не жаль. А обо мне станет плакать Регина. Еще как станет. И поэтому я должен жить.
– Слушай, Василий, шел бы на свое место, – сказал я Танцору.
Тот вытаращил на меня свои водянисто-голубые глаза.
– Ты че, в натуре, гонишь меня, что ли? Курева для друга пожалел? Эх ты…
– Говорю же, курева нет, – проговорил я спокойно. – Бешеного тоже нет.
– Как это нет? – Васька посмотрел на меня, как на сумасшедшего. – Вот же ты, сидишь.
– Так, нет. Был и вышел. А я Гусев Артем Константинович. Понял?
– Артем Константинович! – Танцор подавился смехом. Его желтые зубы оскалились, как у мартышки. – Держите меня, щас упаду.
Мужики внизу навострили уши. Васька продолжал трястись от хохота, и мне захотелось вмазать ему в рыло. Сильно захотелось. Но вместо этого я легонько ткнул его в спину. Совсем легонько, однако он сидел на самом краю и от неожиданности пошатнулся и полетел вниз.
– Ах ты… – Из Васьки посыпалась отборная матерная брань. Он вскочил с пола и кинулся к кровати.
– Лучше не лезь, – сказал я.
– Слышал, Танцор? – прохрипел один из картежников. – Не лезь к Артему Константиновичу. А то он тебя огреет своим гипсом.
Братва весело заржала. Васька заколебался. Я видел, что связываться со мной ему не хотелось.
– Попомнишь, – бросил он мне с угрозой.
– Не успею. Я здесь случайно, скоро меня выпустят.
Знал бы Танцор, что я меньше всех в этой камере верил в то, что говорю. Да что там, совсем не верил. Но Регина была бы довольна, если бы сейчас меня слышала. Я говорил для нее. Мне казалось, она где-то рядом, видит меня. И от этого я чувствовал небывалое спокойствие и уверенность в том, что поступаю правильно.
– Пацан, а ты забавный, – проговорил другой мужик, тасуя засаленную колоду. – С тобой и телик не смотри.
Я промолчал. Я знал, что они меня не тронут. Никто не тронет. Такие кликухи, как Бешеный, зря не приклеивают. Васька поневоле сделал мне неплохую рекламу.
Рука снова ныла, словно ее пилили тупой пилой. По совести, надо было меня сначала не в изолятор пихать, а в больничку. Но для Скрипника я особо опасный рецидивист. Он мне так и сказал перед тем, как отправить в камеру.
– Ты, Гусев, рецидивист, несмотря на свой возраст. Сразу две статьи: преднамеренное убийство и взятие заложника. Сидеть тебе не пересидеть.
Вот поэтому я был здесь, среди духоты и вони. Гипс разболтался, бинт на нем был серым от грязи. Башка трещала от бессонной ночи – Скрипник закончил допрашивать меня только под утро. Я попробовал заснуть, но это было нереально – при свете дня, с отсыхающей рукой, посреди монотонного гула и громкого ржания.
Я лежал с закрытыми глазами и думал о Регине. О том, как ей сейчас худо. Ведь она надеялась до последнего, что у нас все получится. Лишь бы сердце выдержало – оно ведь слабое у нее, больное. И заботиться о ней теперь некому. Если только Аня иногда забежит проведать…
От этих мыслей мне стало так горько и тошно, что захотелось завыть в голос. По-волчьи, громко и безнадежно. Но выть было нельзя. Тогда я постарался вообразить себе, что лежу не в камере, а на зеленом летнем лугу. Высоко в небе солнце, пахнет клевером и ромашкой. Когда я был маленьким, мать летом отправляла меня в лагерь. Там нас водили гулять в поле. Мы бесились, дурачились, бегали босиком по траве. Ловили бабочек и божьих коровок. Пожалуй, это было лучшее воспоминание из всего моего детства. …Я в поле. И нет вокруг каменных, осклизлых стен, нет грубых, прокуренных голосов, грязной брани и тяжелого запаха отчаяния и беды.
25
Регина лежала на боку и видела перед собой матово блестящие паркетные половицы. В первые мгновения она не могла понять, как оказалась на полу. Вокруг было темно. Значит, уже наступил вечер. Как долго она тут лежит? Память возвращалась медленно. Регина вспомнила плачущую Аню, затем Скрипника с его укоризненной улыбкой. И только потом Артема, сжимающего в руках молоток. Кажется, она уговорила его. Остановила. Не дала наделать глупостей. Ну хоть так.
Надо встать. Включить свет, умыться. Убрать на кухне посуду, оставшуюся от обеда. Выпить чаю. Надо делать что-то, а не то сойдешь с ума, как несчастная Аллочка. Регина увидела блестящую металлическую ножку и поняла, что обморок настиг ее возле дивана. Что ж, это кстати, есть на что опереться, и можно будет сразу сесть и посидеть минут пять, чтобы окончательно прийти в себя.
Она попробовала принять вертикальное положение, но со стоном повалилась обратно на пол. Сердце нестерпимо болело, просто разрывалось на части. Вдобавок к этому кружилась голова. Регина протянула руку и уцепилась пальцами за диванный плед. Стиснув зубы, села. Попыталась встать на ноги, но плед начал сползать с дивана.
В Регинину ладонь упал белый клочок картона. Она с удивлением смотрела на прыгающие перед глазами строчки: «Слон Анастасия Викторовна». Откуда это здесь? Аня потеряла? Что за фамилия Слон? В следующую секунду Регина вспомнила, как Артем рассказывал ей о том, что встретил в торговом центре свою бывшую инспекторшу по делам несовершеннолетних. «Представляете, она вышла замуж и стала Слон. У нее размер икс эс, а она Слон. Слон весом сорок пять кило!» Они тогда вместе посмеялись. Вероятно, визитка выпала из кармана Артемовых джинсов и завалилась в угол дивана. Регина повертела карточку в руках. Что, если позвонить этой Анастасии Викторовне? Вдруг у нее остались какие-то связи в полиции? Она ведь хорошо относилась к Артему, вон даже визитку свою дала.
Регина, превозмогая боль в сердце, встала сначала на колени, затем на ноги. Стены и потолок по-прежнему кружились и качались, но не так сильно. Она добрела до кухонного стола, на котором оставила мобильный. Села и набрала номер.
– Слушаю, – ответил приятный женский голос.
– Анастасия Викторовна?
– Да, я.
– Добрый день. Мы с вами не знакомы. Я звоню вам… я звоню насчет Артема Гусева.
– Артема Гусева? – В голосе послышалось удивление. – А что случилось? Вы кто?
– Я его знакомая. Артема сегодня забрали в полицию.
– Опять? Что он натворил?
– Ничего. Просто оказался в неудачное время в неудачном месте.
– Это как? – не поняла Анастасия Викторовна.
– Это значит, что он не виновен. Но доказать этого не может. Вернее, может, но нас никто не хочет слушать.
В трубке послышался визг и детские голоса.
– Так, послушайте, я не могу сейчас говорить, – сказала Анастасия Викторовна. – Вы можете завтра утром подъехать ко мне? Я живу на «Семеновской».
– Конечно, подъеду, – обрадовалась Регина.
– Или вот что, – в тоне инспекторши появилось сомнение. – Вам, наверное, трудно ездить. Я по голосу слышу, что вы в возрасте. Скажите адрес, я сама к вам приеду. Я на машине.
– Огромное вам спасибо.
Регина продиктовала адрес.
– До завтра, – проговорила Анастасия Викторовна. – Буду около одиннадцати.
– Хорошо.
Регина
