Однако с мужем ситуация вдруг повернулась в неожиданную, совершенно не предвиденную ею сторону.
Чтобы объявить о событии, к приходу благоверного с работы Мила испекла шарлотку, запекла курицу в духовке (продуктового дефицита жена функционера из Минздрава никогда, даже в суровом девяносто первом, не знала). И супруг вдобавок вернулся веселым, ручки потирал.
Она ему «Саперави» налила. Подумать только, муж утверждал, что, согласно исследованиям западных ученых (засекреченным в Союзе), алкоголь, особенно красное сухое вино, положительно влияет на здоровье! Но сама даже не пригубила.
– А ты почему не пьешь, Миля? – мимоходом спросил Шершеневич.
– Что-то не хочется. И пожалуйста, не называй меня Милей. Я – Милена.
– А может, просто Лена?
– Нет. В крайнем случае Мила. Но Милена – лучше всего.
Он ее всегда раздражал ужасно, этот сорокапятилетний лысый, пегий хмырь. Даже в момент, когда она планировала важный, судьбоносный разговор, от ядовитости не могла удержаться.
– Так почему не пьешь? – не отставал зануда.
– А тебе-то что?
– Может, я на тебя сегодня имею виды.
– А я на тебя – нет.
– Вот я и хочу, чтоб ты выпила. И расслабилась.
– Не буду.
– А я-то думал, ты подготовила мне романтический вечер. И это только прелюдия.
– Подготовила, – вздохнула она. – Да и повод есть.
– Какой?
– Я беременна.
Против ожидания, Павел Юрьевич не просиял, не умилился, не пустился в пляс. Отложил вилку, отставил бокал. Сидел безмолвный, с каждой минутой мрачнел все больше. Наконец грохнул кулаком по столу – так, что задребезжали тарелки, повалился пустой бокал.
– Что?! – испугалась она. – Что случилось?
– Б…дь! – вдруг припечатал супруг. – Сука! Проститутка!
– Ты чего ругаешься? – Она расширила глаза. В них сверкнули слезы.
Муж вскочил. Наклонился к ней:
– От кого ребенок?! Ну? От кого, говори!
– От тебя! – жалобно протянула Милена сквозь слезы. – От кого ж еще?
– Что ты врешь, сучка?!
– Ну почему – вру?!
Она заплакала. Обычно женские слезы действуют на мужиков умиротворяющее. Они их пугают.
Но не в этот раз.
– Потому что потому – все кончается на «у»!
Она рыдала. Он замахнулся, Милена сжалась, муж опустил кулак. Устало сел напротив. Он, похоже, выпустил пар.
– Мила, Мила… – протянул Павел. – Я не могу иметь детей. Понимаешь? Исключено.
– Ты уверен?
– Абсолютно.
– Почему ты мне раньше не сказал?
– Зачем? Чтобы ты с другими предохранялась, да? – с ядовитой болью спросил он.
– Я, может, тогда бы за тебя не вышла! – выкрикнула она в слезах.
– Не вышла? Ах не вышла б?! – снова полез он в бутылку. – Ну, я тебя не держу. Убирайся.
– Пашенька! – взмолилась она. – Ну мы же договорились: каждый из нас живет своей жизнью. Разве не так? Разве у тебя у самого на стороне никого не было?
– Было – не было, я тебе ЧУЖИХ детей на воспитание не приносил. В общем, так. Завтра я договорюсь, а послезавтра пойдешь на аборт.
Она снова тихо заревела.
– Ну что еще? – угрюмо спросил супруг.
– Я не могу… на аборт… – сквозь всхлипы молвила Милена.
– Чего это вдруг?
– Срок большой.
– Большо-ой? Сколько?
– Четырнадцать недель.
– Ох ни хрена ж себе! Что ж ты раньше молчала, идиотка?! Мечтала родить любой ценой? Ох и дурища!
Она залилась слезами еще пуще.
– Ну ладно, я договорюсь, – досадливо вздохнул Павел Юрьевич. – Есть у меня человечек, мне обязан, он и на таком сроке сделает. Ну ты мне и удружила, шалава!
Милена отчаянно замотала головой.
– Нет!!! Я боюсь! Не пойду! Я не хочу на аборт!
– А что поделаешь? Сама виновата. Я чужих ублюдков растить не намерен.
И тут она выкрикнула – вся в слезах, размазанных по щекам:
– Но почему?! Почему ты не хочешь ребеночка?! Это же будет наш ребенок. От меня! В нашем браке! Почему ты не хочешь?! Почему? Объясни мне!
– Ты совсем идиотка, что ли? Ты забыла, где я работаю?
– В министерстве.
– В каком министерстве?
– В Минздраве. И что?
– А то! Где я только не консультировался, не лечился! Все знают: у Павла Юрьевича детей быть не может! И тут на тебе здрасьте! Моя жена родила! Да эдак ты не просто меня подставишь – карьеру мою погубишь! Все будут знать: у Шершеневича жена – проститутка. Ясно?! Ты – проститутка!
– Пашенька, миленький! В жизни всякое бывает. А может, мы с тобой ребеночка из дома малютки взяли? Так ведь многие делают!
– А пузо твое – куда мы денем? Да ты вся на виду. Мы в доме минздравовском живем, забыла?!
– Другие, наоборот, когда ребеночка усыновляют, подушки под платья подкладывают…
– Что за чепуха? Что за детский лепет? – опять взвился муж. – Подушки! В общем, слушай сюда: или ты завтра идешь на аборт, или – убирайся из моей квартиры. Сегодня же.
Милена вскочила и бросилась в свою комнату – рыдать.
Ей стало ужасно горько. И жалко. Жалко не ребенка. Жалко себя. И страшно – за себя. Сколько бывало случаев: на больших сроках женщина делает криминальный аборт – и гуд бай, истекает кровью, летальный исход. Пусть муж что угодно обещает. Клиника, свой человечек… Все равно, где б ни скоблили – остается риск. И риск на подобном сроке – большой. Что уж там говорить о последствиях. Да после такой операции она никогда больше рожать не будет. И это еще самый легкий исход, какой только можно представить.
Через час Мила вышла из своей комнаты с чемоданом. Холодная, спокойная, неприступная.
Супруг сидел на кухне, курил. Милена не спешила уходить. Долго искала шарф, перчатки, плащ. Все ждала: вот сейчас он ее остановит. НЕ ОСТАНОВИЛ. Хотя ушла она только после того, как пребывание в квартире рядом с упакованным чемоданом стало выглядеть совсем уж глупо. И поступилась слегка гордостью, заглянула на кухню, спросила: «Мне сказать ничего не хочешь?» А муж мрачно промолчал, будто не слышал.
И тогда она вернулась к матери в коммуналку. К ее унылому бубнежу: а-а, я же тебе говорила, я предупреждала, с мужиком надо как с хрустальной вазой обращаться, а ты – го-ордая слишком, ишь, цаца выискалась!..
Прошло два, три, четыре дня. И Мила с горечью признала: она, пожалуй, переоценила себя. А супруга своего, наоборот, недооценила. Если бы она вдруг оказалась на его месте, то тридцать раз поступилась бы гордостью, лишь бы сохранить семью. Лишь бы у ребенка был отец. Она рассчитывала, надеялась: он не выдержит. Она – юная красотка, Павел – потертый жизнью функционер. А чиновники сейчас в стране не в почете. К тому же семья, ребенок – ценности на века! И Шершеневич придет к ней, приползет. Простит. Умолит вернуться. И согласится, чтобы она родила, лишь бы была с ним.
Но – нет. Минуло пять дней, потом неделя. А Шершеневич не звонил, не приходил, знать о себе не давал. Милена узнала через девочек в министерстве: ходит как ни в чем не бывало на работу. По-прежнему бодрый, глаженый, в галстучке.
Помимо прочего Мила не хотела жить в коммуналке! За годы жизни с мужем она уже успела отвыкнуть, что перед тем, как пойти в ванную умыться, надо взять из комнаты свое полотенце. И пищу на кухне оставлять нельзя, а в туалете – бумагу: стянут. И унылый пьяный мат за стеной тоже не способствовал нормальному протеканию беременности.
Имелся у Милены, конечно, другой вариант – запасной. Она особенно на него не закладывалась, но – вдруг сработает? В конце концов, Арсений – это вам не плешивый Пал Юрьич. Молодой, красивый, деловой и мощный. Пусть, в отличие от мужа, без блата и связей, зато – богач. И наверное, талант. Как он быстро приподнялся на своем акульем бизнесе! Деньги – пачками, она сама в кошелек к нему заглянула, когда он в «СлавБазе» рассчитывался.
Правда, Сенька принадлежит другой. И конечно, он по большому счету дурачок, то есть мальчик порядочный. Верность и все такое. Но раз уж однажды в койку к ней, при живой-то Насте, прыгнул – может, насовсем от нее уйдет? Особенно если узнает, что Милена под сердцем его детеныша носит?
Они повстречались опять в «Славянском базаре». Немного их было в ту пору, заведений в столице, куда можно было сходить, даже если ты имеешь много денег. «Узбекистан», «СлавБаз», «Националь», «София», «Метла»[6]. Вот и все, пожалуй, на восьмимиллионный город. А «Берлин», «Прага», «Будапешт» закрылись на ремонт. Не идти же разговаривать в пивбар, где лужи пива и сортиром в зале воняет. А больше выбора-то нету. В только что открытый Макдоналдс на Пушкинской – его ведь тоже тогда рестораном называли? Но туда очередь на улице на три часа стояла.
А в «СлавБазе» у Сеньки, видать, блат. Для него всегда есть места, и мэтр с официантом кланяются, и в тот же самый кабинет, где они в прошлый раз сидели, их провели.
С Арсением Милена решила не вилять. Действовать бесхитростно. Ведь Сеня – мальчик, в принципе, честный, а потому фальшь чует.
Сказала ему напрямик: мол, беременна. Беременна – от него. И про мужа сказала, что тот бесплоден. И про то, что больше ей не от кого залететь. Потому что ни с кем больше, кроме Арсения, она не спала (что было почти правдой, не на все сто процентов).
