Ирина Мельникова - Агент сыскной полиции

— Что, оклемался? — произнес он насмешливо, подставляя ему руку, и тут же, понизив голос, добавил:

— Ты уж, хлопче, прости, не рассчитал я… Уж больно рассердился! — Он оглянулся на дверь и в полный голос произнес:

— Пойдем чай пить и знакомиться, — и протянул свободную руку, — отзываюсь я на Эдварда Лойса, но это у меня цирковое имя, а по паспорту я — Григорий. Григорий Яровой.

— Так вы борец? — поразился Алексей. — Тот самый?! Чемпион мира?!

Борец слегка поморщился.

— Тот самый. Но давай без титулов. Надежда страшно этого не любит.

— А кто это — Надежда?

— Надежда? — переспросил борец. — А вот сейчас узнаешь.

Они вышли на свет и очутились в уютной гостиной с кожаными диванами, широкими креслами, фикусом в углу и овальным столом, накрытым белой кружевной скатертью. Лампа под зеленым абажуром, висевшая над столом, освещала лишь центральную часть комнаты, которая по углам утопала в полумраке.

Женщина поднялась к ним из-за стола, на котором все было готово к чаю. Тень от лампы падала ей на лицо. Но волосы были освещены, и они были ярко-рыжего, почти огненного цвета, а затем Алексей увидел ее глаза и чуть не задохнулся от волнения. На фотографии они были темнее и строже, а здесь весело улыбались.

— Ну, что, мой юный герой, я вижу, вы окончательно пришли в себя, и надеюсь разделите нашу компанию за скромным поздним ужином, — произнесла она слегка нараспев и протянула ему руку, которую он не преминул тут же поднести к губам и прижаться к ней в долгом поцелуе.

Борец за его спиной выразительно кашлянул, и женщина, потрепав Алексея за вихор, произнесла, улыбаясь:

— Давайте знакомиться. Как вас зовут?

— Алексей Поляков. Служу в управлении полиции…

Борец озадаченно крякнул и посмотрел на женщину, но она, кажется, даже ухом не повела на подобное известие, а протянула в ответ руку и произнесла весело:

— А я — Надежда Рябцева, всего лишь кассир в цирке. — Она повернулась к борцу:

— А это…

— Мы уже познакомились, — прервал ее борец.

Его настроение после того, как Алексей назвал себя, явно ухудшилось.

— Что ж, прекрасно! — Женщина зябко поежилась и стянула на груди концы пуховой шали. — Сегодня такая отвратительная погода, что в самый раз попить горячего чая с вареньем. А может, все-таки вина? — Она опять рассмеялась, слегка закинув голову назад. — Да-да, непременно вина! За мое счастливое спасение! Григорий, — она посмотрела на борца, — вы не могли бы достать нам пару бутылочек чего-нибудь приличного? — И объяснила Алексею:

— Обычно я дома не держу вина, но по такому случаю просто грех будет не выпить!

— Надежда… — борец осуждающе покачал головой, — я думаю…

Женщина махнула рукой.

— Прекрати, я наперед знаю, что ты думаешь!

Могу я позволить себе маленькое исключение из правил? — И уже строго приказала:

— Иди, делай, что я велела!

Григорий ничего не ответил, по-солдатски щелкнул каблуками, сделал «кругом» и вышел.

— Алеша… Можно я буду называть вас Алешей? — справилась она, присаживаясь на диван рядом с ним.

Алексей едва сдержался, чтобы не отодвинуться, настолько его поразило ее внезапное превращение. На свету женщина смотрелась значительно старше, лет этак под сорок. Продольные морщины избороздили ее лицо — серое лицо очень уставшей и больной женщины. Покрытые жестким, хотя и редким темным пушком скулы явно излишне выдавались над впалыми щеками, под прекрасными когда-то глазами — мешки, а кончики губ, когда она не улыбалась, печально опускались вниз. Да и всем свои обликом она напоминала ворону, печально поникшую под проливным дождем на деревенском заборе.

Женщина, видно, что-то прочитала в его глазах, потому что еще плотнее закуталась в свою шаль и смущенно произнесла:

— Вы меня так разглядываете… Право, я неловко себя чувствую.

Алексей нервно закашлялся. И виновато посмотрел на нее.

— Вы меня не узнали?

— Вас? — опешила женщина. — Разве мы раньше встречались?

Алексей прочитал испуг в ее глазах, но это продолжалось всего лишь мгновение. Тотчас выпрямившись, она окинула его высокомерным взглядом, а затем уже более основательно прошлась им по лицу Алексея.

— Этого просто не может быть! Очевидно, я похожа на кого-то из ваших знакомых.

— Нет, я не ошибся. У меня хорошая память на лица. «И на фотографии», — добавил он уже про себя. — Мы с вами определенно встречались. — Он отвел взгляд в сторону и уставился в пол, а потом с выражением сильнейшей муки на лице вновь посмотрел ей в глаза. — Год назад в Санкт-Петербурге, недалеко от Английского клуба… Помните? Я остановил тогда пролетку, чтобы вас не схватили… Ну вспомните же…

Жандарм бежал за вами…

— Господи! — Она поднесла руки ко рту и потрясенно воскликнула:

— Так это вы?! Молоденький подпоручик! Но как вы здесь… — Она схватила его за руки. — Вас наказали?

— Конечно. — Он поправил галстук, потому что ему на самом деле стало душно, — Североеланск — почти ссылка для меня, причем я даже не знаю, закончится ли она когда-нибудь.

— Бедный вы мой. — Она пододвинулась к нему, обняла за плечи и притянула к себе. Женские пальцы впились в его затылок, горящие глаза приблизились вплотную к его лицу, и она прошептала, задыхаясь:

— Значит, вы страдали из-за меня? Вы такой чистый, неиспорченный мальчик, видимо, из хорошей семьи… Вы бросились мне на помощь. — Она на мгновение впилась в его рот сухими горячими губами. Тут же оторвалась от него, слегка откинула голову и, нервно облизав губы, торопливо произнесла:

— Вы сами не понимаете, что вы сделали. В тот момент вы спасли меня от виселицы. — Она на пару вершков отодвинулась от него и погрозила пальцем:

— Надеюсь, вы не продадите меня? Как вы поняли, я здесь под чужим именем.

— Григорий тоже под чужим?

— А это вам уже ни к чему, — произнесла она мягко, но взгляд у нее стал более напряженным. — Вполне достаточно, что вы узнали меня. Думаю, мое настоящее имя для вас тоже не секрет?

— Да, вы — Александра Завадская. Вы покушались на жизнь великого князя и шефа жандармов. И к тому же я знаю, что впоследствии вас судили и отправили в Тару. И еще… вы потеряли ребенка.

Александра болезненно поморщилась и отстранилась от него.

— Да, борьба за идеалы требует жертв. Люди не понимают нас и осуждают порой, но все больше и больше лучших из лучших становятся в наши ряды, Алеша.

И им не страшны ни каторга, ни тюрьмы. Они знают, что их участь — погибнуть в борьбе с царскими сатрапами, но, если моя смерть хотя бы на миг приблизит светлое будущее, я готова умереть хоть сейчас.

Глаза ее полыхнули странным огнем, а взгляд прошелся выше головы Алексея и уставился в окно. Вероятно, в ночной темноте ей виделись проблески того самого светлого будущего, за которое она могла умереть в любой момент. «Или убить того, кто встанет на пути к нему», — подумалось вдруг Алексею. Но он отогнал от себя эту мысль. Эта женщина достойна была самого непритворного восхищения, и он не упустил возможности выразить его.

— Я искренне преклоняюсь перед вами, Александра. — Он взял ее руку и поцеловал. — Вы такая хрупкая и нежная… Невозможно поверить… — Он опять поцеловал ее руку, от которой пахло табаком и лекарствами. — Скажите, чем я могу помочь вам… Я, знаете ли, мало что умею, но всеми силами… — Он опять потянулся к ее руке, но Александра освободила свою ладонь и положила ему на лоб, заставив его задрать подбородок.

— Посмотрите мне в глаза! — сказала она повелительно. Черные пятна зрачков сузились, хотя она продолжала улыбаться. Только улыбка стала более напряженной, будто приклеенной на полоску блестевших в тусклом свете зубов. Алексей нервно сглотнул. Александра сняла руку у него со лба и тоже нервно рассмеялась. — В молодости мы все готовы к подвигу, но если вся жизнь становится подвигом, это мало кто выдерживает. Именно такие мальчики, как вы, совестливые и искренние поначалу, ломаются в первую очередь.

Нет, Алеша, я не хочу, чтобы вы считали меня источником ваших бед. Подумайте, прежде чем делать подобное заявление.

— Но я очень много думал об этом… Я готов буквально на все… Я восхищен вами… и хочу быть рядом.

Конечно, если вы позволите… — Он вновь взял ее за руку. — Я ведь даже нарисовал ваш портрет. Только я не видел ваших волос, поэтому на портрете они темные…

Завадская расхохоталась.

— Они на самом деле темные, а выкрасила я их после побега с каторги. Жутко ядовитый цвет, но кое-кому очень нравится, — произнесла она слегка кокетливо, но взгляд ее по-прежнему оставался напряженным. И Алексею вдруг показалось, что с ним играют в кошки-мышки, правда, лениво, без азарта, но роль кошки отвели явно не ему…

— Хорошо, — произнес он с обидой, — если вы меня отвергаете… Возможно, вы не верите мне? Из-за моей службы? Но, честное слово, я совсем ею не дорожу! Я могу уйти хоть сейчас. Вы только скажите!