– Потому что ты сумасшедшая.
– Я это уже слышала.
– Во-первых, я вообще не знал, кто ты такая, а во-вторых, тут столько лоховских вариантов, что только ухо востро и держи. Откуда я знал, что ты сама по себе? Может, ты на кого работаешь? Может, подставить меня хочешь?
– Да пошел ты!
Допив шампанское, Женька подозрительно спросил:
– Послушай, а у тебя с этим пельменем что-нибудь было?
– С каким пельменем?
– С тем, с которым ты в ресторане была.
– Что именно тебя интересует?
– Как бы это выразиться поскромнее… Ты с ним занималась сексом?
– Не занималась, – соврала я.
– Врешь ведь наглым образом.
– Не вру.
– Убью, если узнаю.
– Что?!
– Это я так, пошутил. Кстати, а как ты посмотришь на то, если я тебя сегодня накажу?
– За что?
– За угон машины.
– За это я уже отработала. Машину отмыла так, что она как новенькая стала.
– Я хотел наказать тебя в другом плане.
– Это исключено.
– Почему?
– Боюсь, что мне это не осилить…
– Ерунда. Тебе понравится.
– Я целоваться не могу. У меня губа не рабочая.
– Главное, чтобы у меня все было рабочее.
– Ну уж в твоих способностях я не сомневаюсь.
Женька прижал меня к себе и поцеловал в ухо. Я улыбнулась и обвила его огромную шею руками.
– Ну ладно, давай наказывай.
Мы выключили свет и упали на кровать. Женька оказался ненасытным. Он наказывал меня всю ночь, не давая мне отдохнуть. Мне хотелось спать, а он все наказывал и наказывал…
Утром я проводила его до машины – нужно было ехать в порт встречать пароход. Он обещал появиться на днях и вновь меня наказать. Янг отправился хлопотать по нашим делам. Мы с Наткой лежали у бассейна и загорали.
– Все как во сне, – сказала я.
– Да, Иришка, я тоже проснулась сегодня утром – и даже не поверила своим глазам, – засмеялась Натка. – Янг не хочет меня никуда отпускать, но я хочу домой, а дальше будет видно. Мне нужно какое-то время пожить без него, чтобы посмотреть, во что это выльется.
– Дуреха! Ты прилетишь домой и жить без него не сможешь. Вот увидишь!
Быстро пролетела неделя. Мы с Наткой загорели, поправились и стали потихоньку принимать прежний вид. Натка постепенно привыкала к роскоши. Они с Янгом прекрасно ладили и понимали друг друга с полуслова. Натка помогала Янгу в делах, и мне очень нравилось, что он постоянно с ней советуется то по одному, то по другому, пусть незначительному вопросу. Пару раз приезжал Женька. Я ужасно радовалась его приездам и постоянно ругала за то, что он редко появляется. Женька смеялся и тут же меня наказывал. Я так привыкла к этим наказаниям, что совершенно не могла без них обходиться.
– Вот уеду на родину, кто же меня там наказывать будет? – смеялась я.
Женька злился и говорил, что настоящие женщины могут обходиться какое-то время без наказаний. Я качала головой и пыталась втолковать ему, что это очень тяжело, мой организм просто не вынесет вынужденного наказания. Женька злился еще больше и обещал как можно быстрее приехать ко мне.
Наконец наши документы были готовы. Правда, нашими их назвать было очень тяжело. Чужие фамилии, чужие имена, только фотографии наши.
Остался последний день. Янг был мрачен и не сводил с Натки глаз. Мне было искренне жаль его, но я надеялась, что они обязательно встретятся, так как вряд ли смогут обойтись друг без друга. Янг должен был посадить нас в самолет и вылететь по срочным делам в Гонконг.
Последнюю ночь Женька провел со мной. Он был подавлен, но старался это скрывать за показной веселостью. Однако меня не проведешь. Чтобы немного приободрить его, я говорила много ласковых слов и, конечно, оставила Наткин адрес.
В аэропорту Янг долго прощался с Наткой и проводил нас до самого трапа. Мы летели не пустые, а с довольно увесистым багажом, состоявшим из подарков Янга и целой кучи новых шмоток, купленных на его деньги.
Сев в самолет, мы переглянулись и, как по команде, смахнули слезы. Каждая думала о своем, но мысли были совершенно одинаковые. Мы думали о Токио. О кабаре, притонах, чердаке, на котором мы жили, о Григориче. Мы знали, что это не забудется, а прочно засядет в нашей памяти и будет всплывать, словно кошмарный сон.
– Ты не верила? Ты до последнего не верила, что мы когда-нибудь окажемся дома? – спросила я Натку.
– Не верила. Я начинаю верить только теперь, когда наш самолет взлетел…
Когда самолет приземлился на родной земле, мы не просто сошли, а сбежали по трапу и стали носиться по летному полю, как сумасшедшие. Натка ревела, а я громко кричала:
– Натка, мы добрались! Мы смогли! Мы выбрались! Ура!
Пассажиры мирно спускались по трапу и с удивлением посматривали на нас. Здесь все было совсем по-другому. Родное солнышко, родные русские лица, родной русский язык. Мы не сели в автобус, чтобы доехать до здания аэропорта, а бросились бежать. Мы были пьяны этой свободой, которую другие просто не могли оценить сполна, потому что не хлебнули жизни на самом дне. Правда, к этой свободе нам пришлось привыкать с трудом и учиться жить заново. Если какие-то молодые люди обращали на нас внимание, нам казалось, что это торговцы живым товаром. Мы ждали опасности отовсюду и постоянно оглядывались по сторонам, всячески избегая заинтересованных взглядов мужчин. Наша психика была больна и воспринимала малейшие знаки внимания со стороны противоположного пола как желание затащить нас в какой-нибудь притон. Мы вообще старались не заводить никаких разговоров с мужчинами, потому что нам казалось, что они обязательно выльются в разговор о сексуальных услугах и ценах со всеми вытекающими последствиями.
Добравшись до Наткиной квартиры, мы заказали ровно три ящика шампанского. Вылив содержимое ящиков в ванну, я засунула туда Натку и стала купать. Натка громко смеялась, перемешивая смех с громким плачем, и этот плач был понятен только мне, потому что я пережила подобное. Мы сидели в ванне с шампанским и черпали его ладонями.
– Пока всю ванну не выпьем, не вылезем, – смеялась Натка. – Я надеюсь, ты прямо сейчас не рванешь в свою Самару?
– Нет.
– Ну, вот и здорово. Янг отвалил нам денег. Займемся пока ремонтом моей квартиры. Ты не против?
– Само собой.
Конечно, целую ванну шампанского мы не осилили, но упились так, что плохо ориентировались в пространстве. Ближе к вечеру раздался звонок, и на пороге появилась Наткина соседка, симпатичная девчушка лет восемнадцати. Увидев Натку, она обрадованно затараторила:
– Здравствуйте, тетя Наташа. Мне мама сказала, что вы прилетели, вот я и решила зайти к вам.
– С каких это пор ты стала называть меня тетей? – засмеялась пьяная Натка.
– Просто я видела вас в окно, вы стали такой дамой, с таким багажом…
– Да ладно, брось, называй меня как раньше.
– Наташа, скажи, тебе понравилось в Японии?
– Ну, как тебе сказать… – замолчала Натка.
– Понравилось, – влезла я, улыбнувшись девчушке.
Она с завистью посмотрела на разноцветную гору лежащих на диване вещей и тихо спросила:
– Девочки, а у вас есть что-нибудь выпить?
– Иди в ванне черпай. Мы все равно не осилим, – засмеялась Натка.
– В ванне?
– В ванне. Бери кружку и черпай.
Девчушка побежала в ванную и набрала себе полную кружку шампанского.
– Вот это жизнь! Вы так мало там побыли, а так много заработали! Когда я вернусь из Греции, обязательно наберу себе полную ванну шампанского и буду в нем купаться.
– Откуда? – спросили мы в один голос с Наткой.
– Из Греции.
– На черта тебя туда несет? С мамой едешь отдыхать?
– Нет, сама.
– По турпутевке?
– Нет, работать.
– Работать?! – ахнули мы.
– Ну да, работать. А что тут такого? Я всю жизнь мечтала посмотреть Древнюю Элладу. Мне недавно объявление подвернулось, мол, требуются девушки от восемнадцати до двадцати пяти лет для работы официантками в самых роскошных ресторанах Греции. Зарплата высокая. Я прошла конкурс! – гордо улыбнулась девчушка.
Мы с Наткой переглянулись, не в силах произнести ни слова.
– Тебе не нужно туда ехать, – наконец сказала Натка.
– Почему? Я ведь тоже хочу нормально пожить, денег заработать. Ведь я уже третий сезон без зимних сапог хожу! Я же прошла конкурс, нужно быть последней идиоткой, чтобы упустить такую возможность!
– Нужно быть последней идиоткой, чтобы поехать работать в Грецию, – разозлилась я. – Ты не будешь ни официанткой, ни танцовщицей, ни даже посудомойкой – там своих навалом, некуда устраивать! Ты будешь обычной проституткой в каком-нибудь дешевом борделе. И это в лучшем случае, а в худшем ты попадешь в рабство и будешь вкалывать, имея по десять клиентов в день, за тарелку супа и крышу над головой.
– Какое рабство? О чем вы говорите? Мы в каком веке живем?
– В двадцать первом. Только и в двадцать первом веке тоже есть рабство.
Девушка посмотрела на нас глазами, полными слез, и громко закричала:
