Через пять минут Колька с Сашкой осторожно прокрались огородом за околицу и пошли домой, а Витька с Мишкой и Сенькой остались сидеть. И вот тут в стройном Витькином плане впервые наметилась трещина.
— Слушай, Вить, а может, ну его на хрен? — неожиданно сказал Мишка, вертя палочкой дырку в земле.
— С чего вдруг? — обалдел Витька.
— Да не знаю. Кажется мне, зря мы это все затеяли. Вроде, пока говорили, нормально было, а закончили — я и думаю: ну чего мы прицепились к тому наркоману несчастному? Может, она его вылечит в самом деле. А мы сарай ей подожжем… Я не трушу, ты сам знаешь. Просто… Может, и правда зря?
Сенька сидел молча, переводя взгляд с Витьки на брата и обратно. Витька задумался. К такому повороту он оказался не готов, а уж, казалось бы, все просчитал. Теперь ошибиться было нельзя. Он помолчал минуты две, лениво глядя на зеленые вилки капусты за Мишкиной спиной, потом проговорил:
— Знаешь, может, ты и прав. Хлопот много, да и вообще… Одно только меня смущает, Миш.
Он перевел взгляд, в котором не осталось ни капли лени, на Мишку, и жестко произнес, отчеканивая каждое слово:
— Вот если тот придурок, который родную семью целиком вырезал, сестру твою подстережет или, вон, Сеньку, чтобы с них, мертвых, одежду снять, продать, а потом дозу себе купить, то ты что потом себе скажешь? Что зря мы прицепились к наркоману несчастному? Или что?
— Да ладно тебе, Вить…. — начал было Мишка, но Витька перебил его:
— Мишань, ты говоришь, что я в вашей ведьме ни черта не понимаю. А ты не понимаешь в наркоманах. Потому что нет их у вас? Не-ет! А я знаю, что они такое. Есть такой поэт, Бродский, он даже стихи про наркоманию написал, слушай:
Ропот листьев цвета денег,
Комариный ровный зуммер…
Глаз не в силах увеличить
Шесть на девять тех, кто умер,
Кто пророс густой травой.
Впрочем, это не впервой.
Понимаешь, что это значит? Он же писал, сколько людей умерло из-за нее и сколько еще умрет. Лично я хочу только одного — помешать гаду, наркоману и убийце, что-нибудь в Калинове сотворить. А что Антонина его вылечит, я не верю. Наркомания, как всем известно, неизлечима.
Он замолчал. Мишка тоже не говорил ни слова, только сидел с помрачневшим лицом.
— Ты правда думаешь, — выдавил он наконец, — что тот урод кого-нибудь из нас… из наших… может убить?
— Вполне, — искренне сказал Витька. — Если бы не думал, не затевал бы ничего.
— Тогда давай, в самом деле, на завтра. Ладно, мы отчалили. Пошли, Сень.
Оба встали и скрылись за подсолнухами. Витька задумчиво посмотрел им вслед и поздравил себя: если бы сейчас ему не удалось уговорить Мишку, на его авторитете можно было бы ставить крест. Но вроде бы убедил. Черт, ведь неожиданно — вот что главное! Но говорил он, похоже, проникновенно и убедительно. Еще и стихи откуда-то вылезли, ни к селу ни к городу.
Витька вспомнил, как цитировал Бродского, и рассмеялся. Надо же! Но ведь прокатило, и еще как прокатило. Вот что значит талант!
Довольный собой, Витька поднялся и осторожно пошел по следам Мишки с Сенькой, не думая ни о состоявшемся разговоре, ни о завтрашнем вечере.
Хи-хи, всполошились! Ишь, сколько суеты, и все из-за одной маленькой бумажки со стихами. А ты вспомнил, правда? Сразу вспомнил, потому и запаниковал.
Вот оно! Вот это сладостное чувство, которое охватывает меня, когда я вижу твое растерянное лицо. Правда, пока только растерянное…
Я не могу даже представить, какое же ощущение овладеет мной, когда я сделаю то, что надо. Наверное, это будет счастье.
Ищи, ищи. Думай, думай. Кричи на нее, глупую…
Скоро я приду к тебе еще раз, и на этот раз я буду ближе. А потом совсем близко.
А потом тебя не будет.
Одеваясь, она взяла с собой банку и засунула ее в пакет. Кто знает, вдруг у Антонины нет лишних банок. И что тогда? А так — пожалуйста, тара с собой. Стараясь подбодрить себя этими веселенькими мыслями, Тоня вышла и закрыла дверь. Новый замок запирался плохо: мастер предупредил, что так и будет, пока он не разработается. Интересно, подумала она, сколько еще ждать. Ключ провернулся с таким трудом, что даже пальцам стало больно. Тоня оглядела черные деревья, постояла в нерешительности на крыльце и шагнула на дорожку.
Поле теперь было покрыто снегом, и за Тоней осталась дорожка следов. Ей пришла в голову сумасшедшая мысль, что Виктор захочет за ней проследить и легко найдет ее по следам, как зверя. «Что за глупости, — поморщилась она, — перестань ерундой голову забивать». Легко было сказать — перестань, когда дом Антонины уже показался за лесом, но гораздо сложнее сделать: в голову, как назло, полезли бредовые, страшные мысли. Тоня ускорила шаг, обогнула лес и вышла к забору.
Калитка оказалась открытой, но колоды во дворе не было, что она отметила с облегчением. Тоня прошла вокруг дома и постучалась в ближнее окно. Отдернулась занавеска, и за стеклом показалось хмурое, заспанное темное лицо. Несколько секунд Антонина не сводила с Тони взгляда раскосых темных глаз, потом занавеска закрылась. Через минуту послышалось, как стукнула входная дверь, и Тоня пошла обратно.
Ведьма — по-другому Тоня страшную женщину уже не называла — куталась в большой черный платок, стоя на крыльце в тапочках на босу ногу. Тоня зацепилась взглядом за ее крепкие, жилистые, все в синих венах ноги и никак не могла начать говорить.
— Что таращишься? — хрипло спросила Антонина. — Чего пришла-то, говори.
— У меня… — начала Тоня, — закончился… вот…
Она вытащила из пакета банку и показала ее Антонине.
— И от меня тебе чего нужно? — хмыкнула та.
— Еще настоя, если можно.
Она постаралась, чтобы голос звучал увереннее. Но тут, как нарочно, в голове всплыла картинка: безжизненное тело с запрокинутой набок головой и приоткрытыми мертвыми глазами, и Тоня сжала кулаки, взмолившись, чтобы этот страх поскорее закончился.
— Чего ж нельзя-то? — Тонкогубый рот растянулся в подобии ухмылки. Антонине явно было весело, а Тоне, наоборот, стало совсем плохо. Что ж она наделала? Мгновенно все ее здравые рассуждения о том, что Глафира умерла из-за простого, обычного, такого понятного убийства, показались ей совершеннейшей ерундой, попыткой успокоить себя, только и всего. Нет, это они ее убили!
Но в ту секунду, когда Тоня уже готова была сорваться с места и броситься бежать прочь, прочь от страшного места, от старого дома с его уродливой хозяйкой, от своего желания иметь ребенка, в ту самую секунду Антонина повернулась и вошла в дом. От звука хлопнувшей двери Тоня словно очнулась. «Куда она ушла? Может, она просто не хочет со мной разговаривать?»
Облегчение пополам с разочарованием охватили ее, но тут дверь опять распахнулась, и Антонина вынесла на порог другую банку, с таким же темно-коричневым настоем. Банка была закрыта металлической заворачивающейся крышкой с изображением соленых огурцов и помидоров, и неуместность такой крышки почему-то успокоила Тоню.
— Берешь? — Антонина качнула банку, которую держала в руках.
Тоня кивнула в ответ, стараясь глядеть ведьме в глаза. Но темные, почти черные глаза без зрачка смотрели не на нее, а в сторону леса. Тоня обернулась, пытаясь понять, что женщина там увидела, но за полем было пустынно.
— Деньги мне принесешь, — произнесла Антонина, по-прежнему глядя в сторону. — Положишь вот тут, на крыльцо, — она показала на маленькую полочку, на которой лежал деревянный брусок. — Через три дня и принесешь, поняла? А варево — на, держи.
Она поставила банку на полочку, и Тоня уже протянула к ней руку, когда сообразила кое-что.
— Сколько принести?
Помолчав, ведьма что-то прикинула в уме и ответила:
— Пять тысяч. Через три дня, поняла?
Она сплюнула через перила и исчезла в доме.
Тоня осталась стоять, глядя на банку с настоем.
С одной стороны, таких денег у нее не было, просто потому, что сама она не зарабатывала. С другой, для их бюджета не столь уж сумма и велика. Тоня очень надеялась, что Антонинины травки помогут ей забеременеть, и к тому же с облегчением поняла, что ей не придется уже смотреть ни на какую колоду или делать еще что-то непонятное и пугающее. Установив в пакете банку как можно аккуратнее, чтобы не опрокинулась, и крепко сжав его ручки, Тоня быстрыми шагами двинулась к ограде. Мысли о том, что можно не принести колдунье денег, у нее даже не возникло.
Тоня пролетела через всю деревню почти бегом. Запыхавшись, поднялась к своей двери, повернула-таки ключ, который никак не хотел проворачиваться, и, не раздеваясь, прошла в зал — посмотреть, во сколько завтра восход. Кивнув в подтверждение своим мыслям, сбросила куртку и отнесла банку на место — туда, где стояла прежняя. Теперь нужно было подумать, что сказать мужу вечером, но этот вопрос Тоню не очень беспокоил. Учитывая, сколько раз Виктор упоминал, что траты меньше ста — ста пятидесяти долларов вообще не являются существенными, она обоснованно полагала, что проблем у нее не возникнет: пять тысяч рублей не намного больше названной им суммы. Она провела пальцами по стеклу, за которым бултыхались измельченные листики и стебельки неизвестных ей травок, вернулась в зал, легла на диван и моментально уснула.
