Байджанти Дивайя скрестила на груди руки. Сантьяго обратил внимание, что на ней нет ни золота, ни традиционной одежды. В оливково-зеленом одеянии с карманами и застежками-«молниями» она выглядела как Че Гевара в женском платье на летной палубе авианосца.
— Мы постараемся облегчить его положение насколько возможно, — заверил ее Сантьяго, хотя не представлял, как это сделать.
Это было до митинга протеста таксистов у северной оконечности Центрального парка, неподалеку от того места, где работала его сестра. Эсперанса сделала несколько снимков телефоном и отправила ему; буйная зелень северо-восточной части парка резко контрастировала с ярко-желтым пятном, тянувшимся от угла Сто десятой улицы и Пятой авеню до мостов через Ист-Ривер. Сантьяго никогда не видел ничего подобного. Такси было гораздо больше, чем на стоянке в аэропорту. Эта бурлящая желтая масса состояла из гневных, испуганных таксистов. Управление полиции мобилизовало дополнительные силы в защитном снаряжении и установило по десятку полицейских машин на всех значительных перекрестках от Девяносто шестой до Двадцать третьей улицы. По этому маршруту было организовано три мобильных командных поста, и два вертолета из авиационного подразделения кружили над парком вместе с вертолетами информационных агентств. Сантьяго праздно поинтересовался, нет ли там и одного-двух высотных беспилотных самолетов, камеры которых передают в Вашингтон изображения высокой четкости, которые могли быть полезны для их расследования. Не мог бы Мор это выяснить? Мор сделал ему Рыбью морду, и Сантьяго с отвращением скрылся в такси. Настроение его поднялось, лишь когда к нему присоединилась Байджанти Дивайя.
Сантьяго пришло в голову, что хотя он никому из мужчин не признался бы в своем отношении к Мору, Байджанти Дивайю это не касалось. Хотя его ранние впечатления значительно изменились, он вынужден был согласиться, что у нее есть нечто превосходящее интуитивную женскую проницательность, которой обладали его сестра и мать. Байджанти Дивайя владела чем-то недоступным для женщин, которых он знал. Он не верил в парапсихологические явления, экстрасенсорное восприятие, спиритов, медиумов и прочую популярную психологическую чушь, засоряющую кабельное телевидение. Сопровождая семью в церковь, Сантьяго не чувствовал никакой связи с божественным и не питал особой веры в собрата-человека. Воспитание и работа излечили его от этого начисто. И все-таки в Байджанти Дивайе было что-то неземное, чего он не мог определить. И, не до конца понимая ее интерес к Мору, был совершенно уверен, что она знает, кем был Мор, знает с их первой встречи в аэропорту. Он чувствовал это интуитивно, без какого-либо рационального объяснения.
Таксисты съезжались со всех сторон, светящиеся надписи на крышах машин показывали, что они не на работе. Некоторые, очевидно, слушали одну и ту же пенджабскую радиостанцию с той же мелодией, несущейся из окон с опущенными стеклами. Даже Сантьяго подумал, что это очень хороший ритм.
— Это «Соне да Чалла» Викранта Сингха, — пояснила ему Байджанти Дивайя.
«Черт возьми, откуда ей известны мои мысли?» — раздраженно подумал Сантьяго. Мор сказал, что она интерсексуальна и у этих людей долгая история. Откуда он об этом знает? Люди наподобие Байджанти Дивайи существуют не только в Индии, но и в Пакистане? Почему такому сумасшедшему типу, как Мор, о них известно? Может, переодевание помогало ему в глубокой разведке?
И с какой стати она вообще решила содействовать им?
Едва Сантьяго собрался спросить об этом, как она сказала:
— Вы недолго работаете со своим партнером, так?
Сантьяго был захвачен врасплох, в последнее время с ним это случалось часто.
— Что? Примерно полгода, — пробормотал он.
Она улыбнулась, это было приятное зрелище, особенно по сравнению с выражением лиц, которые он обычно видел в эти дни.
— Наверное, вы не знаете его прошлого?
Она знала, хотя и не могла знать. Маккьютчен скрывал сведения о Море и полагал, что Сантьяго тоже скрывает. Может, наркоакулы? Заместитель комиссара Деррикс или этот тип Сэффрен? Что за черт?
— Вы хотите узнать номер его телефона?
— Чего я хочу, в данном случае не важно. Если правительство считает нужным следить за таксистами, ему стоит обратиться в агентства, наблюдающие за этой индустрией. Но, боюсь, это дело глубже и серьезнее — таксисты оказались в центре нешуточной схватки между двумя крайне опасными противниками. Я хочу защитить работающих в этой индустрии от жестокой борьбы между вашим управлением и людьми в такси, не являющимися таксистами, хотя обе стороны используют их для собственных целей. Чего я хочу, детектив, так это безопасной, приличной таксомоторной индустрии, которая еще никогда не была таковой. Таксомоторный бизнес является существенной частью городской инфраструктуры, он дает первую работу поколениям иммигрантов, приезжающих в эту страну, чтобы кормить семьи, живущие по всему миру. Человек, которого вы ищете, исключение, его грязные дела хорошо известны коллегам. Кара его, как и ваше расследование, надолго запаздывает. Я хочу, чтобы другие, приличное, усердно работающее большинство, в этой индустрии имели средства к существованию, чтобы они были защищены на оставшееся время.
— Оставшееся? — недоуменно переспросил Сантьяго.
Байджанти Дивайя вздохнула, глядя в ветровое стекло.
— Говорят, некоторые hijra могут предсказывать будущее. Не знаю, могу ли я, но чувствую, что близится пора, когда профессия таксиста исчезнет — их заменят роботы. Количество правил, опасностей для здоровья, подорожаний, страховок и расходов на горючее достигло зенита. Вскоре кто-нибудь создаст рентабельного таксиста-робота, который не спит, не ест, не страдает почечной недостаточностью от каждодневного сидения за рулем, не превышает скорость, не сбивается с пути и, может, даже не попадает в аварии. Он постоянно будет сообщать о своем местонахождении в КТЛ, не станет спорить с пассажирами и устраивать протесты, как сегодня. Это он, — кивнула она на дисплей.
Сантьяго опустил взгляд. На него в упор смотрел молодой индус, стоящий возле такси. У него были взъерошенные волосы, зеркальные солнцезащитные очки и непринужденная улыбка, он жестикулировал небольшой группе стоящих на площади таксистов. На фотографиях Мора этот человек со смехом указывал на заброшенное здание на Двадцать четвертой улице.
Хлопнула пассажирская дверца. Байджанти Дивайя уже шла к углу Двадцать шестой улицы и Мэдисон-авеню, где перед заколоченным досками рестораном стояло такси; за рулем сидел смуглый человек с густой белой бородой, в темном тюрбане. Она села на пассажирское сиденье, и они уехали.
«Жаль, — подумал Сантьяго, передавая изображение на телефоны команды ОАБ, — что меня не будет там и я не увижу, как она поедет, стоя в пикапе, во главе десяти тысяч такси, пересекающих Манхэттен золотой нитью длиной две мили. Очень жаль». Сантьяго надеялся, что Мор сделает снимок просто на память. Может, он окажется в какой-нибудь книге, где-нибудь, когда-нибудь.
В участке ОАБ не было особой сутолоки после массовых беспорядков. Для допросов выделили три комнаты — для таксиста по имени Арун Ладхани, индуса, и для другого, по имени Вилиад Нгала, приехавшего из Демократической Республики Конго по сомнительному разрешению на работу. По сделанному наркоакулами анализу путевых листов такси, ездивших вокруг местонахождения точек (и по наблюдениям Мора с крыши), водителей этих машин, работавших в соответствующие смены, быстро опознали. Байджанти Дивайя на всякий случай подтвердила их личности, и все они были здесь. Где-то по пути первая группа ОАБ превратилась в эффективное полицейское подразделение. Маккьютчен был так доволен, что, к облегчению Сантьяго, забыл пополнить запас яблочной жвачки.
Третью комнату для допросов отвели двум командам федералов. Команда ФБР состояла из специальных агентов Сальтарелло, Бассаданцы и их куратора, высокого бледного человека по фамилии Тотентанцт. Они спорили о юрисдикции с куратором команды министерства финансов, юрким смуглым человеком по фамилии Рил. Два его дюжих подчиненных, Жильяр и Рондо, свирепо смотрели на Сантьяго и Мора, явно испытывая желание подраться. Именно они их преследовали во время безумного рывка Мора по мосту Куинсборо.
Федералы арестовали Марка Шьюксбери, главу аптечного фонда — одно из новых образований «Урбанка», основанных по строгим федеральным правилам, принятым после суда над Ягоффом. Его неожиданно взяли в кабинете во время совещания с членом законодательного собрания штата, фамилия которого была хорошо известна полицейским, толстым, смуглым греком Омматокойтисом, возглавлявшим Комитет по финансовому контролю. Когда появились федералы, Омматокойтис тут же смылся (фамилии его в ордере не было), а Шьюксбери принялся громко требовать адвоката. Это прекратилось, едва его примкнули наручниками к столу в комнате для допросов, и он начал нести бессвязный вздор. Федералы неохотно сказали полицейским о перечне расходов Шьюксбери, содержавшем ряд выплат «Бэкэнел индастриз» — первоклассному публичному дому в особняке на Западной Восемьдесят третьей улице, рядом с парком. Войдя туда, наркоакулы (в сопровождении вооруженной команды спецназа, которую быстро вызвал Мор) обнаружили процветающую компанию. «Шесть разных видов наркотиков», — произнес, тяжело дыша, Лизль в свой телефон. Еще более уличающим оказался компьютер компании, жесткий диск которого молодая стройная женщина в одном белье тщетно пыталась уничтожить, пока Турсе не прицелился ей в середину лба и не посоветовал мягко: «Не дергайся, милочка». У обеих наркоакул на «глоках» имелись лазерные прицелы и, кроме того, кобуры, в которых можно незаметно носить пистолет, что не соответствовало стандартным требованиям.
