Подхватив бьющегося в истерике старика под руку, сиделка повела его прочь из склепа. Торопясь и оскальзываясь на ступеньках, они поднялись наверх. С трудом усадив Дали в инвалидное кресло, Тома покатила художника к дому. Дали мелко дрожал, и его истощенное тело под шелком рубашки словно горело лихорадочным огнем.
– Теперь я не один, у меня есть ты, Тома, – бормотал старик. – Ты – Гала, ты та самая мерзкая ведьма, укравшая у меня жизнь. Храни эти части волшебного фонаря, это то, что нас соединяет. Я сделаю для тебя все, проклятая потаскуха. Ведь я люблю тебя. Как ты меня называла? Ни на что негодный импотент? Конечно, куда мне до твоего Джефа!
Слушая горячечный бред, Тома только сейчас осознала, что приняла на себя роль Галы и стала объектом его жгучей ненависти.
– Ну что вы, сеньор Дали! Я вовсе не Гала, я ваша сиделка, – доброжелательно улыбаясь, принялась объяснять Тома.
– Вранье! – выкатил глаза Дали. – Я не могу быть один! Гала – русская девочка, она всегда была рядом со мной, сколько я себя помню. – И со свойственной ему парадоксальностью закончил логическое построение: – Ты тоже русская девочка. Ты рядом со мной. Значит, ты и есть Гала.
– Та Гала, которую вы знали и любили, сейчас в раю, вы должны молить о ней Деву Марию, – увещевала сиделка разъяренного старика, ввозя кресло в дом.
Поднявшись в спальню, Тома уложила его в кровать, вколола успокоительное и, дождавшись, когда художник уснет, направилась в отведенную для нее комнату.
Закрыв за собой дверь на запор, вынула из кармана прямоугольную деревяшку и носок, из которого вытряхнула еще один фрагмент волшебного фонаря, имеющий в центре круглое отверстие. Усевшись за стол, пошарила под столешницей и вытащила толстую потрепанную медицинскую карту. На коленкоровой обложке каллиграфически, с ятями и ижицами, было выведено: «Преображенская психиатрическая лечебница. История болезни пациента Сергея Александровича Кутасова, страдающего психопатическим расстройством личности. Лечащий врач Петр Николаевич Васильев». Раскрыв историю болезни на заложенной странице, Тома с интересом склонилась над вклеенной оберткой от конфеты фабрики Лившица «Гала» и принялась сравнивать с картинками на деревяшках. Несомненно, это были одни и те же картинки.
Они с Хуаном предполагали, что «волшебный фонарь» Сержа Кутасова находится у Дали с самого начала, как только начали писать диссертацию. Одну на двоих, ибо все делали вместе с того самого момента, как встретились в Московском медицинском университете имени Пирогова на факультете психиатрии и медицинской психологии. Сначала Тамила и Хуан вместе писали курсовые, затем диплом, а после взялись за диссертацию. Тогда и поженились.
Тема была увлекательная и звучала так: «О контроле над параноидной шизофренией. Путь от шизофреника до гения». Собирая материал, молодые врачи натолкнулись на работы видного психиатра Петра Васильева, наблюдавшего гениальных шизофреников и даже направлявшего некоторых из них в Вену на консультацию к мировому светиле Зигмунду Фрейду. Так аспиранты факультета психиатрии узнали о часовщике Серже Кутасове, ангеле – Ангелине-Гале и «волшебном фонаре». И однажды, просматривая снимки, иллюстрирующие довольно подробный репортаж о Сальвадоре Дали, Тома увидела в мастерской скандального художника тот самый «волшебный фонарь». Поведение Божественного являлось подтверждением доказываемой теории: Дали был явный шизофреник, которого умело контролировали при помощи значимого для него предмета. Чтобы убедиться в правильности догадки, Хуан и Тома решили перебраться поближе к Дали в Испанию, тем более что Хуан так и рвался съездить на родину, которую покинул совсем недавно и очень по ней скучал.
Доктор Обиолс обосновался в родном городе Дали, открыв здесь практику и взяв жену в помощницы, но клиентов было немного, и нельзя сказать, чтобы молодая семья процветала. Особенно после того, как родился Эухенио. А потом им невероятно повезло – Хуана пригласили в Порт-Льигат, следить за здоровьем художника, в доме которого доктор и умер. Тома знала, что, скорее всего, Гала и в самом деле была ни при чем. Она не убивала Хуана при помощи добавленного в спиртное яда, как считали многие. Гала сама была ядом. Именно так. Ядом. Убивающим все живое вокруг себя. Рядом с ней сердце Хуана не выдержало, и он умер от внезапно случившегося инфаркта. Год за годом пропитываясь шизофренией Дали, супруга шизофреника стала сгустком черной энергии, напоив ею и кусочки дерева из волшебного фонаря. И Дали, подсознательно чувствуя это, только что у Томы на глазах пытался избавиться от угнетающего его предмета, передав картинки Томе и тем самым обретя новый объект любви-ненависти.
Тома закончила писать и закрыла обе тетради – свою, в которой работала, и историю болезни Кутасова, с которой сверялась, делая записи. Убрала записи в тайничок под столешницу и заторопилась на зов колокольчика. Больной лежал на высоких подушках и ругался на чем свет стоит.
– Мерзкая тварь, где тебя черти носят? Снова собралась к своему Джефу? Старая дура, он обобрал нас с тобой, а ты все к нему таскаешься!
Тома не роптала. Она продолжала беспрекословно подчиняться Дали, ибо преследовала чисто научный интерес, терпеливо выслушивая брань патрона, обращенную на покойную Галу, и занося полученные за день сведения в рабочую тетрадь. Психиатр утешала себя тем, что скоро этому кошмару придет конец и она вернется в Москву, где самостоятельно закончит начатую на пару с мужем диссертацию. Но пожар, вспыхнувший в замке Пуболь, спутал все ее планы.
– А вот и подтверждение моей правоты, – произнесла тетя Мила.
В кабинете повисла напряженная тишина, которую прервал Прохор Биркин.
– Да ну, бросьте, доктор Левандовская, – насмешливо проговорил он, убирая за ухо упавшую на лицо курчавую прядь. – Разве вы не видите – это всего лишь Лора. Мы с ней большие приятели, Тамила Осиповна. Правда, Лора?
Зачем он говорит «Тамила»? Она же Мила, тетя Мила! Я хотела сказать Биркину, что Мила страшно не любит, когда ее официально называют Тамила Осиповна или вульгарно Тома, но в этот момент распахнулась дверь, и в кабинет вбежал Лис. И замер с ножом в руке, но, заметив Милу, жалобно всхлипнул и застыл, не зная, что делать дальше.
– Лис, подойди ко мне, – монотонным голосом, который я так хорошо знала, проговорила Мила.
– Я убью его, – неуверенно глядя на Прохора, забормотал мой герой.
– Лис, подойди и отдай мне нож, – в голосе Милы звучала бесконечная усталость.
Мой «кира» покорно приблизился к Миле. Та забрала у Лиса нож, проворно вытащив из висящей на плече сумки наполненный прозрачной жидкостью шприц, и, сдернув с парня ветровку, вколола ему в предплечье лекарство. Парень тут же обмяк и, точно сомнамбула, опустился на вовремя подставленный Прохором Биркиным стул. В следующий момент я тоже устремилась к Миле и, засучив рукав плаща, подставила под инъекцию руку. Я не возражала против укола. Я к этому давно привыкла. Без лекарства было тревожно и муторно, а вместе с уколом приходил покой. Игла впилась в кожу, по предплечью разлилась приятная прохлада, в голове тихонько зашумело, словно в березовой роще зашелестели листочки, и, как сквозь изумрудный туман, до меня донесся голос тети Милы:
– Перед вами, господин Биркин, гений, которого вы так хотели заполучить, и муза, при помощи которой получился ваш гений. И тот, и другая являются моими пациентами. Так уж совпало, что именно Лора имеет несомненное влияние на Лиса. Но влияние это не совсем то, которое вам нужно. Она – Градива возмездия. Ведомый Лорой, Лис не стал бы заниматься теорией игр и созданием программного обеспечения. Он начал убивать. Ибо мания Лоры – месть всем и каждому, кто не так на нее посмотрел. И первой жертвой стал профессор Горидзе, к которому Лора почувствовала неприязнь. Вот, взгляните, это личное дело нашей музы. Лора Мухина – дочь Новосибирского маньяка. Я познакомилась с девочкой, когда ей было семь лет и они с матерью только что перебрались из Новосибирска в Москву, к отчиму Лоры.
Когда я приехала по вызову полицейских, Лора, с раннего детства увлекавшаяся аниме, сидела в костюме пикачу на полу в кладовой их новой квартиры в Лялином переулке и никого к себе не подпускала, ибо мать застала ее за рассматриванием привезенных со старого места жительства богатств – заспиртованных ушей воспитательницы. В отрезанных ушах покачивались жемчужные серьги, которые Лоре очень нравились, и отец, Леонид Мухин, таким страшным способом подарил эти серьги дочери. Когда арестовали Мухина, следователи обыскали его квартиру и почти ничего не нашли. Никому из сыщиков даже в голову не пришло, что нужно внимательно покопаться в вещах малолетней дочери убийцы. При мне из Лориного рюкзака изъяли снимки с мест убийств, заспиртованные в баночках части тел и общую тетрадь в черном переплете, куда отец Лоры записывал имена своих жертв, которые сам же и давал убитым.
