— Может быть, — неуверенно проговорила Анна. — Точно не скажу.
— А вы не помните, как вел себя ваш муж в марте, миссис Хэйнс?
— Он нервничал. И я знаю, что именно его беспокоило.
— И что же?
— Проблемы на работе.
Ей не хотелось вдаваться в подробности. Каждое ее слово Джерард сумеет уложить в свою мутную картину, в которую хочет вписать и Гая. Она выжидала, и Джерард ждал, играя с ней в молчанку.
Наконец он потушил сигару в пепельнице.
— Если все-таки припомните что-то об отношениях вашего мужа с Чарльзом в прошлом марте, обязательно со мной свяжитесь. Можете звонить в любое время дня и ночи. В конторе всегда есть кому принять сообщение.
Он нацарапал на визитке еще одно имя и вручил ее Анне.
Едва закрыв за ним дверь, Анна поспешила убрать его бокал с кофейного столика. Она проследила из окна, как Джерард сел в машину и некоторое время сидел, низко опустив голову, будто заснул. Видимо, строчил в своем блокноте. И наверняка записал, что в марте Гай мог встречаться с Чарльзом без ее ведома. Зачем она ляпнула?! Это же неправда. Гай ведь говорил ей, что до свадьбы не видел Чарльза с декабря.
Гай пришел домой через час. Анна была на кухне, проверяла, не дошла ли запеканка в духовке. Заметив, что он принюхивается, она пояснила:
— Запеканка с креветками. Пожалуй, надо проветрить.
— Джерард приезжал?
— Да. А он тебя предупредил?
— Сигарами пахнет, — лаконично ответил Гай. — И чего он хотел на этот раз?
— Хотел узнать побольше о Чарльзе Бруно. Не подозреваешь ли ты его в чем-нибудь. А еще, что было в марте.
— В марте?
Он подошел к ней, и Анна обратила внимание, как сузились у него зрачки. После той драки в баре на одной скуле у него остались шрамы — тонкие, как ниточки.
— Он спрашивал, не подозревал ли ты, что в марте Чарльз организует убийство своего отца.
Гай не отреагировал. Лишь смотрел на нее, сжав губы в прямую линию, и на его лице не было ни удивления, ни вины. Анна отступила и прошла в гостиную.
— Надо же, какой ужас, — проговорила она. — Убийство!
Гай вынул из пачки сигарету и постучал ею по наручным часам. «Убийство…» Как мучительно слышать это слово из уст Анны. Если бы он только мог стереть Бруно из ее памяти.
— Ты ведь не подозревал? Тогда, в марте?
— Нет. Что ты сказала Джерарду?
— Думаешь, Чарльз в самом деле организовал убийство отца?
— Не знаю. Возможно. Нас это не касается. — Несколько секунд Гай даже сам верил в свою ложь.
— Ну да. Не касается. — Анна снова взглянула на него. — А еще Джерард утверждает, что ты встретил Чарльза в позапрошлом июне. Что вы вместе ехали в поезде.
— Да, правда.
— А это… имеет значение?
— Не знаю.
— Ты услышал от Чарльза что-то ужасное? Ты поэтому его не любишь?
Гай поглубже сунул руки в карманы пиджака, чувствуя необходимость выпить. Он понимал, что Анна видит его насквозь и увиливать бесполезно.
— Послушай, — быстро начал он. — Тогда в поезде Бруно признался, что желает отцу смерти. Он не излагал мне никаких планов, не называл имен. Мне очень не понравилось то, что он говорил, и очень не понравился он сам. Но я не желаю выкладывать все Джерарду, потому что не могу знать наверняка, стоит за этим убийством Бруно или нет. Пусть полиция разбирается. Из-за таких доносов иногда отправляют на казнь невинных людей.
Вот теперь ему конец. И даже неважно, поверила ему Анна или нет. Он произнес самую низкую ложь, совершил самый низкий поступок — переложил свою вину на другого. До такого не опустился бы даже Бруно. Он весь — сплошная ложь и фальшь. Гай швырнул сигарету в камин, закрыл лицо руками. И услышал мягкий голос Анны:
— Гай, я верю, что ты поступаешь правильно.
Все в нем лживо — спокойные глаза, твердая линия рта, нервные пальцы. Гай отнял руки от лица и сунул в карманы.
— Не нальешь мне бренди?
— А не с Чарльзом ты подрался тогда, в марте? — спросила Анна, отойдя к бару.
У него не было причин не солгать и в этом, но Гай не смог.
— Нет.
Анна бросила на него быстрый взгляд, и Гай понял, что она ему не поверила. Скорее всего, решила, что он вступил в схватку с Бруно, пытаясь его остановить. Наверное, даже гордилась им! Неужели она всегда будет защищать его, даже когда он совсем не хочет ее защиты? Неужели ему так и будет все сходить с рук? Впрочем, Анна не успокоится, будет снова и снова заводить этот разговор, пока не вытянет из него правду.
Вечером Гай затопил камин — впервые в этом году и в этом доме. Анна лежала на полу у огня, подложив под голову диванную подушку. В воздухе ностальгически пахло осенней прохладой. Гая наполняла меланхолия и беспокойная энергия — не та осенняя энергия юности, от которой хочется парить, а отчаянная энергия заката жизни, исступленное желание еще хоть что-то успеть. А закат уже надвигался — иначе почему грядущая кара его совсем не пугает? Джерарду известно, что они с Бруно познакомились в поезде. Разве не может он теперь раскрыть их замысел? Разве не осенит его догадка в любой момент — днем ли, ночью ли, в миг, когда его толстые пальцы поднесут ко рту сигару? И почему же они с Бруно до сих пор не арестованы? Порой у Гая возникало ощущение, что Джерард хочет собрать против них все свидетельства вины, все возможные улики, чтобы потом обрушить этот груз и раздавить их обоих. Но пусть сам Гай будет раздавлен, после него останется то, что он построил. Он снова почувствовал странную изоляцию духа от плоти и даже от разума.
А что, если их с Бруно тайну никогда не раскроют? Временами Гая охватывали ужас от содеянного и глубочайшее уныние от собственной безнаказанности, от того, что его тайна остается нерушимой, как заколдованная. Может, оттого он и не боится Джерарда, что в глубине души верит в ее нерушимость? Если до сих пор никто ее не разгадал, несмотря на их с Бруно вопиющую небрежность, возможно, тайну хранит некая сверхъестественная сила?
Анна уснула. Гай долго смотрел на гладкий изгиб ее лба, бледного, почти серебристого в свете тлеющих углей, потом склонился и поцеловал ее в лоб, нежно, чтобы не разбудить. Боль, раздиравшая его изнутри, превратилась в слова: «Я тебя прощаю». Он хотел слышать их от Анны, от нее и ни от кого больше.
В его сознании груз вины безнадежно перевешивал чашу весов. На другой чаше лежал аргумент самозащиты, и был он легче перышка. Гай убеждал себя, что совершил преступление ради самозащиты. Однако сам не знал, верит в это или нет. Если предполагать, что зло целиком захватило его душу, следует согласиться и с естественным желанием дать этому злу волю. А потому иногда он не мог не задаваться вопросом: а не получил ли он своего рода удовольствия от убийства, некого первобытного удовлетворения — которым только и мог объяснить тот факт, что человечество продолжает вести войны. Откуда берется этот неизбывный энтузиазм перед войной, если люди не испытывают удовольствия от убийства?
Этот вопрос возникал в голове так часто, что Гай уже не сомневался в верности своей догадки.
Окружной прокурор Фил Хауленд, сухопарый и безукоризненный в каждой мелочи, снисходительно улыбался рыхлому и неряшливому Джерарду, сидящему напротив него в облаке сигаретного дыма.
— Может, оставите уже парня в покое? Да, поначалу я видел в вашей идее резон. Но мы проверили и его, и его друзей и ничего не нашли. Мы не можем арестовать человека лишь потому, что он вам не нравится.
Джерард переложил ногу на ногу и позволил себе вежливо улыбнуться. Настал его звездный час. Еще приятней было от того, что ему не раз приходилось сидеть в том кабинете и вежливо улыбаться по гораздо менее знаменательным поводам.
Хауленд кончиками пальцев подвинул к нему отпечатанный на машинке лист.
— Вот еще двенадцать имен. Друзья покойного мистера Сэмюэля Бруно, сведения получены от страховых компаний.
Хауленд говорил намеренно вальяжным, скучающим тоном. Теперь, в должности окружного прокурора, он располагал сотнями людей, раскидывал свои сети очень далеко и определенно знал себе цену.
— Можете это порвать, — сказал Джерард.
Хауленд усмехнулся, скрывая удивление, но не смог скрыть вспыхнувшее в темных глазах любопытство.
— Ах да, конечно, вы же нашли убийцу… Чарльз Бруно.
— Конечно. — Джерард хохотнул. — Только он совершил другое убийство.
— Всего одно? Вы, помнится, утверждали, что на его совести может быть четыре или пять.
— Такого я никогда не утверждал, — негромко возразил Джерард, разглаживая на коленях листы бумаги, сложенные втрое, как письма.
— И кого же он убил?
— Интересно? А вы сами не знаете?
Джерард подвинул к себе стул и стал раскладывать на нем листы. Он никогда не клал своих бумаг на стол Хауленду, и тот давно уже не пытался ему это предлагать. Джерард знал, что Хауленд невысокого о нем мнения — как о человеке и профессионале. Хауленд обвинял его в нежелании сотрудничать с полицией. Хотя на самом деле именно полиция не желала сотрудничать с Джерардом, а нередко и вовсе ему мешала. Однако за последние десять лет Джерард раскрыл внушительное число преступлений, в отношении которых официальное следствие лишь терялось в догадках.
