– Плавает, – невозмутимо ответствовал Кеша. – По волнам эстрады. Такие, знаете ли, не тонут. Молоденькая девочка, между прочим, – племянница нашей Анжелы Вороной. А Иван Руденя после выступления, как принято говорить, проснулся знаменитым. Он, понимаете, такой… живописный мужчина. Оказался очень востребован в медийном пространстве. Гагарина даже записала вместе с ним диск.
– Он что, и поет? – удивился Макар.
Кеша сделал сложное лицо, как бы говоря: нет, но кому это мешало!
– В ноты, слава богу, попадает. А при такой мускулатуре большего и не требуется. Вы позволите?
Он указал на кофейник.
– Угощайтесь, ради бога! – спохватился Илюшин.
Кутиков налил кофе в глубокое блюдечко, добавил столько же молока и невозмутимо отхлебнул под заинтересованными взглядами Макара и Бабкина.
– Детская привычка, – с извиняющейся улыбкой пояснил он. – Бабушка приучила так чай пить. Но чай я не люблю.
Илюшин вернулся к теме разговора:
– Стероиды в кофе – это, конечно, бред сивой кобылы…
– Там всё бред сивой кобылы, – заверил Кутиков. – Я готов поверить в самые абсурдные обвинения. Но не в случае с Гагариной и Руденей.
– Откуда такая уверенность?
Кеша снова отпил из блюдечка.
– Потому что они друг друга любят. Это одна из самых крепких и счастливых пар, которые я встречал. Люди, нахлебавшиеся горя полной ложкой, очень ценят свое счастье. Гагарина обожает мужа, а он – её. Это редкий случай, когда муж и жена исполнены взаимной благодарности. Он вытащил её из болота. Она помогла ему, когда снова добилась успеха. Нет, Макар Андреевич, я никогда не поверю словам Баширова.
Бабкин понял, о чем думает Илюшин. Если лживо это обвинение, то не стоит доверять и остальным.
– А Кармелита?
– У нее больной ребенок, однако подробности тщательно скрываются от всех.
– Даже от вас? – усомнился Илюшин.
Кутиков дернул губой в своей едва заметной полуулыбке.
– Польщен вашим недоверием. Но да, даже от меня.
– А насчет Виктора Бантышева что вы знаете? – зашел с другой стороны Илюшин.
Кеша отставил в сторону пустое блюдце.
– Ничего.
Бабкин и Илюшин уставились на него с таким откровенным недоверием, что камердинер рассмеялся.
– Честное слово, вы преувеличиваете масштабы моей осведомленности.
«Да как же!» – отразилось на лицах обоих сыщиков.
Кутиков сложил на коленях короткопалые руки.
– Бантышев – вещь в себе. Он всеобщий любимец. Отзывчив, готов бескорыстно помогать, порой даже в ущерб себе. Мастер самоиронии.
– Сильнее, чем Грегорович?
Кутиков задумался. В наступившей тишине слабенько прозвенел комар, но в конце концов затих и тоже стал слушать.
– Богдан Атанасович себя очень любит, – сказал Кеша. – И потому смеется над собой. А Виктор себя очень не любит. И потому смеется над собой. Понимаете? Это разные вещи.
Макар посмотрел на Кутикова так внимательно, что, кажется, смутил его. Камердинер встал, неловко повернулся, опрокинул блюдце, но в последний момент поймал его практически над самым ковром. Лишь несколько капель упали на светлый ворс.
– Все равно не разбилось бы, – пробормотал Кеша, забирая поднос. – Я принесу еще кофе и бутерброды, если желаете.
Сергей открыл было рот, чтобы пылко одобрить эту идею. Но Макар успел раньше.
– Почему вы с ним работаете? – негромко спросил он.
– Простите?
– Почему вы работаете на Грегоровича? И почему вы их всех защищаете? Я ведь вижу.
Камердинер остановился у дверей. Склонил голову набок. Несколько секунд Бабкину казалось, что он молча уйдет. Но губы Кеши тронула та же легчайшая улыбка.
– Видите ли, Макар Андреевич, они ведь как дети. Испорченные кое-где, местами бессовестные, но дети. Как же их не защищать?
Он повернул ручку двери.
– То есть вы любите детей, – вслед ему уточнил Макар.
– Терпеть не могу, – с обескураживающей прямотой признался камердинер. – Вам бутерброды с семгой или с бужениной?
1
Человек, убивший Рината Баширова, лежал в углу своей комнаты, растянувшись на полу. Там гуляли сквозняки, прохладными струйками разбавляя тепло июньской ночи. Со стороны человек мог показаться спящим, до того неподвижно и расслабленно было его тело. Но в действительности он бодрствовал уже много часов.
Его не терзал страх, и муки совести тоже были ни при чем. Просто он всегда тяжело засыпал в духоте.
Из двоих сыщиков, окопавшихся в дальней комнате, как кроты, и безвылазно сидящих там довольно долгое время, его всерьез беспокоил только один. Тот, который поначалу притворялся телохранителем. Из тех, кто мало говорит, но много думает, а приняв решение, начинает действовать как таран, и его можно столкнуть с пути, только убив. Проницательнее, чем кажется, а сейчас еще и разозлен. Что делает его вдвойне опасным.
«Нравишься ты мне, – мысленно обратился человек к Сергею Бабкину. – Не хотелось бы тебя убивать».
Он понимал, что второе убийство не сойдет ему с рук. С Джоником просто повезло. Ни одного свидетеля, и он, похоже, ухитрился не оставить отпечатков, несмотря на то, что впал в ярость и потерял голову. К тому же момент оказался выбран на редкость удачно: у прочих гостей не было алиби. То есть кроме него здесь еще десяток подозреваемых.
Из всего этого следует только один вывод.
«Бог любит меня».
Высшие силы на его стороне.
А Джоника давно пора было прихлопнуть. Даже странно, что никто не сделал этого раньше.
Сколько продлится вся эта катавасия с самодеятельным расследованием? Сутки или двое, а затем он свободен. Сразу нужно бежать. Если он смоется сейчас, это равносильно признанию вины, и на его поиски бросят все силы. А когда их распустят по домам, его хватятся не сразу.
Вот смеху-то будет, когда они поймут, кто прикончил маленького стервеца!
Убийца усмехнулся.
Потом перевернулся на другой бок и наконец-то заснул крепким сном человека, которого не мучают ни призраки мертвых, ни тени живых.
2
Едва Анжела вышла из душа, в глаза ей бросилось настежь распахнутое окно. Никита сидел у письменного стола и зачем-то вертел в руках телефон.
Анжела принюхалась. Он курил?
Но в комнате не было и намека на сигаретный дым. Зато чуткий ее нос уловил едва слышимые сладкие нотки чужого, незнакомого аромата.
Женского аромата.
– Здесь кто-то был?
Никита в ответ глуповато улыбнулся.
– Где?
– Здесь. Только что.
– Я был! И есть! И буду есть!
Анжела присела на край незастеленной кровати и будто невзначай провела рукой, словно проверяя, не хранят ли простыни тепло чужого тела.
– Никита, здесь был кто-то посторонний?
Он уставился на нее с таким честным видом, какой бывает только у детей и лжецов.
– Анжел, ты чего? Кто сюда мог заходить?
– Не знаю. Я тебя об этом спрашиваю!
Голос все-таки сорвался. Она знала, что иногда он становится визгливым, и старалась контролировать себя. Но сейчас все рушилось, Анжела разрывалась на части, не зная, какую течь затыкать тряпками, и в ужасе ощущая, что она безнадежно опоздала. Ее корабль вот-вот пойдет ко дну.
Когда, когда она упустила Никиту? Когда он успел спутаться с этой хорошенькой юной сучкой, с этой спелой блондиночкой с круглыми коленками и розовыми плечами? С этой Асей, будь она проклята, Катунцевой?
Семейным девизом Анжелы было «смотри на меня!» Определилось это в первую же минуту их встречи, когда во второсортном сочинском ресторане она увидела на сцене Никиту, склоняющегося к микрофону. Посреди августовской ночи с Анжелой случился солнечный удар или вспышка прозрения. Она поняла, что хочет жить с этим человеком до конца дней своих, рожать ему детей и кормить его бараньими ребрышками и гороховым супом.
А в следующий миг Никита поднял глаза и улыбнулся белобрысой мымре за ближним столиком. Улыбнулся так, словно в этом зале, битком набитом отдыхающими, не было никого, кроме них двоих.
Встроенный сканер в мозгу Анжелы сработал незамедлительно. В долю секунды она оценила, с кем сидит белобрысая (две некрасивых подруги), как сильно она пьяна (явно не первый коктейль), что хочет от этого вечера (приключений, судя по длине микро-юбки и высоте макро-каблуков). На столе перед белобрысой красовалась вазочка с поникшей розой. Рука с наманикюренными ногтями уже тянулась к ней, и Анжела поняла, что сейчас произойдет. Роза будет брошена певцу, тот непременно после завершения песни подойдет выразить благодарность прекрасной слушательнице, и между ними всё завертится быстрее, чем успеешь дожевать отбивную!
Никогда еще Анжела не соображала так быстро. Ко второму столику неторопливо приближался молоденький официант со стаканом томатного сока. Анжела встала, уверенно пошла ему навстречу, и как только траектории их движения пересеклись, толкнула юношу под руку. Томатный сок выплеснулся на платье белобрысой, та взвизгнула и отпрянула от стола, и тогда Анжела королевским движением вытянула розу из вазы и походкой от бедра, закрепленной двумя годами хождения по подиуму, приблизилась к сцене.
