Он поел еще печенья и остановился только потому, что в банке заблестело голое дно. Потом он стал думать, за что еще можно похвалить Настю. Все-таки за живопись? Самоваров, рекомендуя Косой гастроном, с нежностью глядел на натюрморт с дикими баранками. Стас почти поверил в эту минуту, что его друг счастлив в браке. Неужели ему так повезло? И что такое везение? Настя писала много картин, да еще и в театре работала, а вот готовка у нее совсем не получалась. Поэтому печенье было из гастронома, а за супы отвечал Самоваров. И такое счастье тоже бывает!
– Как там наша трепетная Люба? – вдруг поинтересовался Самоваров. – Дает признательные показания?
Стас поморщился при одном воспоминании о трепете:
– Чертова баба! Плетет всякую ерунду. С ней сейчас Рюхин мается. Адвокат у нее Ноговицын, а у этого перца первое дело невменяемость. Говорит, подзащитная сдвинулась на почве несчастной любви. Курам на смех!
– Ты думаешь, так не бывает?
– Нет, конечно! Даже если б она пускала слюни и грызла известку со стен, я бы все равно не поверил. История-то банальнейшая: бабу бросил богатенький любовник. Кончились для нее деньги, подарки, гульба, поездки в Африку – вот она и озверела. Привыкла к гламуру! Другого такого же дурака найти не смогла. И немудрено. Ты без помады ее видел?
– Нет, – признался Самоваров.
– Твое счастье. В общем, девушка оказалась хитрая, жадная и мстительная. До глупости.
Самоваров вздохнул:
– Мне она совсем не показалась глупой. Она, видишь ли, Золушка, которую прогнали с бала. Она Спящая красавица, которую принц разбудил и бросил. Это ее потрясло и убило.
– Разве ее? Это она пристрелила господина Еськова. И ты вслед за Ноговицыным будешь дудеть, что она невменяемая? Золушка!.. Для того чтоб Золушек изображать, есть драмкружки. Хотя, кажется, теперь все кружки позакрывали…
– Вот именно! – оживился Самоваров. – Когда у всех на уме только деньги, деньги, деньги, никто не может поверить, что бывает любовь, что кто-то от этого мучается, что для кого-то измена несовместима с жизнью, что кто-то готов ради любви на все, что…
– Постой, постой, Колян! – перебил его Стас. – Неужели ты полагаешь, что отстреливать изменивших любовников хорошо?
– Это нехорошо. Это мерзко, это отвратительно. Но это сделано не из-за денег.
– Сомневаюсь! Наша боевая брюнетка, если уж такая у нее любовь неугасимая, должна была не Еськову, а себе пулю в лоб пустить. Или таблеток каких-нибудь наглотаться. Вот это любовь! Кстати, так часто бывает, этому и я бы поверил. Так нет! Она стреляет в бедного дядьку, потом пляшет у елочки да еще и собирается на Кипр улизнуть. Если б ты ее не ущучил, Золушка преспокойно бы смылась. Хороша сказочка!
– Да не защищаю я эту Любу, – сдался Самоваров. – Чего ты кипятишься? Только вижу я тут не милый твоему сердцу корыстный мотив, а некое завихрение мозгов.
– Невменяемость?
– Нет, ничего медицинского! Но женщины иногда необъяснимы. И очень жестоки.
– Это точно, – обрадовался Стас. – Бабы контингент противный. А уж сколько врут! Кстати, ты со своей вдовой расплевался? Я имею в виду, жена Еськова за твои труды в подвале заплатила тебе или нет еще?
– Заплатила. И теперь я в Суржево ни ногой. А признайся, Галина Павловна Еськова тоже особа незаурядная.
– Еще бы! Чуть еще одно убийство нам не подкинула, – усмехнулся Стас. – И как это она так проворно подкралась, да еще и с пистолетом?
– Она нас с Любой элементарно подслушала. Думаю, ей не спалось, что немудрено. Спустилась вниз, увидела свет, услышала голоса, все поняла. Потом поднялась тихонько наверх, взяла ТТ и явилась мстить. А ты говоришь, одни деньги у баб на уме!
– Да ладно… Я другого не пойму – почему вы не слышали, как она совсем рядом бродит?
– Тапочки у нее мягчайшие – пух ангорских коз (так Зина говорит). Подошва лайковая. Ступаешь в таких неслышно, как ангел.
– Скорее как черт. Не боятся же некоторые жениться на таких пугалах!
Самоваров засмеялся:
– Тут ты загнул! Галина Павловна даже сейчас писаная красавица.
– Я не про красоту. Согласись, у нее на лице написано, что глаза выцарапает ни за что. Покойник и сам был не промах, как-никак чемпион области по греко-римской борьбе. Но и он, говорят, боялся ее жутко. Правда ведь?
– Не знаю. Они любили друг друга. Этого никому не понять, особенно Любе. А знаешь, кого я у нас в музее вчера видел? Стрекавина! Барда, что попал под раздачу в тот вечер.
– Пьяницу этого? – припомнил Стас.
– По жизни он трезвенник, а тогда напился от потрясения.
– Хорошо, хоть не схватился за пистолет! Вошел бы в коллекцию самоваровских монстров – страдальцев от любви.
– Он и вправду страдалец. Но самое любопытное, что Галина Павловна нашла его рыжую дочь. Они в обнимку в три ручья плакали на похоронах! Теперь они не расстаются. Галина Павловна, конечно, командует, потому что любит окружать себя свитой. Но дочь Стрекавина тоже довольна: нарядов ей накупили, к косметичке сводили.
– Ну вот, еще одна Золушка нам на голову! – фыркнул Стас. – А сам Стрекавин что?
– Говорю же, Стрекавин страдает – дочь на него теперь и не глядит. Ты, говорит, мне не отец, а чужой дядя, к тому же без средств. Зато клип его на телевидении крутят каждый день.
– Видел! Дрянь редкая. Но у меня, наверное, вкусы грубые, и я чего-то не понимаю.
Стас сказал это и снова покосился на баранки Настиного натюрморта. И вдруг показалось ему, что баранки подмигнули в ответ всеми своими разноцветными дырками, а часы на полке ни с того ни с сего залились нежным звоном. И солнечный зайчик на подоконнике стал почему-то таким розовым, каких в природе не бывает.
Песни Игоря Стрекавина сочинены Сергеем Алексеенко-мл.
