– Кто это? Ты знаком с ними? – спросил Андрей.
Я отрицательно покачал головой и добавил:
– Почти уверен, что они израильтяне...
Между тем на следующей остановке евреи так же внезапно исчезли из вагона, как на предыдущей остановке в нем появились. Андрей вдруг тоже вскочил и потянул нас к выходу.
– Разве у нас здесь пересадка? Это же Тверская?
– Прости, – пробормотал Андрей. – Я должен узнать, кто они.
Он быстрым шагом пошел за этими парнями, которые быстро растворялись в пестрой толпе. Мы с Сарит старались не отставать, что было совсем непросто из-за толкотни перед входом на эскалатор.
Стараясь не терять Андрея из виду, мы почти бежали следом за ним, но в подземном переходе все-таки отстали.
Мы вышли на улицу и через пару минут нашли Андрея. Он стоял и растерянно глядел в сторону Тверского бульвара.
– Куда они могли пропасть? – пробормотал он, когда мы наконец его догнали.
– Тут ведь, кажется, синагога хабадская неподалеку? – вспомнил я. – Скорее всего, они туда отправились…
– Зачем они тебе, Андрей? – удивилась Сарит.
– Да так... Поразительное совпадение... У вас так не бывает, что вам снится что-то, а потом вы это наяву видите?
– У меня бывает, – подтвердил я.
– И у меня так не раз бывало, – оживилась Сарит. – Собаку, например, на улице встретишь и тотчас вспоминаешь, что тебе эта собака ночью снилась.
– Так вот мне, представляете, эти самые два еврея сегодня ночью приснились!
– Эти самые? Как это – эти самые?
– Они, правда, были в древних одеяниях, но тоже почти как близнецы выглядели, им тоже было на вид около тридцати лет, но только во сне как-то было ясно, что это... Иисусы... Два Иисуса.
– Два Иисуса? – рассмеялся я. – Когда ты свою рукопись нашел, то тебе там тоже два Иисуса померещились. Помнишь?
– У них лица ведь иконописные были… Вы заметили? – не слыша меня, спросил Андрей.
– Обыкновенные еврейские лица, мне кажется.
– А почему они на нас так приветливо смотрели, будто приглашали к ним присоединиться, а потом убежали?
– Они просто увидели, что мы с Сарит израильтяне, и обрадовались. Ты не знаешь, какое это счастье за границей израильтянина встретить. Ну, а убежали они, потому что им сходить надо было. Я же сказал, тут синагога неподалеку, хабадская...
– Может быть, зайдем в эту синагогу?
– Отличная идея! – подхватил я.
Мы дошли до синагоги на Большой Бронной, где как раз начиналась минха, так что я даже помолился в миньяне. Однако тех двух евреев в синагоге не оказалось.
– Вот видишь, – встревоженно заметил Андрей, когда мы вышли на Бульварное кольцо и побрели обратно к метро. – В синагоге их нет. Это неспроста… Я вчера читал Евангелие. Там действительно такие поразительные расхождения обнаруживаются, что дурно становится. У синоптиков все события начинаются после ареста Иоанна Крестителя, а в евангелии Иоанна такое впечатление, что с момента крещения до ареста по меньшей мере год прошел. Да и события-то все совершенно другие.
Андрей потянул нас на пустующую лавку. Он был сильно возбужден.
– Или, знаете, например, что делает Иисус синоптиков после крещения?
– Нет, не знаем, – честно ответил я за нас обоих.
– Иисус синоптиков, да будет вам известно, после крещения уходит на сорок дней в пустыню, на ту самую гору Каранталь, неподалеку от которой я и нашел свою рукопись. Спустившись с горы, он идет в Капернаум, что в Галилее на берегу Генисаретского озера, начинает там творить чудеса и только тогда встречает первых своих учеников. В Иудее он появляется только перед самой гибелью.
Иисус же Иоанна после крещения ни в какую пустыню не уходит и ни с каким дьяволом не борется. Уже на другой день после крещения, находясь еще в Иудее, он заводит первых учеников, а на третий день отправляется вместе с ними на свадьбу в Кану Галилейскую. В Капернауме он появляется мельком, возвращается в Иудею и почти все время проводит там, а не в Галилее... Да и вообще все события, все диалоги и все чудеса – за исключением насыщения пяти тысяч, описанных и у синоптиков и у Иоанна, – разные.
Андрей растерянно огляделся, как будто опасаясь, не услышал ли кто-то кроме нас его крамолу, и многозначительно добавил.
– А их учения! И стиль наконец! – они ведь «похожи» друг на друга как Запад и Восток! Синоптический Иисус говорит простым ясным языком, по преимуществу притчами. Речь Иисуса из евангелия Иоанна темна, полна сложных теологических суждений и совсем лишена притч: одна – две на все Евангелие!
– Ну пусть их двое, – искренне удивился я волнению Андрея. – Чего так переживать?
– Как ты не понимаешь? Вчера я был просто заинтригован своим открытием и бравировал им перед Семеном… Но если серьезно взять в голову, что Иисусов двое, то ничего более разрушительного для христианства и придумать невозможно…
– Но почему? Возьми, например, того же пророка Ишайягу. Библейская наука утверждает, что за его книгой скрываются два человека. Иудаизм, допустим, с этим не согласен, но если выяснится, что их действительно было два, то что кому от этого сделается? Ну стало в мире пророком больше. Нужно ли из-за этого горевать?
– Это совсем другое дело, – махнул рукой Андрей. – Если Иисусов два, то которым из них христиане тогда причащаются?
Заметив мой недоуменный взгляд, Андрей счел нужным пояснить:
– Ну как тебе сказать? Это все равно как обнимать женщину, шептать ей: «Люблю тебя», но при этом не представлять себе, кто она вообще такая.
– Что за странные отношения. Я этого не понимаю.
– Христианский Спаситель единственен... в этом азы христианской веры, – устало заключил Андрей.
– Я не знаком с этими азами. Может, просветишь, пока я буду стоять на одной ноге?
– Хорошо, слушай. Всякое человеческое учение, даже духовное, может быть отчуждено от своего учителя. Но не таково христианство. В нем все насквозь лично. Иисус учит не технике, а себе самому, он – путь, истина и жизнь, он – победивший смерть Новый Адам, предоставивший себя всему человечеству. И наконец – хотя это тебе и неприятно слышать, но такова наша вера – он Бог, вочеловечившийся Бог... Он единственен и неподменим... Ты бы послушал, что баптисты говорят. У них в каждой проповеди звучит, что самое главное – это личные отношения со Спасителем. Да и апостольские христиане, как я уже сказал, причащаются телом именно единственного Спасителя... И вдруг их два... Раздвоение Божественной личности... Божественная шизофрения... Таксиль[6] бы лучшего поклепа на Евангелие не навел.
Андрей стал нервно тереть виски. Я никогда не видел его таким.
– Этот мой сон и эти парни в метро, они меня, кажется, и впрямь из равновесия вывели.
– Да, ты действительно сам не свой. Но, по-моему, для твоей веры все же гораздо важнее не сколько Иисусов, а воскрес ли из них кто-нибудь, – попробовал я успокоить Андрея.
– Но кто именно? Ведь в том-то и дело, что, согласно Евангелию, воскресают оба, в то время как необходимым и достаточным является воскресение именно одного… Одно сердце – это здорово, но два – несовместимы с жизнью. Если выясняется, что Иисусов два, то все плывет, все рассыпается... Может быть, тогда вообще никто и не воскрес? Может быть, тогда вообще все небылицы?
– Мы, иудеи, считаем Евангелие небылицей, однако, как видишь, не убиваемся из-за этого. Мы полны оптимизма и не слабее вас верим во всеобщее воскресение.
– Вы верите как бы в теории, а христиане осязают вечную жизнь... И вдруг подумать, что ты осязаешь призрак. Ужасно... Слушайте? А может быть, это просто «штучки Воланда»? Мы же на Патриарших были. Вот сатана нам теперь всякие подставы и устраивает. Ну скажите мне на милость, зачем перед нами эти два голубя расхаживают? Ведь нет больше поблизости голубей, а эти чуть на нас не садятся. Почему их два?
– Ты что, и впрямь рехнулся?! – прямо спросил я.
– Нет, он просто хочет сказать, что это те две самые птицы, в виде которых на двух Иисусов сошел Святой Дух, – засмеялась Сарит.
– Если честно, то меня все это пугает… Хорошо только, что они не белые.
– Брось, Андрей. Это же самое обычное дело, – стал я успокаивать не в меру впечатлительного друга. – Всегда, когда наталкиваешься на какое-то новое или необычное явление, то непременно жди и второе, и третье того же рода. Явления растут как грибы – семьями. Нашел подосиновик, значит, поблизости еще две-три красные шляпки торчат. Подумал про двух Иисусов – значит, везде пары будут мерещиться.
– Может быть…
В эту минуту я вдруг увидел идущего по аллее того самого парня с пепельными волосами, который выцыганил у меня сто долларов.
– Эй, да вот же этот мошенник! – воскликнул я, привставая.
Голуби, шумно захлопав крыльями, разлетелись, а парень, узнав меня, метнулся в сторону и перескочил через ограду бульвара.
