К удивлению Нертова, райотдел милиции узнав об анаше, найденной в приюте, а также о похищении журналистки, очень обрадовался и, в лице прибывшего капитана, выразил благодарность Алексею. «Живеночек» давно уже надоел милиции, ибо юные беглецы или торговцы гуманитарными вещами то и дело попадали в отделение. Поэтому Нертову пришлось всего лишь расписаться в качестве очевидца.
Милиционерам было трудно заниматься протокольными формальностями. Им пришлось и утихомиривать детей, некоторые из которых были готовы прямо сейчас убежать из приюта, и защищать капитана от наскоков освобожденной Степаниды Васильевны. Алексей и Юля время от времени слышали ее угрожающее бормотание, в котором можно было уловить знакомые имена и должности: «Премьер-министр, председатель Государственной Думы, Жириновский, Далай-лама, мать Тереза».
— Мать Тереза уже умерла, Степанида Васильевна. — Заметила Юля.
Завхоз продолжала бормотать.
— Мы тут, вроде, не нужны, — вставил Алексей, — поехали, если мою машину не угнали.
Машину, к счастью, не угнали, поэтому через десять минут Нертов с Юлей были уже вдалеке от переулка, оставившего у них немного приятных воспоминаний.
— Интересно, куда денут детишек? — Спросил Алексей
— Не знаю. Главное, отсюда увезут. Накормят. И вымоют. — Пообещала Юля.
«Я не просто юрист или телохранитель, — подумал Алексей, а лицо со специфической специализацией — спасение девиц». Он вспомнил юлю в момент, когда ей угрожал Гошка. Юля ничуть не походила на одинокую даму, всегда надеющуюся только на себя. Просто, хорошая девчонка.
Они молчали, пока не переехали Троицкий мост.
— Может, поедем к тебе домой? — Вдруг спросила Юля.
— Нет, ответил Алексей. — Нельзя.
Юля пристально взглянула на него, будто хотела рассердиться. Но потом передумала и весело предложила:
— Тогда в ближайшее кафе. Надо выпить кофейку и чем-нибудь перекусить.
— Раз мы побрезговали трофейной стряпней тети Маши, придется так и сделать. — Согласился юрист.
Заведение они нашли быстро. Взяв кофе, жаркое в горшке и какие-то сливки — Юле захотелось сладкого, они присели в дальнем углу.
— Хороший был день, — заметила Юля. — По правде говоря, два часа назад мне казалось, что кофе мне больше не пить. Ведь они были пьяные и ничего не соображали. Тогда я презирала их, а сейчас очень боюсь. Хочется куда-то забиться.
— Ничего, эта гадость кончилась. Сегодняшний день прошел. Я не хочу грузить тебя своими проблемами, но для меня он оказался хуже. Дальше будет лучше, быть иначе не может.
Юля не ответила. Неожиданно она пододвинула свой стул к Алексею и опустила руку ему на грудь. Возможно, она хотела скрыть слезы.
Скрипнула дверь. Алексей устало повернул голову. На пороге стояла Нина.
Глава 5. Куда «ссут серванты»
Нертов никак не ожидал, что нечаянная встреча с Ниной в кафе, где он успокаивал журналистку, будет иметь столь серьезные последствия. Он отлично запомнил злые слова, сказанные на прощание Ниной. Такими словами запирают дверь навсегда. Даже не меняя замок. Как это было ни горько, это Алексей еще бы мог скрепя сердце пережить, рассуждая, что женщина позлится-позлится, да вскоре одумается, поняв беспочвенность своей обиды. Но Нина, очевидно решив разорвать полностью отношения со скомпрометировавшим себя человеком, велела всем охранникам, действовавшим под началом Нертова, прекратить работу в фирме и, говоря проще, выставила их вон. В результате и «Транскросс», и сама Климова остались вообще без охраны, если не считать, конечно, нескольких вахтеров. Самое большее, на что они были способны — перекрыть легальный доступ всем сподвижникам Нертова в фирму, но обеспечить безопасность — увы…
По-собачьи преданный генеральному директору Акулаев с парой мордоворотов, некогда уволенных еще Даутовым и снова принятых Ниной на работу после ее разрыва с Алексеем, тоже был не в счет. Нертов считал, что новый телохранитель не принесет ничего, кроме эффекта присутствия, так почитаемого в американской системе охраны и менее популярного в западной Европе. Если уж профессиональные бодигарды и сыщики не могли толком противостоять участившимся проблемам на шоссе, то что говорить о каких-то двух-трех качках, имеющих представление об охране на уровне «пошел вон, а то в морду заеду»? Такой горе-телохранитель может спровоцировать нападение не только своим внешним видом, но и поведением. Хорошо, если в создавшейся ситуации они бы случайно нарвались на какого-нибудь пьяницу, а если очередной случай будет срежиссирован вроде давнишнего нападения на Нину в белые ночи?..
Сам Акулаев, встретив опального бодигарда у «Транскросса», пряча глаза, промямлил, извиняясь, что он — лицо подневольное, а Нертова категорически велено не подпускать к генеральному директору. Правда, чтобы не злить собеседника, добавил: «Нины Анатольевны и так в офисе сейчас нет». Алексей только и смог ответить:
— Да ладно, не дурак. Все ясно. Только пиво больше не пей во время службы. Это чревато. Привет. — А затем развернулся и ушел. Насильно мил не будешь.
Ничего более неразумного, чем смена охраны во время, когда и над фирмой, и над самой Ниной нависла угроза смерти, придумать было нельзя. Но ни с Нертовым, попытавшимся с ней объясниться, ни с посланным для более удачных переговоров Николаем Ивановым, руководительница «Транскросса» говорить не стала. Точнее, с сыщиком она согласилась попить чаю, мимоходом поинтересовалась, как поживает любимая собака — ротвейлер Маша, скоро ли навестит Петербург очаровательная Женевьева, французская приятельница Николая и так далее, в том же духе. Но когда Арчи заикнулся было об охране, голос Нины стал напоминать звук долго пролежавшего на морозе металла и она чуть ли не прямо указала гостю на дверь, сославшись на неотложные дела. Сыщику ничего не оставалось делать, как вежливо попрощаться. Но перед этим, пока собеседница отвлеклась, вынося какие-то никчемные бумаги секретарше (прекрасный повод показать, что разговор окончен), Арчи успел прилепить под тумбу ее стола миниатюрный микрофон. Так, на всякий случай, в качестве прощального подарка. Алексей не пользовался такими штуками, тем более, против своей любимой. Но у Арчи оснований для предрассудков не было. Оставив «подарок» сыщик вернулся в контору, где его ждали Нертов и Александрыч.
В ходе «производственного совещания», затянувшегося далеко за полночь, друзья решили, что как бы то ни было, но прекращать свою работу по «Транскроссу» они не будут, тем более что следовало проверить несколько версий, казавшихся довольно перспективными. Главным фигурантом одной из них был Сергей Борисович Царев, в порядочность которого не верили ни Нертов, столкнувшийся с ним два года назад, ни бывшие оперативники, за версту чуявшие всякую дрянь, пусть даже она выглядела вполне респектабельно.
Долгое совещание было прервано самым бесцеремонным образом. К ужасу Александрыча, мигом вспомнившего некогда преподанный ему урок самбо и к удивлению остальных присутствующих в комнату впорхнуло грациозное создание. Из-за приоткрытой двери выглянула улыбающаяся физиономия дежурного сыщика, которому было строго наказано не пускать посторонних в контору («Смотрите, радуйтесь, кто к нам пришел!»). Но, увидав выражение лица зама начальника, сыщик немедленно скрылся в темноте коридора.
На пороге комнаты стояла Женевьева. Только она могла так, без предупреждения примчаться из своей Франции, посреди ночи добраться через весь город до сыскного агентства, надеясь на радостную встречу с его любимым начальником. Ее похожее на «мур-р-р» — «здравствуй дорогой» оборвалось, едва успев начаться.
— Николя, бедная девушка ждет — не дождется, пока ты к ней приедешь или хотя бы позвонишь, а ты, оказывается, развлекаешься со своими друзьями, — удивленно воскликнула вошедшая, по пути чмокнув в щеку Алексея и оторопевшего Александрыча, — а тебе никто не говорил, что девушек нельзя надолго оставлять одних?
Не поняв толком, шутит ли Женька или говорит серьезно, Арчи начал оправдываться, мол «тут возникли некоторые проблемы», но девушка, перебив его, заявила, что «единственная проблема — это я» и сыщик больше не мог сказать ни слова, так как его рот был в тот же миг принародно заткнут сладкой французской помадой.
Нертов тактично отвернулся, сделав вид, что пытается рассмотреть висевший на стене плакат времен перестройки «Голосистость — вот наше богатство»! Александрыч же, схватив со стола грязные стаканы, побежал срочно их перемывать. Но едва он выскочил за дверь, как оттуда послышался оглушительный грохот, звон бьющихся стекол и заковыристая фраза зама, в которой самым литературным было слово «мать».
Женевьева, отпустив Арчи, как и полгода назад, во время первого визита в агентство, всплеснув руками, охнула: «Боже, я же там свои чемоданы оставила!», после чего сыщик в приступе безудержного хохота повалился грудью на стол, вызвав этим очередной поток проклятий из-за двери…
