— Садись, — сдержанно проговорил Борисыч и закрыл дверь кабинета.
Алена послушно опустилась на стул, чувствуя, что ее охватывает дрожь. Она обхватила пальцами коленки и затаилась, ожидая самого худшего. Что такое «самое худшее» — она так и не успела определить, просто чувствовала: сейчас на ее голову свалится ужасная новость.
Борисыч уселся за стол, сцепил замком руки и посмотрел на нее тяжелым и одновременно грустным взглядом.
— Почему ты мне сказала неправду? — проговорил он наконец совершенно чужим голосом.
— Неправду? — нахмурилась Алена. — Вообще-то я редко говорю правду кому бы то ни было, а начальству и подавно. Что вы от меня хотите, вы это и раньше знали…
Она осеклась, заметив, что брови шефа сошлись на переносице, а глаза потемнели.
— Я про рекламу, — обозначил он тему разговора.
— Во-первых, какая разница, снялась я в рекламе или нет? Это же никак не отражается на моих профессиональных качествах. А во-вторых, откуда вы узнали? — Она склонила к плечу голову и хитро прищурилась.
— Что касается первого, — Борисыч вздохнул, — то это действительно никак не отражается на твоих качествах как журналиста. Но как я в глаза твоим родителям посмотрю, дурья твоя башка!
— Да нормально посмотрите, — пожала плечами Алена. — Я же не собираюсь кричать на всех углах, что снялась в рекламе женских…
— Я тебя умоляю! — скривился Борисыч.
— Ну, хорошо. — Алена решила больше не упоминать фирму «Тендер». — Ролик крутят уже пятый день, а меня даже в подъезде никто еще не упрекнул. Странное дело, мне кажется, тут замешаны сверхъестественные силы. Почему-то остальных девушек изводят насмешками и косыми взглядами. Я заинтересовалась этим вопросом и решила написать статью, специально ведь снялась в рекламе, заболела даже — шутка ли, проторчать целый день в бассейне! И на тебе — абсолютно нулевой результат! Ведь хоть бы кто косо взглянул! Нет же, смотрят как на пустое место, не узнают. Телевизор, что ли, перестали смотреть наши граждане? — Она закончила свою пламенную речь и уставилась на Борисыча вопросительно, даже с некоторым вызовом, словно он тоже был причастен к бойкоту, который объявили ей любители побороться за общественную нравственность.
— Так ты снялась в рекламе, чтобы на себе почувствовать все то, о чем собиралась писать?
— Угу. — Алена кивнула и взглянула на шефа абсолютно честными глазами, дабы не думал, что у нее имелись еще какие-то мотивы.
— Вся в отца, — вздохнул он. — Такой же сорвиголова. Только недавно остепенился. Поручили ему как-то статью писать о том, как проходит уборочная в каком-то там колхозе. Это когда мы вместе с ним еще в университете в «Комсомольской правде» стажировались. Так вот, он должен был поехать и взять несколько интервью, понаблюдать денек за процессом, вернуться и отписаться по стандартному образцу — мол, работа кипит, план уже перевыполнен. Но твоему папе этого показалось мало. Ему нужны были подвиги. Вот он и устроился в этот колхоз, как бы подкалымить. Уж не знаю, как у него это вышло и кто ему поверил, но устроился.
Пахал, разумеется, как каторжный, влезал во все дырки и такие там огрехи обнаружил, что в колхоз этот сотрудники ОБХСС целой делегацией покатили. Статью его поначалу печатать не хотели, потом урезали до минимума, потом восстановили и дали чуть ли не на первой полосе. Тогда его имя стало самым известным на нашем курсе. Он очень гордился. Правда, не всегда такие номера у него проходили. В большинстве случаев его порицали, даже выговор не раз получал, однажды чуть из комсомола не исключили. Знаешь, с каким трудом ему удалось перевестись на «международку»?! Но тут, как говорится, полюбить — так королеву, проиграть — так миллион. В общем, вижу, гены работают — дочка в папашу пошла. Только что же мне людям говорить?
— То же, что и я, — мол, ошибочка вышла. Девушка просто похожа. А я к тому же прическу менять собиралась. Только вот зачем? Все равно никто не узнает.
— Отец узнает.
— А разве в Австрии наши каналы принимают?
— Да черт его знает!
— Ну, тогда и не будем заострять. А как быть со статьей?
— Написала уже?
— Пока нет.
— Вот когда напишешь, тогда и поговорим.
— И вы только из-за рекламы так расстроились? — усмехнулась Алена.
— Ну… — протянул Борисыч. — В общем-то не совсем. Реклама, конечно, ерунда, но вот замять твое участие нам будет трудно. Даже не в этом дело! В конце концов, любой ход событий можно направить себе на пользу, на то мы и журналисты. Но у тебя, девочка, появились враги. Вот что мне не нравится. Вот что меня пугает.
— На чем основаны такие заключения?
— Полюбуйся! — С этими словами Борисыч протянул Алене рулончик тонкой бумаги. — Сегодня по факсу пришло.
Она развернула рулон, пробежала глазами, потом молча вернула Борисычу.
— То-то и оно! — Он выразительно прищурился, сразу напомнив ей кого-то из «знатоков» — героев любимого телесериала. — Кто мог иметь доступ к твоему договору со студией «Степ»?
Она пожала плечами, хотя точно знала, у кого на руках документы — у Сашки Сакисяна, у кого же еще?! Ну, в крайнем случае, у Марины. Только Марине затруднительно из больницы рассылать по факсу ее договор, даже если не учитывать, что она в коме. К тому же Марина не знала, где Алена работает, а вот Сакисян знал. Но зачем ему так ее подставлять — понятно же, что начальство ее не похвалит за участие в любой рекламе, тем более в рекламе такого сорта. Это хорошо, что Борисыч относится к ней как к родной дочери. А если бы он не дружил с ее отцом с институтской скамьи, если бы она для него была просто лишь рядовым сотрудником? Ведь точно бы на дверь указал. Журнал «Оберег» — уважаемое печатное издание, а тут такое грязное пятно на репутации. Так зачем это Сашке-то нужно?! Неужели мстит за Игоря? Неужели до такой степени мужики мелочны? Быть не может!
— Ты чего задумалась? — услыхала она голос Борисыча.
— А разве нет повода поразмыслить о жизни?
— Только не в моем кабинете, — усмехнулся шеф и снова протянул ей факс: — Держи. Советую выкинуть, и побыстрее. И не испытывай ты больше моего терпения: стригись, переодевайся — в общем, меняй внешность. И ради всех святых, не лезь больше на скользкую дорожку.
— Ладно, — вздохнула Алена и поднялась.
— Но ты точно не знаешь, кто бы мог такую подлость сотворить? — кивнул он на факс, который она сжимала в руке.
— Попробую разобраться.
— Мой совет, затаись. Тот, кто это сделал, сделал это не просто так. Сам проявится. Вот тогда и поймешь. А когда поймешь, держись от этого человека подальше, поняла?
Алена кивнула. Понять-то она поняла, но ведь Борисычу не скажешь, что она все по-своему сделает — конечно, постарается узнать, кто послал в редакцию ее договор на съемку в рекламе, но главное — зачем послал. Только нужно очень постараться, чтобы это выяснить. Сначала, конечно, надо сесть и спокойно все обдумать. Ведь Сашка Сакисян зачем-то сделал этот свой ход, следовательно, и впрямь, как говорит Борисыч, ожидает дальнейшей реакции. Но какой?
Что-то в этой истории цепляло, что-то непонятное навязчиво крутилось в голове, вспоминались обрывки фраз — но что это был за разговор? Обо всем этом, однако, нельзя Борисычу рассказывать, хоть и хотелось поделиться. Этот с виду ленивый и вялый начальник — настоящий психолог. Он мигом может раскусить любой мотив любого поступка. Но в ее конкретном случае раскудахтается, точно бройлерная курица, и все ее расследование сойдет на нет, дойдет ведь до прокуратуры, Терещенко впаяют выговор, а ее сошлют в Вену, к родителям. Так что Борисычу лучше ничего не знать.
Она вышла из кабинета и глубоко вздохнула: «Закрутилось!» Алена замерла — почему она раньше об этом не вспомнила? Ведь действительно, пора бы уже закрутиться делам, предполагаемое убийство-то на носу. Два дня осталось. Неужели она думала, что все так и будет идти — мирно да тихо? Ведь в Лялькином случае ничего похожего не происходило. Лялька страдала. Инга страдала. И Ирина тоже. Видимо, настал черед и ей, Алене, пострадать. На это ведь и расчет!
— Какая же я умная! — вслух похвалила она себя и улыбнулась.
— И еще симпатичная! — заорал ей в ухо Леша Бакунин.
Алена вздрогнула от неожиданности.
— Сдурел совсем?!
— Не совсем, — хохотнул он. — Рад тебя видеть. Ты же появляешься у нас, как красное солнышко, — раз в месяц. Есть повод радоваться! — Леша обнял ее и доверительно склонил голову к ее уже пострадавшему уху.
— И какой повод для бурных восторгов? — Алена поморщилась.
В сущности, Бакунин был милым парнем, если не брать во внимание его длинные, до плеч, волосы. В этом вопросе Алена придерживалась консервативной точки зрения: мужчина должен быть стриженным — и никак иначе. Во всем же остальном Лешка был отличным малым — умным и веселым, к тому же писал замечательные статьи на всяческие юридические темы. Он многозначительно улыбнулся.
