Супружеская жизнь
Алексей почти каждый день ездил в отдел Земцова. Отвечал на вопросы следователей, давал объяснения экспертам, общался с художниками, которые пытались создать фотороботы похитителей, несмотря на то что они к своей жертве являлись только в масках.
Все это было так изнурительно, погружало его в состояние такой безысходности, что труднее всего было не взорваться, не послать всех к чертям и самому катиться туда, куда получится добежать. Он терпел из последних сил, но однажды признался Земцову:
– Вячеслав Михайлович, я очень хотел бы помочь следствию, но выйти за пределы собственных возможностей я не в состоянии. Я больше не могу рассказывать, как меня пытали, чем пугали. Это унизительно, неужели непонятно? Да, я не мог выносить ни страшную боль, ни свой страх за близких, особенно за ребенка. Они говорили, что привезут его туда и будут пытать на моих глазах. И я сам набирал все пароли, коды и нажимал команду «отправить». Я бы хотел, чтобы все закончилось на том, что есть. Я готов работать только на выплату долга компании – хоть на свободе, хоть на зоне. Только пусть это кончится. Я вернулся с того света, но я не живу… Так трудно понять? Хотя с какой стати понимать… Кого волнует чужое горе, как говорится.
– Алексей, – ответил Слава. – Я не буду бить себя в грудь, доказывая, что способен на понимание и сочувствие. Дело в другом: независимо от того, способен я или не способен вас жалеть, нам всем – а это большое количество профессионалов – надо сделать свое дело. Мы должны найти преступников. И украденные деньги – это, возможно, меньшее, в чем их можно обвинить. Вот я только сейчас узнаю, что они хотели привезти ребенка, чтобы пытать на ваших глазах. И подобные чудовищные идеи остались в головах подонков, которые сейчас на свободе. Речь о жизни – не только вашей, но ваших близких. Мы не можем прекратить искать. И, поверьте, у нас есть разные направления поиска. Но самый верный, самый первый источник – все же вы. У вас не было времени, чтобы восстановиться, вы еще совсем не оправились, Но… нам придется работать, друг мой. Кстати, у художника что-то получается с фотороботом одного похитителя, того, который прихрамывал, по вашим показаниям. А техника сейчас такая, что комп выделит его среди всех хромых на земле, если он где-то засветился. Это я пытаюсь вас немного развлечь. Вы уже вышли на работу?
– Не совсем. У меня есть больничный. Но я пытаюсь вернуться к своим делам и обязанностям. Можете себе представить, как мне смотреть на работе людям в глаза. Чувствую себя вором и трусом. Я могу идти? – Алексей поднялся.
– Конечно. – Земцов протянул ему подписанный пропуск.
– Вам кажется, что я сильно разнылся? – уточнил Алексей.
– Есть немного, – улыбнулся Земцов. – Но и это неплохо. Вы на нервной почве вспоминаете детали, о которых не было речи ранее. Вы нам помогаете, и это главное. До связи.
Алексей приехал домой совершенно выжатым. Ему физически все еще было настолько тяжело, что он экономил каждое свое движение. А мозг гудел после напряжения, как перегревшийся механизм, готовый в любой момент отключиться. Расскажи об этом Ваграняну – тот скажет, что так и должно быть. Алексей и без него это понимает. Но облегчения никакое понимание не приносит. И если бы… Если бы была хоть капля порядка в его жизни. Хотя бы так: тут дом, любящая жена, там работа, там Ваня, который пока цел – здоров, радуется ему. А там – допросы, чтобы помочь следствию.
Но на самом деле ни о каком порядке не могло быть и речи. Тут дом, в котором ему плохо и неуютно, он в нем не одинок, все хуже: он с человеком, который его никогда не поймет. И он даже не привязан, он как-то грубо пришит к Алене чувством вины и долга. На работе он пока лишний и посторонний, что непривычно и унизительно. Милый и родной малыш Ваня так радуется своему вновь обретенному взрослому другу, но он же не знает, что этот друг не смог его защитить. И что было бы, если бы внука не спасла Валентина… Думать об этом, как прижигать раскаленной кочергой собственное сердце. А там… В таком близком и далеком «там», наверное, тоскует, может, даже плачет та, которая все понимает, которая вдруг стала ему дороже всей его жизни. Он ведь понятия не имел, что это такое – полубезумное стремление прирасти к другому человеку, стать его единственным обладателем и отдать ему всего себя со всем своим прошлым и будущим. Но это табу. Он не понесет туда свои горести и свою страшную вину перед всеми. Алексей не просто в мыслях предает Алену, он же ее еще и обездолил, лишив практически всех их денег. Он должен что-то придумать, компенсировать, заработать… Он должен знать, что прощен… И тогда… Кто знает, что может быть тогда.
У Алены какие-то проблемы с машиной, но она ими не занимается. Вероятно, на это сейчас нет денег. Ездит на работу на метро, иногда ее подвозит с работы брат.
Открылась входная дверь, Алексей не сдвинулся с места на диване в гостиной, он оттуда видел прихожую. Алена вошла вместе с Николаем. Как же хочется сбежать в свой кабинет, закрыться изнутри, свернуться на своем диване под пледом. Перележать все, заспать… Но надо идти – общаться и быть членом семьи. Они ведь ездили к нему в больницу. Они его привезли домой. И они его ничем до сих пор не попрекнули. Пока.
Алексей собрался с силами и вошел в кухню, где Алена уже выставила на стол разогретую пиццу, порезала ее на куски. Разложила по салатницам готовые салаты из магазина.
– Привет, – сказал Алексей, коснувшись ее плеча.
