Объясняться я не стала. Просто скроила такое убийственное лицо, что Аркадьевну отбросило от Жоры, как намагниченную крошку от магнита другой полярности.
— Хорошо, — покорно произнесла мадам и вслед за мной вышла через террасу.
Пробежав по дорожке парка, я рассусоливать не стала, приперла Полину Аркадьевну к стенке первой попавшейся беседки и, внимательно следя за выражением ее глаз, проговорила:
— Почему ты не сказала, что Коротич приходил к тебе ночью? Наши номера рядом, я все слышала. — Зрачки Полины расширились. Я намеренно формулировала вопрос так, чтобы не дать Полине возможность догадаться, о каком посещении идет речь, — о первом достоверном или втором вероятном.
— Ты что?! С ума сошла?! — отпихнула меня Полина и ответила неадекватно: — Там же Жора!
— При чем здесь Жора? — не поняла я и подумала, что Аркадьевна сбрендила и запуталась в любовниках.
— «При чем, при чем», — передразнила та. — Он бы меня убил! Знаешь, какой Отелло!
Приблизительно — знала. Так как вчера видела, как мавр плющил соперника о стену.
Полинка тем временем обежала беседку, забралась внутрь и, прижав обе руки к груди, запричитала:
— Я прям не знаю, что делать, Сонь! Я ведь думала — это Жорж пришел! Открыла дверь — а там Коротич! Ой, что было, мамочки родные, я его еле выпихнула! Жора ведь мне позвонил по внутреннему телефону, сказал — встретил твоего «бывшего», чуть не придушил. И говорит — еще раз сунется, точно придушу.
— А Коротич?
— А что Коротич? Он в это время в номере был. Знаешь, что я пережила? Один звонит, ругается, другой рядом стоит, ухмыляется. Еле выкрутилась, чуть не чокнулась.
— То есть Жорж не знал, что Коротич в это время был в твоем номере?
— Что ты?! — замахала руками Полина. — Отелло! — Последнее восклицание она произнесла с некоторым кокетством. — Если бы я не была уверена, что он тут же меня растерзает, то, конечно, во всем призналась бы.
Вот дурища, право слово! Тут убийство раскручивают, а она в амурах путается.
— Зачем приходил Коротич?
— Значит, так. Якобы за водой. Но на самом деле — лапал.
— За какой водой? Поконкретнее…
— Значит, так. — Полину потряхивало от перевозбуждения, и речь получалась сбивчивой. — Он пришел ко мне за водой. Говорит — в мини-баре только холодная, в графине простая кипяченая, а он хочет теплой минеральной без газа. Говорит — пошел на кухню поискать водички, а там твой придурок под лестницей. Побил. Вот… Ну, он и поднялся обратно ко мне, вдруг у меня теплая бутылка с водой есть, а у него горло побаливало. Пришел ко мне и выдул стакан моего молока.
— Какого молока? — зацепилась я.
— Простого. Только спросил вначале — теплое? Я свое снотворное всегда теплым молоком запиваю. Так врач советовал и, вообще, лучше действует, у меня ж такая бессонница, прям…
— Стой, — остановила я поток. — Ты пила это молоко?
— Нет, не успела. После Стасика немного осталось, но я, знаешь ли, брезгливая… Стакан помыла и воды из графина налила.
Болтливая ты, а не брезгливая!! Понеслась, не остановишь… Без сил, без слов и почти без мыслей я опустилась на лавку.
— Полина, когда Коротич выпил твое молоко? Время?
— Ну-у-у, приблизительно без пятнадцати час. А что?
— А кто еще заходил в твой номер?
— Да все, — пожала плечами Полина. — Валентин Наумович и Сема за снотворным, ты же сама слышала, как я им предлагала… Гнедой программку телевидения разыскивал… А что?
На эти «что» я старалась не обращать внимания.
— Когда они заходили, молоко уже в номере стояло? И кстати, где?
— Да. На тумбе. Я… ой! — Полина испуганно прижала руки к горлу. — Ты думаешь… это — меня?!
— Думаешь, думаешь, — передразнила я. — Меньше надо о романах думать! Вспоминай давай, кто из гостей подходил к тумбе со стаканом и где в этот момент ты была!
— Ой, мамочки, — продолжала пищать Полина, не отнимая рук от горла, — это что же…
— Полиночка, — медово попросила я, — давай пугаться позже будем. Вспоминай. Семен Иванович мог в стакан с молоком яд подлить?
— Я… ой… да, — кивнула Караулова. — Я в сумочке копалась… а стакан… он на тумбочке стоял.
— А Валентин Наумович?
— Тоже. Все было так же. Я у сумочки, он… Он по номеру ходил, говорил что-то…
— Гнедой?
— Гнедой вообще какой-то чудной был. И мне показалось, что программка ему вовсе не нужна. Вроде бы искал он что-то или кого-то.
— Так что или кого?
— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Подошел к балкону, раздвинул шторы, выглянул… Не знаю. Как будто думал, что я кого-то прячу… Но не программку, это точно. Я ему с порога сказала, что у меня ее нет.
— Понятно. — Гнедой мог разыскивать Гошу, и об этом лучше поговорить с ним.
— И что мне дальше делать?
— Каяться. Следователю. И о Жоре, и о Стасике, и о молоке. Обо всем, короче.
— Неужели это меня хотели отравить? — убитым голосом произнесла Полина и совсем спокойно покачала головой, словно не доверяя догадке. — В уме не укладывается. За что?!
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — банально посочувствовала я. — Топай к следователю, а то вон за тобой Антон идет.
Антон быстрым шагом приближался к беседке. Аркадьевна поправила прическу, натянула на груди голубую водолазку без рукавов и неверной, покачивающейся походкой, цепляя тонкими каблучками стыки дорожных плиток, заспешила к дому. Друг друга они миновали совершенно индифферентно — Антон мазнул по Аркадьевне краем взгляда, мадам обошла бодигарда по краю плиточной дорожки, угодив правым каблуком на газон.
Я полусидела на деревянных перилах и нервно покусывала губы.
— Возможно, отравить собирались Полину, — сразу, без вступлений, сказала охраннику. — Чуть меньше чем за час до смерти Коротич был в ее номере и пил молоко, которое мадам приготовила себе для крепкого сна.
— Еще раз и подробнее, — деловито попросил Антон.
— Повторяю. Полина принесла себе из кухни стакан молока. Или горничная принесла, но это не важно, главное — молоком Полина запаслась загодя. Она страдает бессонницей и в тяжелые времена принимает на ночь эксклюзивный снотворный порошок. Запивает его молоком. Об этой привычке, как я догадываюсь, знают все. Уж в Протопопове и родственнике покойного я совершенно уверена. Причем оба были в номере Полины незадолго до того, как Коротич покусился на ее молоко. Полина утверждает: каждый из этих господ имел возможность подлить яд в стакан.
— Паршиво, — пробормотал Антон.
— Еще как, — согласилась я. — На Станиславе убийства могут не прекратиться. Надо все рассказать Туполеву.
Уже шагая по дорожке к отелю, Антон выразил недовольство вопросом:
— Почему твоя Полина не сказала обо всем сразу? — В голосе прозвучала также нотка недоверия.
— Не вникай, — отмахнулась я. — Тут сердечные дела. Непосредственно к убийству они отношения не имеют.
— Уверена? — мрачно бросил Антон уже на крыльце гостиницы.
— Отвечаю. Тут только любовь и ревность. Полина втрескалась в Жору, как школьница, это она из-за него о визите Коротича молчала…
Туполев сидел в кресле перед включенным на спортивный канал телевизором и якобы отвлекался на футбол. В комнате было накурено так, что не справлялись кондиционеры, я подошла к балкону и распахнула его двери настежь. Развернулась на фоне окна и сообщила:
— Назар, покушаться могли на Полину.
На этом мое соло закончилось, Антон встал перед телевизором, загородил собой экран и быстро, кратко и очень толково ввел патрона в курс дела.
Туполев откинулся на спинку кресла, посмотрел на меня странным, расфокусированным взглядом и проговорил:
— Как я понял, вы оба считаете, что убийства на этом не прекратятся?
Назар смотрел на меня, а не на Антона, и отвечать пришлось мне.
— Может быть, и так. Если бы чистоплюйка Караулова не помыла стакан, мы знали бы точнее. Но тут… — я беспомощно развела руками, — предположить можно всякое.
Антон внезапно ушел на второй план, встал за хозяйское кресло и, кажется, с любопытством начал ждать, какие еще предположения я соизволю выдвинуть. Полина моя знакомая, я больше знаю об ее мужиках и проблемах, так что как ни крути, но тут Антон прав. Его дело — сыск и охрана, мое — предложения и версии выдвигать, раз уж вызвалась. В крайнем случае, ошибусь — поправит, сморожу глупость — на то я и женщина.
Доверие мужчин всегда действовало на меня стимулирующе, я стянула из пачки Туполева сигарету, прикурила. Мужчины безмолвствовали, Туполев переваривал новую версию убийства по случайности, Антон не мешал шефу в данном процессе. А я сказала:
— Подозреваемых, как мне представляется, у нас осталось всего лишь двое — Семен Иванович и Валентин Наумович.
— Почему двое? — хмуро спросил Назар.
