Это был первый этап операции. Но чтобы реализовать второй, следовало заставить Кархана работать в пользу России. Движение исламского фундаментализма в некоторых странах Востока через своих миссионеров упорно забивало клин между славянами и тюрками, между православием и мусульманством в бывших союзных республиках. Чечня, а точнее, генерал-коммунист, захвативший власть, первым откликнулся на призыв фундаменталистов и принял их идеологию из соображений корыстных: получить поддержку и помощь с Bостока, закрепить свое положение падишаха. Он практически ничем не отличался от Кархана: оба служили в Советской Армии и коммунистическому режиму, оба воевали против мусульман афганских моджахедов, и кто больше избил своих единоверцев, еще надо было посчитать; оба же затем начали работать против России. Вступив в разногласие с чеченским диктатором, Кархан, как; профессиональный разведчик и специалист по Востоку, мог бы постепенно образовать свою партию, основанную на экономических интересах и способную ослабить влияние корыстного соперника и тенденции к расколу не только в российских республиках с мусульманским вероисповеданием, но и бывших союзных. Все-таки дореволюционный опыт мирного сожительства разных конфессии в империи был уникальным, проверенным и жизнеспособным.
С Карханом следовало усиленно работать, причем методами, на которые он еще реагировал, - жестким психологическим давлением, всякий раз загоняя его в угол неоспоримыми фактами и вескими аргументами.
Иными словами, вести за него ту игру, о которой подозревали "горные орлы", и этим все дальше и дальше отводить его от бывших соратников, втягивать в глубокий и необратимый процесс размежевания, а может быть, и открытой вражды. К тому времени, когда бывший. "грушник" созреет под натиском сложившихся обстоятельств для самостоятельной игры, отступать уже будет некуда, и ему придется принимать тайное покровительство своей собственной Родины.
Так планировал полковник Сыч, однако и здесь вдруг резко ощутился признак фатализма...
"Брандмайор" успешно провел пресс-конференцию, заставил ужаснуться и возмутиться самую "независимую" власть - четвертую по счету, "власть" над умами и общественным мнением. Несколько дней все средства массовой информации на все лады обсуждали то, что сейчас было необходимо и выгодно ФСК, строили предположения, предсказывали, анализировали, делали зловещие выводы, пугали народ и больше пугались сами. Журналисты толпами дежурили у подъезда на Лубянке, иногда самым "удачливым" и "всемогущим" удавалось пробиться на несколько минут в кабинет директора и получить короткое интервью. "Брандмайор" прилично отработал "оплошность" дилетанта в службе безопасности, проговорился о Кархане, а еще через пару дней интерес газетчиков к горячему материалу вдруг резко, как по команде, упал. Некоторые, стоящие на крайних позициях, еще продолжали шуметь и вещать о надвигающейся на Россию беде; самые же "независимые" прочно замолчали. И это было симптоматично: кто-то, на самом деле всесильный, велел не трогать проблем, связанных с чеченскими сепаратистами, и не поднимать волны возмущения в обществе. Точно так же, на самой высокой ноте, была оборвана "песня" прессы о фальшивых авизо и триллионах перекачанных в Чечню рублей, незаконных поставках нефти, которая экспортировалась в третьи страны, и прочих криминальных действиях, заставляющих гореть от возмущения всякое честное журналистское сердце.
Сыч предполагал, что так и будет, поэтому уже готовил новый ход - утечку "секретной" информации, когда его пригласил к себе "брандмайор". Кажется, он только что вернулся с теннисного корта, где проигрался в пух и прах: полковник никогда не видел на его лице тяжелой задумчивости - будто мать родную схоронил.
- Скажи мне откровенно, Николай Христофорович, к тебе никто не приезжал из... высших должностных лиц? - спросил он как-то отвлеченно и безнадежно. Не интересовался работой?
- Нет, - осторожно проронил Сыч, ожидая еще какого-то неприятного признания "брандмайора".
Сыч работал под плотным прикрытием своего руководства, и этот надежный громоотвод избавлял его от прямых контактов с кем бы то ни было - такие условия обговаривались заранее.
- Так я и думал, - обреченно вымолвил директор ФСК, но в глазах загорелся тихий злобный огонь. - Ты старый кагэбэшный волк... Скажи, как можно работать, если уже никому нельзя доверять?
- Вопрос риторический, товарищ генерал. Отвечать не буду.
Кажется, "брандмайор" проговорился где-то еще, оплошал уже по-настоящему. Утечка информации становилась полезной, если давалась в строго дозированной форме, как гомеопатические средства. В ином случае лекарства обращались в яд...
- Я задаю вопросы самому себе! - вдруг вскипел он. - Любой секретный документ, касаемый чеченского вопроса, становится известным Диктатору. Как это называется?
- Это называется просто - сбор секретной информации. Служба работает.
- А нам как работать в этих условиях?
- Нам требуется извлечь из этих условий полезное для себя и использовать во благо, - невозмутимо сказал Сыч. - В наших руках теперь будет хороший канал для дезинформации. Только каждый шаг, каждую бумажку нужно делать с расчетом и умом.
- Да, Николай Христофорович, я подумал об этом. Я тоже становлюсь иезуитом... Но самое главное - операция с Карханом провалена!
Сыч ни о чем не стал спрашивать, не выдавая своих чувств, ждал, когда "брандмайор" признается сам. Он не признался, задавил в себе и возмущение, и обиду.
- Департаменту госбезопасности Чечни известно, что Кархан находится у нас, - вдруг заявил он. - И наша Комиссия по правам человека теперь спрашивает, куда мы дели гражданина Саудовской Аравии.
Это могло быть обыкновенной проверкой спецслужбами противника, которые отрабатывали Кархана со всех сторон, действуя исподволь и в лоб, по своим агентурным каналам и через государственные институты. Зная обстановку глухого непрофессионализма в органах власти, противостояния между чиновниками и аппаратами, они рассчитывали на возможность, что кто-нибудь да проговорится. Однако "брандмайор" что-то недоговаривал, и потому, вероятно, Кархана засветили по большому счету.
А даже малейшее подозрение могло свести всю операцию на нет. Скорее всего, директор ФСК неосторожно ответил на чей-нибудь вопрос, заданный ему на теннисном корте после интервью, опубликованного в "независимой" прессе.
- Жалко отдавать Кархана, - сказал Сыч. - Немедленно уберут.
- Туда ему и дорога! Пусть за него отвечают мудрецы из Комиссии по правам человека!
- Комиссия ни за что не отвечает. А вот нас в очередной раз вываляют в грязи. Кархан предстанет благородным разбойником, мы - злоумышленниками, наследниками проклятого прошлого КГБ. И убийство Кархана обязательно спишут на нас.
- Потому я и спрашиваю: как можно работать в таких условиях? - снова закричал "брандмайор" и осекся, справился с чувствами. - Мы можем предъявить ему обвинение? Посадить на несколько лет? Для его же блага...
- Обвинение предъявим, но дело в прокуратуре обязательно развалят, вздохнул Сыч. - Там не захотят ссориться с Комиссией по правам человека. Но даже если его и посадят, то он умрет в тюрьме от сердечного приступа или повесится еще в следственном изоляторе. А смерть все равно повесят на нас, иезуитов.
Директор ФСК походил по кабинету, потряс головой, зло рассмеялся:
- Теперь что же, нам его спасать? Парадокс! - Ничего, товарищ генерал, успокоил Сыч. - Подобное случается во всех спецслужбах мира. А Кархан все-таки наш бывший разведчик, Герой Советского Союза... Мы ему устроим побег. Пригласим членов этой Комиссии, передадим из рук в руки, покаемся. Эти... члены обязательно захотят потолковать с мучеником из наших застенков, повезут его в свои апартаменты, чтобы устроить пресс-конференцию По дороге он сбежит. Ему ведь невыгодно позировать перед тележурналистами, знает, какая уготована судьба. Сбежит, а мы его встретим и надежно спрячем. Только об этом не следует нигде говорить...
- Да, я уже сделал кое-какие выводы, - недовольно проговорил "брандмайор". - Мог бы и не предупреждать... Все мордой об лавку!
- Извините, товарищ генерал, - удовлетворенно повинился Сыч. - За одного битого двух небитых дают.
Директор ФСК неожиданно остановился перед полковником, посмотрел ему в лицо, сузил глаза.
- Ты хитрый мужик, Николай Христофорович! Большой, а какой-то скользкий, неуязвимый. Тебя ведь голой рукой не возьмешь. Если хочешь, ты даже неприятен мне.
- Спасибо за откровенность, - усмехнулся Сыч. - Это мне нравится.
- Что тебе нравится? Откровенность моя?
- Нет, особенно ваша характеристика.
- Вот опять хитришь! - воскликнул "брандмайор". - Ты же меня презираешь! Ты же готов по физиономии дать! Ну скажи, дал бы? Ведь это я провалил операцию с Карханом!
- Дал бы, - помедлив, согласился полковник. - Если б знал, что делу поможет. Но ведь не поможет, а после драки кулаками не машут.
