– Ты это, знаешь, пойдем со мной про дело одно узнать надо.
– Куда пройдем? – удивленно вскинул брови парень. – И с какой это собственно стати я должен с Вами идти, молодой человек?
– Куда надо туда пойдем, – жестко отсек я неудобные для себя вопросы. – Давай быстро.
– Хорошо, пойдемте, – неожиданно мягко согласился подозреваемый, предлагая рукой показывать ему, нужный нам путь.
Я сделал пол-оборота корпусом в сторону главного клубного входа, выпуская парня из пролома, и вдруг резкая боль стремительно пронеслась от правой скулы в височную область. Боль была такой сильной, что у меня потемнело в глазах, и я потерял сознание.
Очнулся, я, наверное, быстро, потому что вокруг меня совершенно ничего не изменилось. Тот же забор, то же сверкание битого стекла в пыльных лопухах, только вот «посредника» не было. Опять смотался этот противный тип, не оставив ни одного приличного следа. След его кулака на саднящей щеке, приличным следом я не посчитал, хотя скула со мною вряд ли согласилась бы и ныла прилично. Несмотря на звон в ушах и легкое головокружение я поспешил в клуб. Однако там мероприятие уже закончилась, и траурная процессия двинулась от крыльца бывшего очага культуры и современного места проведения громких дискотек в сторону вечной тишины. Процессия была многолюдной, и колонна растянулась по улице метров на сто пятьдесят.
Врезавшись в хвост колонны, я стал лихорадочно выискивать в толпе Колчинского, но его поблизости не было. Зато быстро на глаза попался Вадик. Он шел в последних рядах и увлеченно разговаривал о чем-то с женщиной средних лет или около того.
– Ты Колчинскому сказал? – налетел я на начальника ревизионного отдела, для чего-то пытаясь схватить его за локоть.
– Нет, не сказал, – в грубой форме отмахнулся от меня Вадим Алексеевич. – Не нашел я его. Тут людно очень.
Я махнул рукой и стал дальше пробираться по колонне. Альбертыча я заметил почти в голове процессии, практически рядом с генералом. Однако пробиться к нему у меня никак не получалось. Чем ближе я подходил к генеральским лампасам, тем тверже становился и непреклонней людской монолит. Скоро на меня стали огрызаться и отталкивать назад, но я не сдавался до тех пор, пока одна дама строго не осадила меня:
– Молод еще сквозь ряды руководства района вперед пробираться. Молод ещё. Здесь люди солидные идти должны, с положением. Заслужи сначала это право, а уж потом рвись напролом. Нехорошо, юноша.
Пришлось немного отступить и ждать удобного момента. Момент настал только на кладбище. Колчинский, выслушав мой рассказ, оторвал от занятной беседы Вадика и слегка допросил его. Потом следователь крепко отругал меня, за то, что я долго телился и повел, опять меня же, на поминки. На тризне я вел себя скромно и боязливо. Во-первых, уж больно компания была солидная, не привык я ещё к такой, а во вторых в моем сознании всё ещё трепетало чувство стыда за свое безобразное поведение после подобного мероприятия совсем недавно.
Когда мы с Альбертычем вышли на улицу, он еще раз попросил пересказать подслушанный мною разговор. Этот разговор, да и сам факт внезапного появления посредника в городе здорово насторожил следователя.
– Значит надо нам с тобою Андрей ждать активизации действий преступной стороны, – задумчиво приоткрыл он мне малую толику своих сомнений. – Хорошо, что Алексеевич в командировку на два дня уезжает. Поэтому два дня у нас тобой есть.
Сразу же после этих слов из стеклянных дверей кафе появился, легкий на помине, сам Николай Алексеевич. Он был прилично навеселе и, наверное, потому дружески похлопал меня по плечу, а у Колчинского спросил:
– Ну, как хлопцы наши дела? Версии появились, какие-нибудь из стоящих?
– Версий нет, а вот дела мне кажется, стали похуже, – буркнул следователь. – Опять посредник объявился и собирается дела активизировать. Вот заковыка, какая получается.
– Как так? – заинтересовался директор.
Альбертыч стал рассказывать моё недавнее приключение, но успел дойти в повествовании только до угла, за которым скрылся предполагаемый преступник. Дальше не получилось. Подошел к нам личный водитель Николая Алексеевича и взмолился:
– Николай Алексеевич не успеем. Билеты на самолет пропадут. Поехали. Нам только-только до аэропорта добраться. Совсем времени нет. Опоздаете на самолет. Он ведь даже Вас ждать не будет.
– Ладно, едем сейчас, – отмахнулся от водителя директор, сунул Колчинскому в руку ключи от дачи и дал последние наставления. – Чего хотите мужики делайте, но у вас на поиски осталось два дня. Я вернусь послезавтра. Живите на даче, в средствах не стесняйтесь. Сволочей найдете, я в долгу не останусь. Не найдете, вы мне не друзья. Ну, всё я поехал. Буду после завтра. Я на вас надеюсь.
Надеяться-то он на нас надеялся, а вот мы не знали, что дальше делать. Вернее я не знал, за Альбертыча ручаться не буду, может, он и знал чего, да только мне этого не говорил. Мы посмотрели вослед директорской «Волге». Потом Колчинский пригласил меня в свой автомобиль, повернул ключ зажигания и мы молча двинулись в Портянкино, еще раз осмотреть дачу Михаила Ивановича. Почему мы поехали туда? Не знаю, просто поехать, наверное, некуда.
Дача Иваныча встретила нас неприветливо. Так оно, наверное, и должно быть. Кто мы здесь? Гости незваные. Чего нашему приходу радоваться, пользы от нас всё равно никакой не будет. Мрачно было на даче, несмотря на ясную солнечную погоду. Может быть, дача тоже горевала о потере хозяина. Нам ведь этого никогда не понять. Люди дальше своего носа не видят и что самое главное, смотреть не хотят. Категорически отвергается нами наличие души везде, кроме человека. Не верит человек в другой, отличный от него интеллект. Точно не верит, если бы верил, то разве стал бы он так относиться к окружающему миру, конечно бы не стал. Хотя и к окружающим людям человек чаще всего относится так же весьма недоверчиво. Так во что же мы верим? Скорее всего, в ничего, даже в самих себя не верим. Всё везде подвоха ищем, вот и не доверяем никому.
Мы сидели на лавочке возле дачного крыльца и курили. Курили от того, ни к каким действиям были не способны. Информации не хватало. Колчинский еще раз походил по дому и тяжело вздохнул. Я, из чувства товарищества этот вздох поддержал. Вот так сидя в следственном тупике, мы и вздыхали наперебой. Сколько бы мы так сидели, не знаю? Может быть до приезда директора, а может до вечера. Короче, не знаю, так как разрушил нашу безвыходную скуку осторожный стук в металлические ворота.
– Разрешите войти, товарищи? – спросила, появившаяся вслед за стуком совершенно седая голова. – Мне бы вещички забрать. Извиняюсь за беспокойство.
– Какие вещички? – вскинулся в стойку охотничьей собаки, почуявшей дичь, Альбертыч.
– Мои вещички, – вежливо удовлетворил интерес следователя незнакомец. – Я тут ночевал иногда. Меня Михаил Иванович попросил, после того, как по весне обворовали его. А мне-то чего, раз надо помочь, я всегда помогу. Чего ж не поночевать, если надо? Я тут через два дома, со своей старухой живу. Уж лет десять, поди, как демобилизовался, так и живу. Я тридцать лет прапорщиком в армии отслужил и всё, кстати, на охранной службе. Поэтому, мне дом ночью посторожить, что молодость вспомнить. Разрешите представиться – Иванов Иван Иванович. Интересное у меня сочетание фамилии, имени и отчества?
– Интересное, – ответил Колчинский, но заинтересовался совсем другим. – А часто, Вы Иван Иванович здесь ночевали?
– Последние два месяца, каждый день кроме выходных или когда Михаил Иванович в баньку приедет на неделе. Часто.
– А ты здесь всегда один бывал Иван Иванович? – оживился следователь, явно чего-то заподозрив.
– А с кем же мне быть-то? Девки уж ко мне не ходят, а старуха дома надоела. Всегда один.
– И никто никогда к тебе не заходил?
– Нет, не заходил.
– Даже жена ни разу не заходила?
– Жена-то, конечно заходила. Старый, старый, а всё равно она меня проверяет. Вдруг чего не так.
– Ну, кроме жены, кто мог заходить? Дети, внуки, племянники, ну кто?
– Да некому вроде заходить было. Разве, что вот квартирант мой. Славка. Этот был. Он и без меня к Михаилу Ивановичу захаживал в шахматы играть. Игроки они были друг другу подстать. Сядут и режутся в шахматы эти. В последнее время все на интерес играть стали. Иваныч два раза квартиранта моего за проигрыш в ресторан водил, а тот пять дней ему огород безвозмездно вскапывал. Правильно говоришь, Славка бывал здесь. Кроме Славки, точно никто не заходил. А ведь больше и некому зайти.
– А у Славки шрам на щеке есть, – решил я тоже вмешаться в допрос.
– Есть. В Чечне говорит, заработал. Осколком его по лицу садануло. Офицер он. Старший лейтенант. В Москве служит. Я его удостоверение смотрел. Вообще, странный квартирант. Дачу снял, а на улицу почти и не выходит, всё в чулане спит, да вот огород здесь копает. По тишине, говорит, я соскучился. На танцы в город за всё время только один раз и сходил. Мне-то всё равно, деньги заплатил, а там как хочешь. Он парень честный на редкость. К нему тут недели две назад друг на пару деньков приезжал, так он нам за это доплату сделал. Молодец.
