— Я разрабатываю линию Стефания — Джексон, есть серьезные доказательства, хотя и косвенные, что убийца — сержант Джексон.
— Джексон?! — взревел Макгоурт, — вам мало того, что вы перевернули вверх дном все следствие? Я не возражал, когда вы выгораживали своего мексиканца, но…
— Он испанец, сэр.
— Испанец, мексиканец — какая разница?! Плевал я на этот сброд! Вы же предполагаете, что убийца — любовник Стефании, но он, учтите, никакого отношения не должен иметь ни к полиции, ни к сержанту Джексону. Вот и ищите себе убийцу до скончания века. Чего вы еще хотите?
— Покарать истинного убийцу и отыскать бриллианты.
— А кто их видел? Только адвокат знает, что они были, но он их тоже, кстати, не видел. Я подчеркиваю — он никогда их не видел. Его сегодня спрашивали об этом. А вам непременно нужно запачкать этим делом полицию. А вы знаете, Троп, — голос Макгоурта стал ехидным и угрожающим, — Джексон без пяти минут зять губернатора Коннели! Да! Да! Да! Мне только что сказал об этом мэр. Коннели и слышать не хотел о каком-то сержанте, но Джексон постарался испортить фигуру его дочери. И через месяц он переходит в главное полицейское управление штата. Вы все поняли, Троп?
— Нет, мистер Макгоурт, не понял. Для меня не имеет никакого значения, в каких сферах вращается преступник.
— Троп, я знал, что вы упрямец, но не представлял, до какой степени. У вас нет прямых доказательств вашей версии: я не случайно сказал — версии. Мэр тоже порядком о вас наслышан и предупредил меня, чтобы я не очень отговаривал вас, если захотите уйти на пенсию. Вы потеряли чутье, комиссар. Дело об убийстве Марии Скалацца возвращается к Дугу Хартингу.
— Освободите Родриго!
— Хорошо, я освобожу его. Не расстраивайтесь, Троп, — неожиданно миролюбиво добавил Макгоурт, — мы вас проводим с почетом, вы заслужили хорошую пенсию.
— Благодарю, мистер Макгоурт, — Троп тяжелым взглядом смотрел на шефа, — если у меня и оставались незначительные иллюзии насчет порядков и нравов нашей полиции, то сегодня они растаяли безо всякого следа. Все в этом мире продается и все покупается по самой примитивной схеме: если беден, то убийца, если богат и связи, то такого тронуть нельзя, потому что нити от него тянутся так высоко, что могут затронуть, если потянуть их, честь и достоинство президентского кресла. Каждый раз мы узнаем: тот сенатор взяточник, тот замешан в спекуляциях и аферах. И это наше правительство! Что же говорить о рядовых гангстерах?
А если президент захочет проявить независимость в политике и, не дай бог, эти интересы не совпадут с интересами и политикой финансовых кругов, то этого президента просто-напросто пристрелят, как куропатку, из итальянской винтовки с оптическим прицелом…
Я временами думал, что вы чуть-чуть лучше других полицейских чиновников, но вы такое же дерьмо! Прощайте! — и произнеся все это брезгливым тоном, Троп вышел, хлопнув дверью и оставив Макгоурта в бешенстве. Уже за дверью Троп услышал вопль:
— Не забудьте сдать все дела Хартингу! Все до одного!
11. Снова особняк Марии Скалацца
Фердинанд был потрясен отставкой Тропа. «Как, Эдвард, вы уходите? А как же я?»
— Не знаю, Фердинанд, долго ли ты продержишься здесь. К счастью или несчастью, я постарался сделать из тебя порядочного человека, порядочного, насколько это вообще возможно в полиции. Я подчеркиваю это, потому что сам закрывал глаза на многие вещи. Разве я не знал, что у нас на допросах бьют? Знал, но считал, что раз сам я не допускаю этого, то я порядочный человек. Разве я не знал, что полицейский аппарат заражен взяточничеством, что полиция зачастую покрывает главарей мафии, потому что зависит от них, находясь чуть ли не на постоянной ставке? Знал! Но закрыв глаза на преступления, которые творятся вокруг тебя, порядочным не станешь. Я возвращаюсь на родину, в Даллас. У меня есть небольшие сбережения, куплю на них небольшую ферму и стану разводить скот. Не смейся, я в детстве мечтал об этом, но жизнь сложилась иначе. Станет невмоготу — приезжай, найдется дело и для тебя.
Фердинанд отвернулся, опустив голову.
— Кстати, я раскрыл тайну шифра и сообщил его днями сестре убитой в Париж. Там поняли меня. Она звонила мне потом по телефону, собирается вскоре прибыть сюда и оформить наследство. Сказала, что продаст этот злосчастный дом и сожалела, что не смогла прилететь на похороны: болела, да и сейчас еще не может прийти в себя после смерти сестры.
— Эдвард, как вы узнали о шифре и почему ничего не сказали мне? — в голосе Фердинанда послышалась обида.
— Не сердитесь, было не до этого: сдавал дела Хартингу, да и сам понимаешь — настроение у меня сейчас препаршивое. Я успел еще раз побывать в особняке; подробно обо всем расскажу завтра. У меня сегодня одно важное мероприятие. До завтра, Фердинанд!
Фердинанд не догадывался, что Троп снова отправился на седьмую авеню, чтобы провести там последнюю ночь в этом городе. «Хорошо, что я не сдал ключи, которые я нашел в сумочке Стефании», — думал Троп, ведя машину по таким знакомым, но в то же время уже немного чужим улицам Дортинга. Он вспомнил маленького задиристого Криса Норта и тихо засмеялся. Этот человек пришелся по душе бывшему комиссару.
…В половине второго ночи парадная дверь особняка отворилась: кто-то осторожно поднимался по лестнице, освещая дорогу узким лучом фонарика. Поднявшись на второй этаж, неизвестный уверенно прошел в гостиную и остановился перед горкой с фарфором. Он что-то нащупывал на ее выгнутых боках, лицо его, подсвеченное снизу, походило на череп.
— Зря стараетесь, «Шериф»! — насмешливо произнес Троп и включил верхний свет. Джексон в ярости и страхе смотрел на Тропа.
— Как вы здесь очутились? — закричал он, приходя в себя. Фонарик выпал из его рук и бледно светил на фоне яркой тысячесвечевой люстры.
— Я пришел на прощанье убедиться, что вы убийца, Джексон. Вам не кажется, что вы пойманы с поличным?
— Вовсе не кажется, — усмехнулся Джексон, — дело вернулось к Хартингу, а он поручил мне нести здесь ночное дежурство. Ведь убийца, согласно вашей теории, должен появиться в особняке. Вот я и жду его. Как видите, ваши советы учли в полиции, хотя вы невысокого мнения о ней.
— Вы далеко должны продвинуться по службе, Джексон, потому что вы редкий мерзавец. Но ваши поиски напрасны: шифр, который вы ищете, я уже сообщил сестре покойной в Париж, и вклад переведен в другой банк.
— Как вам удалось найти шифр? — Джексон в смятении уставился на Тропа.
Троп подошел к витрине и, открыв ее, как и прежде, с помощью карманного ножа, достал фигурку, изображающую Леду, жену спартанского царя Тиндарея с Зевсом, представшим перед ней в образе лебедя. Троп перевернул скульптурку; снизу, на подставке, виднелись вдавленные в фарфоровое тесто цифры 1—144 и 119, а рядом — маленький треугольник.
— Миссис Скалацца не надеялась на память, а записывать побоялась, поэтому она закодировала вклад цифрами этой скульптурки. Мне помогло письмо, которое она почему-то не отправила в Париж. Я доходчиво объяснил, убийца Джексон? — в голосе Тропа сквозили неприкрытая насмешка и презрение. Он поставил фигурку на полку.
Джексон, не владея собой, схватил Леду и яростно бросил об стенку. Фарфоровые брызги усеяли всю гостиную, голова Леды покатилась по ковру и остановилась у темного пятна. Губы сержанта кривились от бешенства.
— Жаль, Джексон, что я не могу отправить вас на электрический стул, но я сохраняю надежду, что найдутся люди, которые сделают это.
Троп брезгливо отвернулся и вышел.
Утром в аэропорту Тропа провожал Фердинанд. До отлета оставалось около полутора часов, они сидели в баре и пили крепкий коктейль.
— Значит, тайны фарфоровых фигурок больше не существует, — задумчиво сказал Фердинанд. — Мне будет вас ужасно не хватать, Эдвард.
— Знаешь, Фердинанд, что я вспомнил? — неожиданно обратился к нему Троп, — в детстве я ходил с родителями в церковь и мне запала в душу одна проповедь. Старый проповедник заканчивал ее словами: и придет день, и спустится на грешную землю Мессия и научит людей жить по справедливости. Бедных он сделает богатыми, несчастных — счастливыми, исцелит больных и калек… и наступит мир и справедливость.
Так вот, я думаю, Фердинанд, что пророк еще не дошел до Америки, может, он и приходил, но его не услышали. По микрофону объявили посадку.
Часть вторая Храм двенадцати апостолов
За ним увязался испанец. Случайность или его «навели», выражаясь языком полицейского сленга? Он не знал этого, в сознании лишь четко отпечатывалась мысль, что человек, незаинтересованно идущий за ним сзади, — испанец. Почему именно испанец, и какая, в сущности, разница, испанец этот человек или японец? В этом курортном городишке, как его, Сан-Диего, Сан-Луи или Сан-Мартинес, девяносто процентов испанцев, остальные бездельники из Европы и Америки. Может, испанец случайно избрал тот же путь?
