«А вдруг выяснится что-то еще? Вдруг я еще кого-нибудь…»
Слово «убила» она боялась произнести даже мысленно. Врач не может быть убийцей. Он, напротив, должен спасать людей от болезни, от смерти. Иначе какой он, к черту, врач? Он палач!
И главное:
«Что же это за случай, о котором он говорит? Почему я его знаю, Ройзена? Откуда?»
Она пыталась вспомнить и не могла. Что-то ей мешало. В итоге у нее заболела голова, подскочило давление. Она хотела было позвонить сыну, но передумала. Зачем беспокоить Игоря? Поэтому решила позвонить снохе и уже потянулась к мобильному телефону, но мелькнула мысль: «А что я ей скажу? Что мне плохо? Юле сейчас не до меня. Она сама ждет моей помощи. Денег… Господи… Да какая в них ценность, в этих деньгах?!!»
Нервы Софьи Львовны были обострены до предела. В таком состоянии организм чутко реагирует на каждый шорох, на каждый запах, на каждое прикосновение, даже случайное. Софья Львовна была одна, но она ясно слышала сладкое звучание скрипки, которой аккомпанировал рояль, нежно и в то же время страстно, словно любовник, обольщающий застенчивую женщину. Донна скрипка немного кокетничала, но уже готова была сдаться, и рояль перешел на басы, словно устилая бархатом постель, занавешенную шелковым пологом. Где-то рядом звучала музыка, Софья могла в этом поклясться! И не просто музыка, а прелюдия к страсти, к любви, когда мужчина и женщина все забывают в объятиях друг друга.
К тому же запахло чем-то необычайно вкусным, изысканным. Запах был тонкий, совсем не похожий на тот, что издавала жирная, щедро сдобренная сливочным маслом и зачастую пересоленная стряпня Татьяны. Нет, этот повар к деликатесам относился бережно, лишь слегка подвергая их кулинарной обработке и сохраняя природный запах и вкус. Щепотка изысканных специй, капелька оливкового масла первого отжима, нерафинированного, с приятной горчинкой, несколько минут на гриле – и вот вам кулинарный шедевр!
«Гребешки? Лобстеры? – заволновалась Софья. – Неужели он решил замолить грехи и устроить мне еще один изысканный ужин при свечах?»
Но время шло, ее никто не звал. Более того, ей почудился звон бокалов и женский смех. Едой и тонким французским вином наслаждались без нее.
«У меня начались галлюцинации, – сердито подумала Софья Львовна. – Это никуда не годится!»
Но скрипка по-прежнему звучала, запах вкусной еды, казалось, просачивался сквозь стены, а смех… О, она не просто смеялась, эта женщина, она была счастлива, потому что праздновала победу!
– Это невыносимо! – вслух сказала Софья Львовна и решительно откинула одеяло.
Ей надо убедиться, что это всего лишь галлюцинации. Все спят, в доме тихо, едой не пахнет, музыки никакой нет. Она накинула халат и пригладила волосы. Машинально бросила взгляд в зеркало: старуха.
Шаркающей походкой Софья Львовна двинулась по коридору. Но нет, звуки музыки не утихали, напротив, становились все настойчивей. Из гостиной просачивался неясный, колеблющийся свет. Софья Львовна его узнала: так горели свечи. К возбуждающему аппетит запаху еды добавился тонкий аромат фиалок, будоражащий воображение. Сначала она хотела уйти, но потом передумала. Сегодня был день открытий. Она уже узнала правду о своей последней любви, так она называла его мысленно и вслух в разговорах с приятельницами. «Моя последняя любовь». Предатель, лгун и подлец! Последняя любовь… Точнее, предпоследняя.
Последняя была здесь, за этими дверями. И ей мучительно захотелось узнать, что там. Это было похоже на болезнь, жар не спадал, а, напротив, усиливался, Софья Львовна дрожала как в лихорадке. Поэтому она толкнула дверь и нерешительно замерла на пороге.
Она не сразу узнала эту женщину. Эффектная блондинка в алом платье. Роскошные платиновые волосы, яркие глаза в кайме густых ресниц, смеющийся рот с белоснежными зубами. Женщина была так хороша, что Софья Львовна какое-то время просто ею любовалась.
Потом невольно сделала шаг назад.
«Она красавица, а я… Откуда? Когда она приехала? И… кто это?»
А потом до нее дошло: это же Магдалена! Просто она никогда не видела управляющую накрашенной и в вечернем платье. В самом деле, Магдалена Карловна не пользовалась косметикой и одевалась в стиле, который называется «унисекс». Макияж ее преобразил, превратил в настоящую красавицу. И платье… Ах, что это было за платье! Оно прекрасно облегало стройную фигуру, подчеркивая тонкую талию и открывая покатые женственные плечи. Из глубокого выреза заманчиво выглядывала молочно-белая грудь. Да! Оказалось, у Магдалены есть грудь!
Софья Львовна машинально стала застегивать верхние пуговицы на халате, чтобы спрятать свою. Потерявшую форму, одрябшую, с вялыми сморщенными сосками, грудь сорокавосьмилетней женщины.
«Он ведь говорил: Лена разбирается во всех этих женских штучках. А я смеялась…»
Но кто бы мог подумать?! Всего лишь макияж и вечерний наряд! И вот вам – волшебное преображение! Магдалена ловко скрывала свою привлекательность, ходила по дому как серая мышка, а теперь вдруг расцвела.
Софья Львовна представила картину: яркая блондинка и потускневшая брюнетка. Молодая сильная женщина с налитой грудью, наполненная жизненными соками, и бесплодная климактеричка с вялой кожей. Старуха…
Он поднял глаза. Точнее, оторвал взгляд от смеющейся Магдалены. Он все увидел. Он их сравнил. И все понял. Софья Львовна задрожала.
– А, Соня! Уходи, ты нам мешаешь. Или нет… Иди-ка сюда.
Она, словно марионетка, безвольная, полусонная, сделала пару шагов вперед. Машинально, потому что он велел.
– Мы тут ужинаем, болтаем, – сказал он небрежно. – Как видишь, нам весело. Случилось странное: я решил, что влюбился. Только женщину перепутал. Ты за эти дни так постарела и подурнела, а Лена, напротив, расцвела. К тому же сегодня она мне жизнь спасла. И я вдруг подумал: а не пожениться ли нам? Лучшей женщины я все равно не найду. А там и о детишках можно задуматься. Тебе-то уже поздно их иметь.
Она закрыла ладонями уши, затрясла головой:
– Не надо, не надо, не надо…
– У тебя все позади, – он не улыбнулся, нет, оскалился. Ей стало страшно. – Сколько тебе уже? Пятьдесят? Выглядишь как старуха.
Магдалена молча улыбалась.
– Налей нам вина! Ты что, оглохла?
– Я не… не прислуга…
– Я мог бы предложить тебе место. Допустим, поломойки. Со своими профессиональными обязанностями ты тоже не справляешься. Ты даже не можешь отличить нормальных людей от психопатов. Брагин абсолютно здоров. Был. И Тамара Валентиновна. Как же легко я тебя убедил в том, что они психи! Впрочем, ты и себя считаешь нормальной.
– Я что, безумна? – удивилась она.
– А разве нет? У тебя типичное климактерическое расстройство психики на фоне гормональной перестройки организма. Не веришь – ступай к Марку. Тебе Тамара Валентиновна сообщила твой диагноз. Осталось только, чтобы это подтвердил психиатр.
– Не-ет…
– В общем, я тебя бросил. Ради нее, – он кивнул на Магдалену. Та радостно улыбнулась. – Зачем мне фригидная, да к тому же безумная пятидесятилетняя женщина? Я хочу молодую и здоровую. Я сам молод и полон сил. Я себя чувствую как никогда замечательно!
Они с Магдаленой переглянулись и рассмеялись.
Вид чужого счастья подействовал на Софью Львовну сильнее всего остального. Это был мощный удар по психике, тот самый, о котором предупреждал профессор Ройзен, удар, который и в самом деле спровоцировал острый психоз. Только счастливая женщина может так расцвести. И только несчастная, обманутая и брошенная может в мгновение ока превратиться в засохший цветок, который только и осталось, что выбросить на помойку. С острым психозом справиться нетрудно: надо лишь устранить вызвавшую его причину. К примеру, если человек запаниковал из-за того, что застрял в лифте, надо вытащить его из кабины. Если захлебнулся в воде и потерял от страха остатки разума – вытащить из реки или там моря.
Но причина, по которой запсиховала Софья Львовна, была, как ей казалось, наступившая старость. И вторая причина – молодая красивая соперница, которую невозможно устранить. Невозможно убежать отсюда сейчас, ночью, в мороз, в метель. Это означает смерть. До трассы она не дойдет, а если и дойдет, ей вряд ли удастся поймать машину. Замерзать в снегу страшно, это казалось ей долгим и мучительным, а забыться требовалось немедленно. Терпеть все это до утра невозможно. Ситуация оказалась неразрешимой, причина неустранимой.
И Софья Львовна кинулась бежать. Она неслась по коридору к себе в комнату, еще не зная, что конкретно предпринять, главное, немедленно, сейчас же. Ей вслед летел звонкий смех ослепительной Магдалены.
По-прежнему пахло фиалками и тонкими французскими специями, пела скрипка, кто-то наслаждался жизнью, но для Софьи Львовны это лишь усугубляло ситуацию. Она была чужой на этом празднике жизни, что вызвало сначала жгучую обиду, а потом защитные механизмы психики рухнули, и Софью Львовну с головы до ног затопила боль.
