Ирина переводила, Турецкий слушал, кивая. Он умышленно не раскрылся, дабы не спугнуть женщину: туристам рассказывают куда больше, чем следователям, пусть и другого государства.
— Можно взглянуть на номер, где он жил?
— Да, разумеется. Это совсем не дорого, — заметила, улыбаясь, мадам.
Сумма оказалась не такой уж маленькой, но Александр, разумеется, заплатил.
Однако мадам не спешила провести их в комнаты Егора, все загораживая дорогу, не переставая щебетать:
— Минуту, господа. Там сейчас посетительница. Она просила дать ей возможности побыть одной…
«Кто это там? Кому, кроме меня, интересно это место?» — удивился про себя Турецкий.
— …Это была такая любовь, такая любовь…
Александр, который на минуту отвлекся от повествования, тут же навострил уши. Речь шла о возлюбленной Егора, француженке Селин, которая ухаживала за ним, «когда с мсье Каляшом случилось это несчастье…».
— О, она подняла его на ноги! Она столько для него делала, это как-то даже не по-французски… Это большая любовь, мадам и мсье! И он любил ее, очень любил, уж я-то видела, меня не обманешь. Потом мсье Каляш уехал на гонки в Россию. Вскоре она должна была ехать за ним. Селин была такая счастливая, даже плакала от счастья. Да-да! Я спрашивала ее, почему она плачет? Она так и отвечала — от счастья. Это как-то не по-французски… И потом такое несчастье… Я думаю, ваш Каляш погиб из-за того, что не захотел жить без нее! О, они как Ромео и Джульетта!
— Она его бросила, что ли? — не понял Турецкий, переглянувшись с женой.
— А где она сейчас? Мы можем увидеться с этой женщиной? — спросила Ирина.
— О, это невозможно, — снова закатила глаза мадам. — Разве вы не знаете?..
О чем именно не знали супруги Турецкие, так и не удалось поведать мадам Зитуни. Их разговор был прерван. Из дверей гостиницы вышла яркая, длинноногая блондинка. Женщина была очень красива. Ее не портили даже покрасневшие, чуть припухшие веки.
Почти сраженный наповал, Турецкий отступил на шаг, но через секунду узнал красавицу: ну как же! Газетная статья, броский заголовок.
— Госпожа Сомборская? — утвердительно спросил он.
Красавица надменно подняла бровь, разглядывая Турецкого.
— Не имею чести… — Она было сделала шаг, но Александр преградил дорогу, шустро извлек из кармана удостоверение:
— Что ж, позвольте представиться: старший следователь Генпрокуратуры Александр Борисович Турецкий.
Мадам Зитуни, увидев в руках туриста красную книжицу, отметив испуг в зеленых глазах щедрой туристки, исчезла в чертогах «тихой пристани», оставив русских самих разбираться в их вечных проблемах: кто виноват и что делать?
Ирина тут же решила «прошвырнуться по местным лавочкам», как она выразилась.
— Я так понимаю, Александр Борисович, что ближайший час переводчик вам не понадобится, — бросила на прощание придирчивый женский взгляд на Сомборскую и предостерегающий — на мужа.
— Это ваша любовница? — насмешливо спросила Сомборская, в свою очередь провожая Ирину взглядом.
— Это моя жена, — отрезал Александр.
— Вот как? Не думала, что у сыщиков могут быть красивые жены.
— Это отчего же?
— Зачем красивой женщине такая жизнь? — пренебрежительно оглядывая спортивного стиля одежду Турецкого, хмыкнула она.
Сомборская пыталась взять инициативу в свои руки, явно провоцировала его.
— Лучше вести такую жизнь, как ваша? — парировал Александр.
— Что вы знаете о моей жизни? — вспыхнула она.
— Ну… Не так чтобы много, но кое-что. Впрочем, о чем мы? Я рад, что встретился здесь с вами. Как говорится, на ловца и зверь бежит.
— Я если и зверь, то достаточно опасный. Для тех, кто мне неприятен. Что вам, собственно, угодно?
Он пригласил ее для разговора в открытое кафе. Они сели за столик. Сомборская заказала себе мартини со льдом и теперь потягивала его, глядя, как Турецкий достает диктофон.
— Всегда с собой? — хмыкнула она. — Вдруг из кустов зверь выскочит, на которого вы ловец…
— Да, знаете ли. Профессиональная привычка. —
Турецкий, нажав кнопку, произнес: — Гражданка Сомборская, я намерен допросить вас в связи со статьей, опубликованной в одной из московских газет. «Я близко знала Егора Калашникова» — так она называлась. В этой публикации вы заявляете, что Калашников был убит. И сообщаете, что вам известен заказчик преступления. Вот об этом и разговор. Считайте это официальной дачей показаний.
— Еще чего! Никакой официальной дачи показаний не будет, убери диктофон. Ишь майор Пронин нашелся! Вот вызовешь меня в свой служебный кабинет, там и поговорим. Отключи диктофон!
Турецкий нажал на кнопку, останавливая пленку, и спокойно ответил:
— Я тебя, шалашовку, вызывал, да нет тебя в Москве — вот в чем беда.
Он исключительно редко разговаривал с женщинами в подобном тоне. Но эта сама напросилась. И, с удовольствием наблюдая, как схлынула краска с ее лица, продолжил:
— Беда, впрочем, не моя. Поскольку в смерти Калашникова следствие не меня подозревает.
— Кого же? Уж не меня ли?
— У вас мания величия, мадам. Но если вы убедите меня, что это вы, я поверю.
Какой-то идиотский разговор, подумал он при этом, но продолжил:
— Так что вам известно о гибели Егора Андреевича?
— Ничего.
— Как же объясняете данное вами интервью? Ваши смелые заявления?
— Никак. Захотелось привлечь к себе внимание.
— Вам это удалось, — расхохотался Александр.
Теперь он ее провоцировал. И она поддалась.
— Что за смех? — Она надменно подняла бровь.
— Я, любезнейшая Олеся Викторовна, на службе у вас не состою, волен смеяться, когда мне вздумается. Смотрю я на вас и думаю: еще молодая женщина, красавица, умница, владеет языками… И кто с вами рядом? Это же надо так любить деньги! Вы уж извините мою нескромность, но раз мы без протокола, так сказать…
Зеленые глаза сузились от злобы. Она опустошила бокал, тут же повторила заказ и прошипела собеседнику:
— А кто вам сказал, что со мной рядом только… Я, между прочим, была любовницей Калашникова!
— Вот как? — как бы изумился Александр. — А не скажешь… Вы так хорошо держитесь, словно не переживаете его смерть.
— А нужно непременно поседеть от горя? И вообще… — она опять залпом выпила, — не я одна была ею. Он, оказывается, тот еще ходок был! — Сомборская стремительно пьянела, но вновь заказала мартини.
— Это вы о Селин?
— Да, и о ней, прошмандовке французской… Да еще проверить нужно, какая она француженка… По русски-то без акцента чесала.
— Вы ее видели?
— Видела. Ни кожи, ни рожи. Вот вы, Турецкий, вы мужчина, объясните: как можно было променять меня — меня! — на тощую, невзрачную курицу?!
«Я бы променял, не задумываясь, — мысленно ответил ей Турецкий. — С лица, как говорится, воду не пить…»
— Ну сердцу не прикажешь, — дипломатично заметил он. — К тому же вы, так сказать, несвободны.
— Ну и что? И что? Непременно в ЗАГС переться нужно? Можно и так любить друг друга, и…
— И жить на деньги стареющего спонсора, — усмехнулся Александр.
— Да кто вы такой, чтобы судить меня? Я Егора любила, а он меня — нет! Так что же мне, жизнь нужно было себе искалечить?1 Во имя чего? — Она замолчала, уставившись снова в пустой бокал, и тихо проговорила пьяным голосом: — Вру я все. Нужно было… Нужно было родить от него, как эта девчонка собирается… Чего я боялась? Я ведь еще нестарая, могла бы родить. А теперь что? Ничего у меня от него не осталось… У какой-то соплюшки будет расти Егоров сын, а у меня ничего… Слушай, а может, мне его купить? Выкупить у нее ребеночка, а? Зачем он ей? Она еще настрогает…
— У кого? У кого выкупить? — наклонился к женщине Турецкий. — Это вы про Селин?
Но она отпрянула, нахмурила лоб:
— При чем здесь француженка? Это я так… Не слушай меня, болтаю глупости… Нужно еще заказать выпить. Турецкий, закажи мне мартини…
В кармане у следователя запиликал мобильный. Он достал трубку.
— Але, Александр, как ты там? — послышался встревоженный голос Меркулова.
— Нормально, а что? — досадливо откликнулся он. «Только-только, понимаешь, контакт устанавливается, а тут…»
— Накопал что-нибудь?
— Пытаюсь.
— А ты не пытайся. Давай-ка дуй на таможню в Торфяновку. Там машина Калашникова задержана.
— Почему?
— Вроде бы наркотики. Лети туда да проверь.
— Откуда информация?
— От Соболевского, представь.
— И ты поверил? И проверил?
— Проверять будешь ты…
— Ладно, Костя, я перезвоню. — Саша отключил трубку.
— Что там Арканя вашему ведомству сообщил? — расслышав фамилию магната, пьяно заулыбалась Сомборская.
— Как вы думаете, Соболевский может быть причастен к смерти Егора? — не ответил ей Александр.
