– Где ваш пациент?
Она уставилась на него с искренним удивлением:
– Вы имеете в виду Руденко? Но разве он не в палате?
– Вы все тут ответите за халатность, – пообещал ей лейтенант и достал телефон.
– Товарищ майор, он сбежал.
– Черт, – донеслось до него. – Немедленно обыщи его постель. А мы пообщаемся с Радошновым и вернемся к тебе.
– Жду, – Сомов ринулся к кровати Валерия и одернул матрас. Под ним лежал полиэтиленовый пакет, в котором уютно покоились пятый кинжал, деньги и документы артиста.
Леонид вздохнул с облегчением и перезвонил Киселеву:
– Товарищ майор, он далеко не уйдет. Здесь остались его документы и деньги.
– Отлично, – проговорил Павел. – Значит, он вернется.
– Вы уже приехали к Димке? – поинтересовался Сомов.
– Приехали, он без сознания, – сообщил Киселев. – А этот негодяй от нас не уйдет. Я сейчас дам задание всем постам и нарядам полиции. Мы будем ждать его на всех вокзалах, перекроем дороги из города, но, я уверен, он еще придет в больницу.
Пока Павел говорил с Леонидом, Зорина следила, чтобы врачи аккуратно клали Дмитрия на носилки, и гладила его густые волосы:
– Все будет хорошо, вот увидишь, все будет хорошо.
– Ему просто повезло, что не задето сердце, – сказал ей доктор.
Журналистка схватила его за локоть:
– Сделайте для него все.
– Обязательно, – пообещал врач.
Михалыч паковал четвертый кинжал. Киселев давал указания полицейским.
– Сейчас мы поедем в больницу, – Костя подошел к Кате и обнял ее. – Скоро все кончится, родная.
– Надеюсь, – прошептала женщина. – Очень надеюсь, что пятая жертва у него еще не намечена.
– Ты оказалась права насчет причин убийств, – проговорил муж. – Он действительно убивал молодых и красивых.
– Но все молодые и красивые были похожи на любовников его матери, – заметила Катя. – Он самый настоящий маньяк. Его нужно как можно скорее обезвредить.
К ним направлялся Павел:
– По коням, ребята. Впрочем, Катюша может ехать домой. Мы справимся и без нее.
Зорина покачала головой:
– Нет, я поеду с вами.
– Хорошо, – не стал спорить Киселев. – Поехали.
К приезду оперативников молодые полицейские, переодетые в спортивные штаны и футболки – настоящую больничную одежду, – ходили по коридорам. На ловлю маньяка вышли, казалось, все отделы города, однако ночью Руденко не появился. Прождав его до трех часов утра, Павел решил отправиться домой и предложил то же самое сделать чете Скворцовых:
– Вам нужно отдохнуть.
На его удивление, сейчас Катя не возражала.
– Да, Паша, я поеду. Хочу увидеть свою девочку хотя бы спящей.
– Я отвезу тебя, – встрял Костя.
– Тебе нечего беспокоиться, – обратился к нему Павел. – Эти ребята проинструктированы. Больница просто наводнена нашими людьми. Поверь, сейчас ему не уйти.
– Да, ты прав. – Скворцов приобнял Катю, и они направились к выходу. Друг пошел следом.
Увидев крепко спящую дочку и прикорнувшую на диване мать, журналистка снова почувствовала укол совести. Она опустилась на колени возле матери и прошептала:
– Прости нас, мамочка.
Женщина открыла глаза:
– Это вы? Поймали преступника?
– Мамочка, мы его вычислили, – пояснила Зорина. – Но из-за этого тебе пришлось сидеть с Полиной целый день.
Мама улыбнулась:
– А мне не привыкать. К тому же приезжали отец и твоя свекровь. Мы говорили о том, что очень рады нянчить свою внучку и помогать вам.
Журналистка всплеснула руками:
– Это не может продолжаться вечно.
– Не думай об этом, – успокоила ее мать. – Лучше поешьте и ложитесь спать.
Зорина хотела еще что-то сказать, но раздумала:
– Ладно, мама. Скоро все кончится.
Отделение кардиологии, где лежал Валерий Руденко, кишело переодетыми оперативными работниками. Медсестры и молодые женщины-врачи строили им глазки. Симпатичные здоровые парни всем улыбались и постоянно заглядывали на кухню.
– Что у нас на обед? – интересовался один из них, здоровый, как бык, и крепкий, как многолетний дуб. – Учтите, если не будет мяса, я разгромлю кухню.
Его товарищи, среди которых был и Дмитрий Радошнов с перевязанной рукой, попросившийся в кардиологию из травматологического отделения, громко смеялись.
– У нас Петька такой, – говорили они. – Так что готовьте мяса побольше.
Оперативники, постоянно перешучивавшиеся с персоналом, не забывали контролировать обстановку. И когда на пороге отделения вдруг появилась женщина, облаченная в длинное черное пальто и шляпу с черной вуалью, парни насторожились. Дама сделала несколько неуверенных шагов в сторону палаты Руденко, но вдруг остановилась, словно что-то почуяв, и бросилась по ступенькам вниз. Оперативники ринулись за ней. Незнакомка оказалась на удивление проворной. Она вдруг забралась на подоконник и сиганула из окна второго этажа прямо на клумбу с мягкой землей. Парни прыгнули следом. Дмитрий хотел последовать их примеру, несмотря на боль в раненой руке, но вдруг резко остановился. В его голове вдруг закрутилась мысль: уж слишком демонстративно появился Руденко в больнице в своем одеянии, про которое, как он понимает, уже всем известно. Оставив друзей разбираться с фигурой в черном, он рванул в палату Валерия и увидел: над кроватью артиста склонился врач в белом халате и маске и что-то перебирал на простыне. Доктор резко обернулся на шаги полицейского. В его руке показался скальпель, и он направился в сторону оперативника. Позже Радошнов вспоминал, что его захлестнуло какое-то непонятное чувство. В нем слилось все: и желание поймать первого в своей жизни преступника, и отомстить ему за ранение, и доказать коллегам, что его не следует считать папенькиным сынком.
– Попался, негодяй, – процедил он сквозь зубы и бросился на врача.
Здоровая рука ударила по локтю, и скальпель упал на пол. В драке с доктора сползла маска, и Радошнов увидел изуродованное лицо Валерия Руденко, или сантехника, который навестил его дома. Артист делал еще несколько попыток вывернуться, однако это ему не удалось: в палату вбежал еще один оперативник.
– Так вот где он! – проговорил мужчина, увидев Руденко. – Ловко же этот тип хотел нас перехитрить. Представляешь, та бестия, которая прыгнула из окна, оказалась местным алкашом. Этот негодяй заплатил ему и заставил появиться в отделении в этом наряде, а потом устроить бег с препятствиями. Хорошо, что ты не побежал с нами, а догадался пройти в его палату. И как тебе это пришло на ум?
Он достал наручники и надел их на Руденко. Дмитрий тяжело дышал, но все же ответил:
– Простая логика. Парень знал, что мы идем за ним по пятам. Следовательно, в костюме черной вдовы здесь бы он не появился.
Коллега наклонил голову:
– А ведь точно. И как мы раньше этого не сообразили. Позвонишь своему покровителю Киселеву?
– У меня нет никаких покровителей, – процедил парень. – И больше не будем говорить на эту тему.
Оперативник неожиданно улыбнулся.
– Ну, как скажешь. Хорошо. А ты иди вниз, – он бесцеремонно толкнул уже не сопротивлявшегося Руденко. – Доставим его в отдел в лучшем виде. Время черной вдовы подошло к концу.
– Это верно, – Радошнов достал мобильный и набрал Киселева. – Мы взяли его, – только и сказал парень.
В кабинете Павла при вызванном следователе прокуратуры Юре Мамонтове Валерия не пришлось долго упрашивать дать правдивые показания, хотя майор произнес дежурные слова:
– Отпираться бесполезно. Против вас масса весомых улик. Во-первых, кинжал, найденный в вашей палате. Во-вторых, неожиданный для вас свидетель – наш коллега, к которому вы пожаловали как сантехник и как убийца. В-третьих, алкоголик, облачившийся по вашему наущению в костюм черной вдовы и пытавшийся увести полицейских за собой… Нет, вам не отвертеться.
– А я и не собираюсь это делать.
Было видно по всему, что актер устал, что ему самому уже порядком надоело скрываться и хотелось, чтобы все побыстрее закончилось. Его некрасивое лицо стало еще некрасивее, глубокая морщина прорезала лоб. В серых глазах проступала покорность судьбе.
– Я не знаю, с чего начать, – он мял в руках грязный носовой платок.
Киселев и Скворцов предпочли бы задать ему конкретные вопросы, но Катя, которая уже готовила статью, пожелала, чтобы Валерий рассказывал о преступлениях со всеми подробностями. Ее всегда интересовало, как нормальный человек становится чудовищем, превращается в маньяка и переступает грань дозволенного… Если, конечно, речь идет о нормальном человеке. Обычно причины этого кроются в детстве, и Руденко, судя по всему, не был исключением.
– Вы не представляете, что значит жить с уродливым лицом, – начал артист. – Это значит, что тебя не только не любят, тебя ненавидят. Моя мать рассказывала мне: на родительских собраниях в школе всегда хвалили всех, а ругали только одного человека – меня. Иногда было за что. Когда подруга матери изуродовала мне лицо – надо же, единственный раз мать решила заняться мной – и меня стали дразнить Квазимодо, я лез драться, – он вдруг усмехнулся. – Кто знает, впрочем, как бы сложилась моя жизнь, если бы родная мать относилась ко мне по-другому. А она тоже не любила меня. Я был для нее обузой, случайным семенем, которое дало плод. Именно так она и говорила мне. Мать страшно завидовала женщинам, имевшим мужей, и изо всех сил старалась устроить свою личную жизнь. Пятерых она всячески пыталась женить на себе, однако они устояли перед ее чарами. Во время свиданий с ними, если они говорили ей, что я им мешаю, даже если я сидел в другой комнате, она выгоняла меня на улицу, иногда под дождь и снег. Иногда они сами издевались надо мной. Когда я случайно зашел в комнату и застал мать во время интимной сцены, судья швырнул в меня ботинком и чуть не покалечил. Эти мужики отвешивали мне подзатыльники. И я возненавидел и ее, и их и дал слово отомстить, – Валерий сжал кулаки. – Наверное, лет с пятнадцати у меня возникла навязчивая идея: мне хотелось кого-нибудь убить или хотя бы избить до полусмерти. Мне казалось: сразу же исчезнет тяжесть на душе, которая не давала свободно дышать.
