— Будет, Брошин, будет. И разговор будет, и всё остальное тоже будет, — заверил его Александров. Он остановился, присел перед парнем, без замаха, коротким боксёрским хуком ударил его в лицо.
Стоявший у двери милиционер подхватил навзничь упавшего Брошина, с трудом усадил на стул. Молоденький сотрудник с восхищением наблюдал за происходящим.
— Ну, б…, ментюга ё… Считай — заказан, — Брошин стёр с лица проступившую кровь. — Долго не проживёшь, паскуда.
Новый удар пришёлся в скулу. Брошин мотнул головой, увлекая за собой сломанный стул, отлетел в сторону, упёрся затылком в стену. Его огромные со сжатыми кулаками руки безвольно легли на пол.
* * *
Самолёт Аэрофлота под острым углом набежал на посадочную полосу, мазнул колёсами по гладко отполированным плитам бетона и покатил вдоль служебных помещений.
Пассажиры шумно захлопали крышками багажных отсеков, загородили проход, помогая друг другу разобраться с ручной кладью.
Вилор Семёнович Хропцов сидел у окна в дальнем углу салона. Спешить ему было некуда: весь багаж — плоский, из натуральной кожи, «дипломат» — лежал у него на коленях. Полёт он перенёс как никогда плохо: не спал ни минуты, из еды ни к чему не притронулся — всю дорогу его тошнило. Канадским Эльмаром Икрамовичем оказался здоровенный бугай кавказской национальности с лицом профессионального уголовника: надёжно спрятанные под «брежневскими» бровями глазки, горбатый нос с вылезающими из ноздрей курчавыми волосами. Лоб, как таковой, отсутствовал.
Никаких «дальнейших указаний», вопреки заверениям Рубикса, Хропцов от него не получил, если не считать ещё одного, с сургучной нашлёпкой конверта. «Это не вскрывать, ясно? Плохо будет, твою мать», — посоветовал бугай, после чего повернулся и ушёл. Свидание оказалось скоротечным, немногословным, отнести же этот его «совет» к «дальнейшим указаниям» Вилор Семёнович никак не мог.
Его путешествие СССР — США приближалось к своему благополучному завершению: за стеклом иллюминатора поплыли многочисленные здания аэропорта имени Джона Кеннеди.
«Вот даже президента убили, — грустно подумалось Хропцову — а уж на что берегли, охраняли. И — пожалуйста. А у него, генерала, между прочим, хоть и в отставке, ни одного пусть и захудаленького телохранителя. Конечно, убьют и не извинятся». Предчувствие чего-то страшного, неотвратимого завладело его сознанием.
С отвращением зыркая вокруг себя, он бесцельно, инородным телом болтался в густой среде счастливых, кричащих, хохочущих и целующихся пассажиров.
«Закомпостировать билет на первый же рейс и, как три сестры: в Москву, в Москву, в Москву».
— Вилор Семёнович, если не ошибаюсь? — его тронули за плечо.
Хропцов так громко вскрикнул, что находившиеся рядом люди шарахнулись в стороны.
— Ой, да что это с вами? Вы всех перепугали, — рядом с ним стоял сотрудник советского торгового представительства в Нью-Йорке, молодой человек с бесцветными глазами и безукоризненно ровно выбритым пробором. — С прибытием вас. Что, трудно дался перелёт? — Он протянул руку. — Круглов Сергей Егорович. Как долетели?
— Спасибо, вполне, — Хропцов засуетился, полез в карман. — Мне поручено…
Молодой человек укоризненно улыбнулся:
— Не здесь, Вилор Семёнович, успеется. Это мне поручено. Поручено не только встретить, но и сделать ваше недолгое пребывание здесь по возможности приятным. Пойдёмте, машина на парковке.
Он подхватил Хропцова под руку и заговорил, заговорил, не закрывая рта. Он извинялся за всю Америку, за все её неуклюжие мегаполисы и за отдельно взятый Нью-Йорк в частности, за то, что тот перегружен транспортом, перенаселён чужестранцами, перезаражён выхлопными газами, перенасыщен бандитами и наркоманами, неграми и китайцами, перегажен голубями, вонючими скунсами и собаками, «хоумлессами» и проститутками. «И вообще, вы знаете, Америка — это сплошное “пере”. Переедание, перепитие, переглупость, перенаглость, перенищета, перебогатство — всё это и есть Америка…».
Когда, наконец, перед Хропцовым распахнулась дверца роскошного лимузина, он подумал, что знает теперь об этой стране практически всё.
Круглов сел за руль, включил приёмник.
— Нуте-с, теперь с удовольствием слушаю вас, — он повернул к Хропцову своё холёное лицо, сдобренное мягкой улыбкой.
— Это от Аджоева Эльмара Икрамовича, он встречал меня в Канаде, — Хропцов достал из кармана два запечатанных конверта, протянул их Круглову — а это сувенир из Москвы. У меня всё.
— Не густо, — сотрудник торгового представительства заменил улыбку строгим выражением лица. — Мне дана установка один из них вскрыть при вас. Не возражаете?
— Почему, если установка…
Круглов открыл незапечатанный конверт.
— Красавица, неправда ли?
С фотографии на него смотрело улыбающееся лицо Вероники.
В старинном пригородном замке на берегу живописного озера господин Энтони Майлз вёл приём.
Сновали официанты с подносами. В разных уголках посреди зелёных ковров лужаек дымились жаровни.
Разноцветные зонтики, затеняющие парковую мебель, напоминали экзотических бабочек.
Гостей было много. Строгие смокинги, дорогие меха, сверкающие сотнями граней бриллианты — всё говорило о причастности собравшихся к миру немалого бизнеса.
Сотрудник советского торгового представительства был здесь своим человеком. С ним здоровались, ему кланялись, дружески хлопали по плечу, многие считали за честь поговорить о деле, чокнуться, выпить бокал вина. Круглов был неизменно дружелюбен, улыбчив, галантен, он вежливо слушал собеседников, участливо вникал в их проблемы, горячо возражал или соглашался. Никто из присутствующих на приёме не был обделён его пристальным вниманием.
Он видел Веронику, окружённую компанией азиатского вида приземистых мужчин неопределённого возраста.
Энтони Майлз подвёл его к своему семейству. Он надолго припал к руке супруги, потрепал по щеке, чмокнул в головку хорошенькую нарядно одетую девочку лет семи.
В углу просторной гостиной пили пиво два широкоформатных человека, в одинаковых серых костюмах. Красные лица и стрижки под «полубокс» делали их похожими на близнецов. Оба они неотрывно следили за передвижениями Круглова.
Хропцов припарковал машину, протянул подбежавшему служащему приглашение, направился к замку.
Ярко выкрашенная, умело скрывающая свой возраст дама взяла Круглова под руку, кокетливо погрозила пальцем.
— Серж, вы ведёте себя отвратительно. Почему вы не обращаете на меня внимания?
— Кларочка, вы, как всегда, ко мне несправедливы. Здесь я сегодня только ради вас. И если кого и вижу вокруг, то это тоже вы.
Они отошли в сторону.
Усталая темнокожая певица тщетно пыталась привлечь к себе внимание гостей звуками популярного шлягера. Помогали ей в этом четыре пожилых музыканта. Единственным благодарным слушателем был сотрудник Интерпола Стив. Один только раз он отвлёкся от певицы, когда Вероника, отделавшись наконец от своих приземистых японцев, направилась в глубь парка.
Это же заметил Круглов. Он связался взглядом с одним из «близнецов», кивком головы указал в сторону Вероники. Тот допил пиво, двинулся к выходу.
В гостиную вошёл Хропцов. Взял с подноса предложенный официантом бокал, огляделся по сторонам.
Круглов наклонился к своей жеманной собеседнице.
— Кларочка, прошу прощения, мне опять придётся вас покинуть, — он понизил голос до недвусмысленного интима. — Ненадолго.
— Ах, Серж, вот так всегда. Вы становитесь неуловимым. Мужчину в вашем возрасте должны интересовать не только дела…
— Я вернусь, дорогая, — Круглов бегло приставил губы к её ручке, поспешил к выходу, окликнул Хропцова.
— Вилор Семёнович.
Тот вздрогнул.
— Прошу прощения, я опоздал. Запутался в паутине ваших дорог.
— А-а-а, а я вам что говорил? Америка — страна переборов. И дороги не исключение. Ничего страшного. Как отдохнули?
— Хорошо, спасибо.
— Ну и отлично. А не подкрепиться ли нам? Здесь хорошо кормят. И главное — бесплатно. — Он рассмеялся собственной шутке и, не дожидаясь согласия, обвёл поляну широким жестом. — Прошу.
Вероника видела, как Круглов и Вилор Семёнович поднялись на протянувшуюся вдоль озера террасу. Они прошли мимо столика, за которым пил пиво один из «близнецов», и устроились неподалёку у самой воды. К ним подошёл официант.
Пьяненький японец ухитрился обнять Веронику за плечи. Это при том, что в одной руке он держал тарелку с пирожными, другая же была занята открытой бутылкой шампанского.
— Вы нас покинули, мисс, я пришёл вас вернуть, мы скучаем.
