Дворянкин с Гашенкером знали – им-то не знать, что в большую часть дворца будут иметь доступ лишь высокопоставленные чиновники и их гости, а обычным гражданам позволят посещать лишь немногие его помещения, выделенные под музей.
На смотровой площадке их вмиг просквозило ледяным мартовским ветром. Виталий попятился. Роман, не увидевший в голом парке ничего для себя интересного, тоже не стал задерживаться.
– Вы еще коллектор не видели! – спохватился техник.
– А что в коллекторе? – осторожно спросил Дворянкин – затронули животрепещущую тему.
– О! Коллектор – это нечто! Одна круговая кладка из красного кирпича, выполненная еще при Петре, чего стоит. Все разрушилось, а она, сволочь, осталась. Вот когда люди строить умели – когда за разгильдяйство сразу на дыбу.
– Так коллектор перестраивать не будут?
– Зачем же? Он выполнен на совесть, стоял почти триста лет, еще столько же простоит, в отличие от всего остального. К его стенам лотки прибьем, кабель проложим, трубы – отличное место для коммуникаций.
Это сообщение монтажников успокоило. Строительные лотки устанавливаются снаружи, а внутрь стены никто не полезет. Значит, у них все шансы добраться до шкатулки первыми. Осталось только получить туда наряд.
– А кто будет лотки устанавливать?
– Да кто окажется свободным, того и направят. А почему вы спрашиваете?
– Охота приложить руку к творению самого Петра. Я ведь коренной петербуржец, может, мой предок здесь кайлом махал? – нашелся Виталий.
– Это правильно, – техник улыбнулся своими татарскими глазами. – Люблю, когда почитают своих предков. И коренных петербуржцев тоже уважаю – нас так немного осталось.
На следующий день Дворянкина и Гашенкера отправили монтировать распределительные коробки на фасад Конюшенного корпуса. Руки мерзли до белизны, в лицо хлестал сильный ветер вместе с ледяным дождем. Приходилось забираться по стремянке и на уровне чуть выше окон первого этажа вбивать саморезы. Саморезы входили в бетон с трудом и часто ломались.
– Где я вам столько расходного материала наберусь, – ворчал кладовщик, выдавая дополнительные упаковки. – Как обычно, купили все самое дешевое. И впритык, без расчета на запас! – ругал он прижимистых логистов.
Рабочий день пролетел стремительно, как птица сапсан над обрывом. В шесть часов приятели сдали инструменты, переоделись, вышли за пределы стройплощадки и, только усевшись в «девятку» Дворянкина, почувствовали, что смертельно устали.
– Я подхватил простуду, – хлюпнул носом Гашенкер. – Похоже, я завтра не приду. Болеть буду.
– Я тебе заболею! По-твоему, я тут один должен корячиться?
– Ну извини, – развел руками Виталий, показывая, что намерен болеть и ничем помочь не может.
Две следующие недели Дворянкин работал один, в то время как Гашенкер отлеживался дома с высокой температурой.
Ничего, сочтемся, думал Роман, таская тяжеленные бухты кабеля.
Начало XIX века
Жозефина обвела взглядом свои украшения. Несмотря ни на что, они были дороги ее сердцу.
– И от всего этого придется избавиться?! Да никогда!
«Золото, проклятое золото», – вертелось у нее в голове.
– Черт! Что за вредная старуха! Все удовольствие от обладания драгоценностями испортила. – Жозефина вытащила из ушей серьги-веера с бриллиантами, сняла с шеи жемчуг, с рук – кольца и браслеты и убрала их в шкатулку.
Всю ночь она ворочалась, мучаясь кошмарами. Ей снились ее украшения в новом, пугающем свете. Браслеты сжимаются на запястьях, пальцы в перстнях синеют, изумрудная ящерица оживает и спускается налицо, царапая его острыми лапками. Ожерелье, любимое и прекрасное, оплетает шею, а затем начинает душить своими золотыми ветками. От удушья Жозефина проснулась. В другой раз она увидела во сне, как с ее ювелирных украшений стекает кровь. Золото начинает чернеть и превращается в уголь, а драгоценные камни преобразуются в вязкую, как болото, жидкость.
Наутро она встала разбитая, в дурном настроении и с темными кругами под глазами. Трещавшую от мигрени голову не покидали мысли о проклятом золоте. «Держи его от себя подальше», – вспомнила Жозефина слова странной Кары. Как же украшения держать от себя подальше, когда они – эти бриллианты, сапфиры, изумруды, рубины – такие милые и славные, так дороги ее сердцу? Она открыла шкатулку, чтобы вновь полюбоваться своим богатством. Бриллианты, золото, сапфиры… Все сверкало на свету, но милым уже не выглядело. Напротив, блеск казался холодным и даже зловещим. Испугавшись, Жозефина захлопнула крышку.
– Черт! Что же делать? – мучилась она вопросом. Выбросить драгоценности рука не поднималась, раздать их бедным – глупо, все равно богаче бедняки не станут, пожертвовать в пользу богоугодных заведений жалко. А оставить при себе – значит лишиться покоя. И так плохо, и этак нехорошо.
Голова пухла от дум, грозясь расколоться на части. Жозефина оделась и вышла в парк, подышать воздухом. Дорожка извивалась мимо канала и увлекала на берег залива. По заливу гулял сильный холодный ветер, нагоняя низкие облака. Жозефина, чтобы не простудиться, зашла в беседку. Летом в этой беседке чудо как хорошо: качают кудрявыми кронами клены, тянет медовым ароматом от растущих неподалеку лип, цветы, бабочки, птичий гомон. А сейчас только промозглый дождь да облетающие яркие листья кленов. Когда-то в один из июньских вечеров в этой беседке они сидели с Константином. Тогда их роман только начинался, и великий князь вел себя очень романтично, он проявлял все свои самые лучшие качества дамского угодника: развлекал разговорами, осыпал подарками и комплиментами.
– Ты так прекрасна, Жозефина! Даже месяц не в силах отвести от тебя восхищенного взора, – указывал он на белеющий полукруг на небосводе.
Жозефина кокетливо смеялась. Изящные речи наследника престола ласкали ей слух.
– Пойдем в подвал дворца, я тебе кое-что покажу.
– В подвал? Но, ваше императорское высочество, я боюсь подвалов! Говорят, они полны призраков.
– Верно говорят, но я знаю самое безопасное место – это винный погреб.
– Погреб?
– Да, винный погреб. Там призраки пьяны, поэтому безопасны, – заговорщицки подмигнул Константин. Он подал ей руку, и они вместе направились в сторону флигеля, откуда лестница спускалась в подвал.
Дворцовый подвал, открывшийся взору Жозефины, приятно ее удивил. Ровные ряды дубовых бочек в проеме полукруглой арки из красного кирпича, чистый пол, никакой паутины и летучих мышей, которыми пугали ее в детстве, грозясь запереть за непослушание в чулане. Здесь нашлись даже тяжелые, изготовленные из красной древесины, стол и стулья.
Цесаревич галантно усадил даму, затем откуда-то достал два высоких бокала.
– Какого вина изволишь испить, душа моя?
– Бургундского! – со знанием дела ответила девушка. Как истинная француженка, она разбиралась в винах.
– Прекрасный выбор! У меня есть отличное бургундское вино.
Великий князь провел рукой по стене, нащупал нужный кирпич, вытащил его, затем второй и извлек из образовавшегося в стене отверстия завернутую в холстину бутылку шамбертэна.
– Вот! – с торжеством в голосе произнес он. – Это изысканное и очень дорогое вино, изготовляемое в ограниченном количестве в горах Кот-д’Ор. Его прислал моему брату Наполеон Бонапарт. А я его бессовестно украл и спрятал в тайнике, – задорно сообщил наследник престола, ничуть не стесняясь своего поступка.
Благородный ароматный напиток разлился по бокалам, своим насыщенным бордовым цветом напоминая кровь.
– Какой аромат! – воскликнула Жозефина, поднеся к носу бокал. Она осторожно взболтала вино, чтобы как следует распознать букет.
– За любовь! – произнес тост Константин Павлович.
– За любовь! – повторила фаворитка.
Жозефина набрала в рот немного вина, чтобы почувствовать его вкус. Шамбертэн оказался отменным, его бархатный вкус нежно коснулся неба. Она с наслаждением сделала глоток, ощущая, как по телу побежало тепло, а в голове появился легкий дурман.
– Шарман! – блаженно улыбнулась девушка, блестя глазами. Жизнь раскрылась перед ней ярким павлиньим хвостом…
Проникающий даже в беседку холодный ветер прогнал приятные воспоминания. Жозефина зябко поежилась, кутаясь в шерстяную накидку. Какие же счастливые минули времена! – вздохнула она. Тогда ее голову еще не посещали печальные мысли – она просто жила и наслаждалась очаровательными приключениями, которые преподносила ей судьба. А теперь приходится думать, как удержать возле себя великого князя. Раньше все хорошее воспринималось с восторгом, она радовалась всему, словно негаданно выпавшим сюрпризам. Увы, со временем острота чувств притупилась, сюрпризы вошли в привычку. Их начинаешь ждать и даже требовать, если не получаешь вовремя, и что хуже всего – боишься утратить возможность их получать. Страх потерять достигнутое угнетает и нервирует. Уже нет прежней волнующей эйфории, ни от подарков, ни от любви. А вот разжать пальцы и отпустить их невозможно. Вино шамбертэн, которое она теперь может пить хоть каждый день, ничуть не хуже того, что они распивали с Константином в погребе, но оно уже не вызывает трепетных ощущений.
