– Гильзу тоже перенесли?
– Конечно, она у меня под ногами валялась, подполковник ее платочком подобрал и на новом месте снова мне под ноги бросил.
– Ну а на следствии, когда шок прошел, ты почему не изменил показания? – спросил Николай Иванович.
– А потому, что этот же самый подполковник пообещал мне, что, если все тип-топ пройдет, срок минимальный, а если я вдруг выкандрючиваться начну, показания менять или еще что, он уж позаботится, чтобы Лешка мой на всю жизнь калекой остался. И не верить ему у меня никаких причин не было, он же при самом Вершинине состоял. Видел я, как он на один допрос пришел, так следователь перед ним как перед иконой спину гнул.
– Фамилия подполковника Друбич?
– Друбич, конечно.
– Игорь, посмотри, – он показал уже изрядно потершийся от долгого и бесполезного ношения в кармане портрет капитана, – знаешь его? Это он приносил Марине те самые деньги.
Игорь взял портрет в руки и довольно долго его разглядывал, прикрывая ладонью то лоб, то подбородок.
– Знаешь, он чем-то на подполковника похож, на Друбича. Если бороду пририсовать, волосы зачесать по-другому, уши чуть-чуть уменьшить, нос, кажется, тоже надо подкоротить. А вообще, черт его знает, мне этот гад уже ночами снится и в каждом темном углу мерещится, так что могу и ошибиться. Не знаю я этого типа, короче.
– Послушай, Игорек, а второго выстрела ты тогда случайно не слышал?
– Не слышал. Хотя…
– Что?
– Ну странное какое-то эхо было от моего выстрела, как вроде с опозданием и какое-то многократное, то ли два раза откликнулось, то ли даже три, я еще подумал: над болотом эхо странное.
– А сильно эхо запоздало?
– Черт его знает, может – несколько секунд, а может, минута – не помню.
– Но машина уже ушла за поворот, когда эхо было?
– Я ж тебе говорю, многократное оно было. До первого отклика, может, и не ушла, а до второго – точно ушла, хотя, может, и до первого, не помню я. Дядь Коль, я сколько думал в колонии, ну никак не раскладывается, чтоб моя пуля так полетела. Я б еще согласился, если б она через крышу там Вершинина убила, типа по параболе летела и на нисходящей машину догнала. Но я в деле снимки видел, там же четко понятно, что, если дырки прямой линией соединить, почти параллельно земле получится, а этого никак быть не могло. Со мной еще один криминалист-баллистик сидел, представляешь, таскал втихаря из лаборатории детальки от сломанных пистолетов, автоматов, сам из этих деталей такие пушки собирал, супер! Ну, в общем, один киллер его пушку купил и на месте убийства оставил, а ее разобрали – и этого Кулибина вычислили… Да, так вот, он же спец, я к нему, значит, подкатывал: объясни, мол, как такое могло быть, чтоб я в воздух палил, а пуля Вершинина замочила. Он тоже считал-считал чего-то и говорит: такого не может быть, потому как не может быть никогда. Вот. Ну тут и начало до меня доходить, что подполковник не только для того старался, на меня давил, заставлял врать про место, чтобы шума вокруг смерти Вершинина было поменьше. А еще, наверно, и для того, чтобы настоящего убийцу выгородить. Вершинин же мертв, а раз я не мог его убить, – значит, кто-то другой постарался. Я тогда Маринке написал: узнай, мол, кто теперь этот подполковник, при власти еще или, может, вообще в Москву перебрался? А она мне: в отставку то ли ушел, то ли вот-вот уйдет. Ну я тогда и начал жалобы строчить: требую, мол, пересмотра дела, но фамилию его на всякий случай не поминал, за Лешку боялся все-таки. Тебе написал, думал, приедешь, поговорим, я тебе все как было объясню, а ты уж, может, что-то и раскопаешь, не забыл небось, как опером был? А ты мне этого хлыща прислал, знаешь, как мне обидно стало?
– Тогда по-другому нельзя было, – начал было объяснять Яковлев. – Пока бы мне свидание с тобой дали, пока бы…
– Да ладно, все нормально, – прервал Игорь. – Ты почему про второй выстрел спросил, нашел уже что-нибудь?
– Пока что у меня, как и у тебя, только соображения, фактов нет, но будем искать – и найдем, не переживай. Обязательно найдем. Ты сказал, что не совсем в Зеленые Холмы торопился, как это понимать? Видишь ли, Игорек, нам сейчас каждая мелочь важна…
– Понял, скажу, хотя это и не для печати, ладно? Не хочу ребят подставлять. Понимаешь, из Зеленых Холмов там конкретная бумага была: просим, мол, обеспечить охрану силами свободного от боевых заданий и учеб контингента и все такое… Так что в Буграх мы и подхалтуривали вполне легально с согласия начальства, а потом взводный предложил за чуть большие бабки соседний объект посторожить, там, прямо за Буграми, какая-то стройка, я даже и не знаю, что там строят, так там только наш взвод и работал, но если начальство узнает, и взводному хреново будет, и не только ему…
В дверь заглянул конвойный и недвусмысленно постучал пальцем по своим наручным часам. Время свидания истекло, Николай Иванович поднялся, протянул Игорю руку, но тот совершенно неожиданно бросился ему на грудь и жарко зашептал в самое ухо:
– Дядь Коль, ищи быстрее, страшно мне тут. Пусть уж лучше назад в колонию, а здесь страшно, жутко страшно…
Конвойный прокашлялся и стал демонстративно греметь ключами. Игорь оторвался от Яковлева и, размашисто забросив руки за спину, пошагал к двери. Только на пороге обернулся:
– Дядь Коль, скажи честно, Марина уже завела себе кого-то?
Николай Иванович только махнул рукой ему вслед.
12 сентября. А. Б. Турецкий
По дороге в прокуратуру Турецкий заехал в областной штаб ГО – справиться, куда именно не пропустил его наряд ОМОНа. «Важняку» дали исчерпывающий ответ: в квадрате 44-61 находится областной могильник радиоактивных отходов, использовавшийся в период с 1952 по 1979 год. Сейчас на нем проводятся плановые регламентные работы.
В кабинете Турецкий застал идиллию. Лия подтягивала хвосты по своим старым делам: он узнал несколько папок – видел раньше у нее на столе. Задержанный, а правильнее сказать – насильно удерживаемый Антон Крамаренко пристроился в углу с томиком Грэма Грина.
– Оставался без присмотра? – сердито спросил Турецкий у Лии, хотя настроение у него впервые за последние сутки было приподнятым.
– Нет. При библиотечном обслуживании гражданина Крамаренко соблюдались все меры предосторожности.
Какие именно, он уточнять не стал.
– Перебазируйтесь в ваш кабинет, Лия Георгиевна, вместе с гражданином Крамаренко. Еще максимум на полчаса.
– Мораторий на еду и напитки отменяется? – умоляюще протянул упомянутый гражданин.
– С соблюдением мер предосторожности! – смилостивился «важняк».
– А разве это не произвол?
– Как хотите. Оставайтесь без ужина. Живо на выход!
Снедаемый нетерпением, Турецкий с трудом дождался, когда они покинут кабинет, и, едва закрылась дверь, набрал номер Лемеховой.
– Ксения Александровна? Совещание уже закончилось?
– Да, еле высидела, – ответила она таким бодрым голосом, как будто с удовольствием прозаседала бы еще неделю без перерыва.
– Слава богу! Я уже просто извелся!
– Что-то случилось? Кстати, почему опять Александровна?
– Форсмажорные обстоятельства. Вам необходимо срочно явиться в прокуратуру, очень желательно, чтобы вас сопровождал юрист, которому вы можете доверять. У вас в «Медее» есть юрист?
– Конечно. А в чем дело, вы можете объяснить?
– У меня есть ряд вопросов, касающихся вашей деятельности.
– Секундочку, Александр, раз уж форсмажорные обстоятельства, Борисович! Так кто мне нужен, адвокат или штатный юрист «Медеи»? Объяснитесь, будьте добры. Это допрос? В связи с чем? Где повестка?
– Повестку я вам вручу на месте. Юрист фирмы, если хотите, будет также вашим личным адвокатом. И не задерживайтесь, пожалуйста! Вы сможете подъехать в течение получаса?
– Ну-у не знаю, не знаю, Александр Борисович! – ответила Лемехова холодно. – Как-то мне все это не нравится. Давайте, наверное, официально. Так будет лучше.
– Так будет хуже! Ситуация выйдет из-под контроля, поверьте мне. В общем, приезжайте немедленно, я жду! – Он повесил трубку с твердым намерением не подходить к телефону до появления Лемеховой.
Она прибыла менее чем через десять минут, как будто перемещалась по городу в сопровождении почетного гибэдэдэшного эскорта с завыванием сирен по перекрытым для движения улицам. С ней был мужчина лет пятидесяти, рыхлый, с отвисшей губой, в массивных золотых очках, продавивших на носу глубокую вмятину, с принужденной улыбкой, скованной жестикуляцией и привычкой отводить глаза от собеседника.
– Геннадий Владимирович, – представила Лемехова спутника, – наш юрисконсульт.
Он надменно кивнул, брезгливо осмотрел стул, на котором весь день протомился Крамаренко, и счел нужным подтвердить:
– Геннадий Владимирович.
Турецкий спрятал усмешку, склонившись над внутренним телефоном:
– Лия Георгиевна, можете идти домой.
