ты еще в аварию попадешь! Да я и сама толком свою мысль не обдумала! Никто мне не поверит.
– Ну, как хотите, – обиделась Лиля.
Позвонил муж и сказал, что вернется в субботу, но поздно вечером. Надежда решила не уточнять, чем он будет занят целый день, и отреагировала так спокойно, что Сан Саныч даже обиделся: жена без него нисколько не скучает. Распрощались супруги довольно холодно.
Совершенно без сил Надежда легла спать, однако рано утром вскочила бодрая и веселая, как птичка. Ей приснился поэт Двоемыслов, который отчего-то сидел на берегу реки в расстегнутом камзоле и закатанных по колено бархатных штанах и держал в руках удочку. Парик сбился набок, но он нисколько по этому поводу не переживал, а смотрел на воду и пел глубоким, выразительным голосом советской певицы Людмилы Зыкиной ее любимую песню «Издалека долго течет река Волга…».
Надежда Николаевна решила, что такой сон – к удаче в делах (хоть, убей бог, не поняла, к чему тут Волга), а посему быстро собралась, как солдат на марше, и отбыла в музей поэта.
Музей-усадьба Арсения Гавриловича Двоемыслова располагался в дальнем конце Екатерининского канала.
Это было внушительное здание, можно даже сказать, дворец в стиле классицизма, с тремя большими флигелями, позади которых располагался обширный регулярный парк.
Надежда купила билет и прошла внутрь. В просторном холле стояли две статуи греческих богинь – римских копий с греческих оригиналов, рядом с одной из которых висела табличка: «Начало экскурсии» и нарисована стрелка, указывающая на длинный коридор.
По этому коридору Надежда Николаевна и отправилась. По одну его сторону висели портреты вельмож в пудреных париках, с орденскими лентами, и дам в пышных парчовых платьях. По другую сторону были окна, выходящие в просторный зимний парк – остатки некогда огромного имения Арсения Двоемыслова.
Мимоходом полюбовавшись этим парком, Надежда вошла в небольшую комнату, перед входом в которую имелась очередная табличка: «Место сбора экскурсантов».
Экскурсовод, сутулый мужчина лет сорока, с красными, как у кролика, глазами и простуженным голосом, дождался, когда соберется десяток посетителей (в основном это были женщины раннего пенсионного возраста, среди которых случайно затесался невысокий лысоватый мужичок), и начал свое выступление:
– Сегодня я расскажу вам о выдающемся деятеле Екатерининской эпохи Арсении Гавриловиче Двоемыслове. Арсению Двоемыслову повезло меньше, чем его современнику и в каком-то смысле сопернику Михаилу Ломоносову, память о котором сохранилась намного лучше. Именем Ломоносова названы горы на Новой Земле, на Сахалине и на Шпицбергене, бухта в море Лаптевых, мыс на берегу Амура, полуостров на Дальнем востоке, кратеры на Луне и на Марсе, я уже не говорю о фарфоровом заводе, Московском университете, Московском электротехническом университете и других учебных заведениях, населенных пунктах и улицах.
Надежда про себя поразилась, сколько всего было названо в честь Ломоносова: она-то помнила только про университет в Москве и фарфоровый завод в Петербурге (в свое время мать всегда хвалила посуду его производства). Что касается деятельности самого Михайлы Васильевича, то она смутно представляла его научные достижения, а стихи так просто считала скучными.
Иное дело Рихман. Он и правда был ученым-физиком, занимался электричеством и погиб, если можно так выразиться, на боевом посту, когда проводил опыт: во время грозы его убило шаровой молнией. Еще в школе узнав эту историю, Надежда решила, что для ученого это почетная смерть.
В общем, никакого особого почтения к Ломоносову она не испытывала, а про Двоемыслова вообще услышала в первый раз не далее как вчера. Алка, конечно, в школе делала доклад о его жизни и творчестве, но Надежда про это благополучно забыла.
Экскурсовод между тем продолжал:
– Память о Двоемыслове сохранена намного хуже, что лично мне кажется несправедливым. Ведь он, как и Ломоносов, был не только одним из первых русских поэтов нового времени, но и крупным ученым. Правда, сфера его научных интересов отличалась от того, чем занимался Ломоносов. Арсений Гаврилович больше интересовался… как бы это сказать… альтернативной наукой.
– Это как? – спросила
