– Выходим, девушка! Я в парк поворачиваю. До метро тут рукой подать, – указал он направление.
Сердечно поблагодарив водителя, Марина поторопилась к метро. Спасительное метро! Станция уже закрывалась, но Марина все-таки успела на последнюю электричку. Она ехала на вокзал, потому что других вариантов ее ситуация не предполагала.
Вонючий и холодный, с обилием шатавшихся повсюду бомжей, вокзал был отвратительным. Чтобы попасть в «чистый» зал, требовалось предъявить билет на поезд, которого у Марины не было. Уезжая, она соврала матери, что едет к Ивану, за которого собирается замуж. Она предполагала, что остановится у отца, поживет, найдет работу, потом, может быть, выйдет замуж, чтобы мама успокоилась. Как теперь возвращаться домой? Как смотреть людям в глаза, слушать шепотки за спиной и бесконечное мамино: «А я ведь говорила!» С работы она уволилась, наврала коллегам то же самое, что и матери. Нет, нельзя ехать назад с позором. Раз она решилась уехать из поселка, нужно идти до конца, а не метаться туда-сюда.
* * *
После третьей ночи, проведенной на вокзале, Марина взвыла. Бездомные, которых она раньше в жизни никогда не встречала, пугали ее жуткой антисанитарией и вызывали резкое отторжение. Читая о бродягах в газетах или видя их в телепередачах, Марина по своей душевной доброте их жалела, а оказавшись с ними на расстоянии вытянутой руки, свое отношение резко изменила. Теперь ей стало жалко себя. За то, что она вынуждена вдыхать «ароматы», источаемые бомжами, слушать их брань, рисковать подхватить какую-нибудь заразу. И все это происходит не в лесу и не где-нибудь в подворотне, а в центре большого города – на Невском проспекте! Полицейские ее не трогали, но смотрели с презрением. Ночью на вокзале на нее все смотрели с презрением – и бомжи, и просто забулдыги из пригорода, опоздавшие на свою последнюю электричку.
– Пива хочешь? – ткнул ей бутылкой в грудь потрепанного вида мужичок.
– Нет, спасибо, – помотала головой Марина, пятясь назад.
– А зовут как? Меня – Юрчик, – протянул ей широкую трудовую ладонь.
– Никак!
– Ой-ой-ой! – проойкал он нараспев. – Коза драная! Думаешь, что ты – особенная? Ты такая же, как и все тут! Таких, как ты, тут – миллион!
Марина метнулась в сторону – искать себе на вокзале другой угол. Терпеть это было невыносимо! Грязный, грубый мужик разговаривает с ней как с последней проституткой. Вероятно, он ее за проститутку и принял. А самое противное, что он был прав, говоря, что она такая же, как и все прочие обитатели вокзала: как та спящая на полу пьяная баба неопределенного возраста или как тот тихий бомжик, устроившийся на картонных коробках. Разве что она не пьяна и не питается на помойке. Но, раз она находится в одинаковой с ними среде, значит, в данный момент их уровни равны. И неважно, что у нее в сумке паспорт с регистрацией, трудовая книжка, диплом, немного денег и ключи от дома. Все равно здесь и сейчас она – бездомная.
Слова бомжа Юрчика заставили действовать. Ранним утром, как только пошел общественный транспорт, Марина перебралась в метро, чтобы выспаться в его теплых и чистых, по сравнению с вокзалом, вагонах. Прокатившись пару раз в оба конца вместе с первой волной спешивших на работу горожан, девушка вышла на Сенной площади. Эту станцию она выбрала из-за ее расположения в центре, и еще – из-за того, что знала ее по произведениям Достоевского. Правда, Федор Михайлович описывал Сенную площадь как весьма мрачное место, наводненное попрошайками и рабочим людом, но все же.
Сенная встретила ее толпой, нищими и лоточниками. Место оказалось неприятным, почти по Достоевскому.
– Золото, золото! Девушка, не желаете продать золото? – обратился к ней парень в темных очках. Он сразу вычислил в ней потенциальную клиентку.
– Нет! – шарахнулась от него Марина, инстинктивно хватаясь за уши с подаренными мамой малюсенькими золотыми сережками-колечками.
– У меня самые выгодные цены, в ломбарде вам столько не предложат, – не отставал скупщик.
Девушка не стала задерживаться, развернулась и оказалась на пути людского потока, двигавшегося от перехода. Ее толкали со всех сторон, а она все стояла со своей дорожной сумкой, уставшая и потерянная. «Как можно здесь жить?» – не переставала удивляться Марина. За четыре дня, проведенных в Петербурге, она хлебнула его неудобств сполна. Получив очередной толчок в спину, девушка собралась с силами и стала выбираться из толпы.
Она стояла за ларьками, около стены старого дома, вдоль которого, возможно, прогуливался Федор Михайлович, и бессмысленно смотрела на наклеенные на нее газеты с объявлениями на последних страницах. Еще не до конца уяснив смысла прочитанных строк на волнистом от следов дождя газетном листе, Марина почувствовала – это решение проблемы! Перечитала текст объявления. Трехлетнему ребенку срочно требовалась няня, с проживанием. По возрасту Марина не подходила – родители малыша желали видеть в качестве няни женщину за сорок. Но попытать счастья-то можно!
Небольшой аккуратный особнячок в пригороде. Хозяйка дома, высокая холеная женщина, мать ребенка, подозрительно смотрела на явившуюся к ней девицу – в мятой одежде и с немытыми волосами.
– Рекомендации есть?
– Нет. Трудовая книжка есть и диплом. С отличием! – Марина быстро достала из сумочки документы и с готовностью их предъявила.
Женщина пролистала ее трудовую книжку с немногочисленными записями, еще раз испытующе посмотрела на Марину и заключила:
– Ладно, я вас возьму.
Эти слова прозвучали для нее музыкой рая. Девушка догадалась, что ее взяли без рекомендаций из-за срочности и отсутствия других кандидатур. Видимо, местные няни весьма разборчивы и их чем-то не устраивают предложенные условия, а ей – в самый раз. Марина подумала, что если бы отказали, пришлось бы ей возвращаться домой, в Выхино. Только сил добраться до вокзала у нее уже не осталось.
Вымывшись под душем и переодевшись, девушка почувствовала себя счастливой. Обретенное пристанище ей очень понравилось своей чистотой и теплом, которых ей так недоставало. А после чашки горячего чая с посыпанными корицей булочками жизнь показалась сказкой.
– Нашлась! Нашлась, моя кровиночка! – радостно завопила Варвара Степановна в телефонную трубку, когда ей позвонили из отдела полиции и поинтересовались не объявилась ли Марина? Справляться о пропавшей девушке они и не подумали бы, но она оказалась связана с подозреваемым в убийстве Иваном Форельманом, и это в корне меняло дело.
После того как Варвара Степановна увидела свою дочь – живую и здоровую, – ее счастью не было конца. Женщина возбужденно рассказывала полицейским о злоключениях Марины, которые, слава богу, уже благополучно закончились.
– Помыкалась по Ленинграду и домой вернулась. Вот правду-то люди говорят: хорош город Питер, да все бока вытер! Это я, дура старая, дочку терроризировала, замуж ее гнала. Не выдержала девчонка и уехала куда глаза глядят. Ищи жениха, не ищи, а только в таких делах бог хозяин, как он решит, так и будет. Вон оно как выходит!
Работа гувернантки сильно отличалась от работы учительницы. Поначалу Марине она казалась легкой: в школе у нее было двадцать учеников, которым нужно «разжевать» материал, а потом еще дома проверять тетради, готовиться к урокам, а в частном доме – всего один воспитанник, Кирюша – в общем-то, спокойный мальчик. Но родители над своим единственным чадом тряслись и много от Марины требовали. Ребенок должен все делать по режиму: спать, есть, играть. И все – под неусыпным наблюдением, не дай бог, с ним что-нибудь случится! Марина думала: как же Сенька из Выхина растет, с матерью-алкоголичкой, и жив-здоров? Сеньке бы хоть капельку такого внимания, частичку Кирюшиных условий, и он стал бы самым счастливым в мире ребенком. Хороший ведь пацан растет, добрый, сообразительный. И Кирюша хороший. Но один – заласкан и как сыр в масле катается, а другой – лишен любви и растет как трава в поле.
Платили работодатели щедро, таких денег Марина никогда не получала. Жильем ее обеспечивали, питаться можно было бесплатно, с общего стола, так что деньги она почти не тратила, разве что когда в свой единственный выходной выезжала в город. Гуляла по набережным, перекусывала в дешевом кафе, звонила с телеграфа матери. О том, что она работает гувернанткой, Марина ей не говорила. Неправильная это работа, когда ты зависишь от частного лица, словно холоп. И гордиться ею нельзя. Вот если бы она в школе работала, тогда другое дело. Марина так и сказала матери, что она устроилась в школу, а чтобы мать не переживала за нее и не допытывалась, откуда деньги, которые она ей выслала, соврала, что школа коммерческая. В голосе Варвары Степановны послышались нотки недоверия, но междугородные разговоры по телефону тем и хороши, что их можно быстро заканчивать, сославшись на дороговизну.
