— Я дам вам пятнадцать. — Мередит открыла кошелек. — На всякий случай — вдруг работы окажется больше, чем мы ожидаем.
Для Мередит десять фунтов представлялись совершенно недостаточной суммой за два часа тяжелого физического труда, включающего, среди прочего, и мытье окон. Поэтому она с радостью заплатила Джанин побольше.
Не похоже, чтобы Оливия Смитон адекватно оценивала трудолюбие и старательность Джанин, которой удавалось поддерживать безупречный порядок в «Грачах» одной, без посторонней помощи! А ведь в «Грачах» столько просторных комнат с высокими потолками, резные деревянные перила и карнизы! Джанин трудилась не покладая рук. Однако Оливия, во всех прочих отношениях явно добрая женщина, движимая старомодным снобизмом, оставила домработнице мизерную сумму. Зато избалованной девчонке, единственной дочери состоятельного подрядчика, отказала целых две тысячи фунтов! Стоило Мередит вспомнить о странном завещании миссис Смитон, как она невольно ожесточалась по отношению к покойнице.
Она снова покосилась на дорогой видеомагнитофон. Интересно, чем еще подрабатывает Джанин, помимо того, что убирает в чужих домах? Есть ли у нее другой источник дохода? Скорее всего, есть, что совсем не удивительно. Ведь ей приходится растить двоих мальчишек без всякой помощи со стороны их папаши, и она рада каждому грошу, который к ней попадает.
В голове у нее зазвучал тихий голосок: «Допустим… Только допустим, что Джанин очень нужны были деньги и она считала, что Оливия оставит ей больше чем какую-то жалкую сотню?»
Джанин взяла у Мередит две банкноты — в десять и пять фунтов — и сунула в карман платья.
— Вы не волнуйтесь. Сделаю в лучшем виде. Но ведь вы еще не сейчас уезжаете, а только в конце недели! А у меня, признаться, не стоит очередь из заказчиков…
— Вы ведь и сами знаете, как бывает, — туманно ответила Мередит.
Джанин вышла на кухню и вскоре вернулась с двумя кружками. Одну она протянула гостье.
— Так что, покупаете старый дом?
— Старый дом? Ах да, «Грачи». — Мередит надеялась, что Джанин не услышит в ее голосе виноватых ноток. — Вряд ли. Славное место, но слишком уж большое — и парк огромный.
Джанин снова села на диван и похлопала по подушкам сливового цвета:
— Они из «Грачей». Достались мне после того, как все старье разобрали и продали. На все навесили ярлычки с ценой, но подушки я успела унести домой еще до оценщиков… Кому нужны старые диванные подушки? — Она добавила, словно извиняясь: — Я спросила разрешения у ее адвоката! И заодно спросила, можно ли мне взять тапочки. — Джанин потопала ногой по полу. — Мистер Беренс, то есть адвокат, разрешил. Сказал, что не видит препятствий, почему бы мне и не взять старые диванные подушки, раз я найду им применение. Согласитесь, они очень украсили мой старый диван!
Интересно, подумала Мередит, что еще прихватила Джанин — с согласия мистера Беренса или без него. Да какая разница? Имущество все равно продавалось. Может быть, Джанин решила, что имеет на это некоторое право, ведь она много лет следила за домом и обстановкой, поддерживала их в хорошем состоянии. Родных у Оливии не было. Правда, она получила письмо. Разговор сам собой плавно вырулил к теме, интересовавшей Мередит.
— Очень жаль, когда после смерти владельца приходится разорять и продавать весь дом. Неужели у нее совсем не осталось никого из родных?
— Был муж, но он погиб на войне.
— Ах, она вам это рассказывала?
Джанин задумалась.
— Нет… почти до самого последнего времени, но тогда она меня уже хорошо знала. Не очень она любила распространяться о себе. Но однажды ей пришло письмо от человека по фамилии Смитон — должно быть, родича со стороны покойного мужа. Тогда она и рассказала, что ее муж погиб на войне и с тех пор она не желает иметь ничего общего с его семьей.
— Она поссорилась с родными мужа или просто отдалилась от них? — спросила Мередит. — Такое часто бывает, если в браке нет детей.
— Она не говорила, но, по-моему, они крупно поругались, потому что тогда старушка очень расстроилась. Из-за письма то есть. Лицо у нее побелело, как у покойницы, только вот тут… — она дотронулась до скул, — проступили красные пятна. Никогда раньше я ее такой не видела! Она вся дрожала. Мне показалось, у нее приступ, и я принесла ей стакан воды. Она позвонила мистеру Беренсу и велела, чтобы он сам ответил этому Смитону. Передал, что она, мол, не хочет их никого видеть. Мне показалось, Смитон хотел приехать, навестить ее. После того случая больше он ей не писал.
— А ничего больше… она больше ничего не делала после того, как получила письмо?
В глазах Джанин зажглись проницательные огоньки, и она наградила Мередит пристальным взглядом. «Она меня раскусила! — с сожалением подумала Мередит. — Догадалась, что я пришла поговорить об Оливии».
— Вам-то что за дело? — холодно осведомилась Джанин.
— Дело есть.
Мередит решила, что лучше всего быть откровенной.
— Что-то не так?
Джанин насторожилась.
— Ни о чем плохом я не знаю, — искренне ответила Мередит.
Джанин допила чай и надолго задумалась. Наконец она нехотя сказала:
— После того как пришло письмо, Оливия и правда стала сама не своя. Принялась искать старые вещи по всему дому — и в шкафах рылась, и в комодах, везде. Сожгла целую кучу старых документов. Сказала, мол, делает чистку. Правда, ей и чистить-то особо было нечего. Она мне объяснила, что всю жизнь регулярно так делает: время от времени наводит порядок в бумагах. Вот и сейчас, мол, поступила так на тот случай, чтобы, когда она уйдет — она имела в виду, умрет, — все было бы в порядке.
Ничего себе «в порядке»! Не оставила после себя ни одной зацепки!
— Значит, очередную чистку она устроила после того, как ей пришло письмо от Смитона?
— Похоже на то. Она сожгла какие-то старые бумаги и фотографию.
Мередит постаралась не выдавать волнения.
— Фотографию?!
— Не портрет, — поспешила пояснить Джанин. — Снимок старого дома. Он немного смахивал на «Грачи». Помню, зашла я в комнату, а она стоит на коленях перед камином, рвет старые письма и бросает их в огонь. Я попросила ее быть осторожной и подняла с полу старый снимок. Она, по-моему, нарочно отложила его в сторону — вроде как приберегала до последнего, может, хотела еще раз взглянуть на него перед тем, как сжечь, понимаете? Я передала снимок ей — хотела помочь, и все. А она мне так злобно: «Сама справлюсь, спасибо, Джанин!» — как выхватит его! И швырнула в огонь. Я еще тогда подумала: жалко, ведь фото очень старое. Похоже, тот дом был в какой-то деревне вроде нашей: вокруг много деревьев, за ними колокольня, совсем как при церкви, что через дорогу от «Грачей». Вообще-то очень похоже. Я бы расспросила ее, не будь она такой раздражительной. Нет смысла подставляться, чтобы тебе откусили голову, верно?
— Людей на снимке не было?
— Только ребенок, — ответила Джанин. — Девочка, одетая по старой моде, даже в шляпке, представляете? — Она посмотрела Мередит прямо в глаза. — А больше я ничего вам не могу сказать, извините. Странная она была старушка. Мы с ней неплохо ладили. Но подружиться с ней было невозможно. Понимаете, о чем я?
Еще бы не понимать, подумала Мередит. Пол оказался прав. Оливия была человеком старой школы и считала Джанин не более чем прислугой. Такие, как Оливия, с прислугой не сплетничают.
— Что ж, тем хуже… — неосторожно вырвалось у Мередит.
Джанин смерила ее подозрительным взглядом.
Вернувшись домой, Мередит и Алан пообедали остатками вкусностей, привезенных накануне Полом и Лорой.
— Ты отлично справилась, — великодушно, хотя туманно похвалил ее Алан, жуя сырную палочку. — Снимок — совершенно новая подробность. Должно быть, он много значил для старушки, потому что, судя по всему, только он и дожил до последнего, при ее-то любви к чисткам!
— Выходит, письмо Лоренса так напугало ее, что она решила сжечь снимок.
— По-твоему, она сожгла фото из страха, а не просто из злости?
Мередит покачала головой:
— Она чего-то очень испугалась. Конечно, мы можем лишь гадать. Но по-моему, на том снимке был дом, где прошло ее детство, а девочкой в старомодном платье, судя по словам Джанин, была сама Оливия. Вот почему позже Оливия купила «Грачи».
— Объясните, Холмс!
— До того как Оливия выхватила у нее снимок, Джанин успела заметить, что старый дом очень похож на «Грачи» и пейзаж вокруг примерно такой же. Сентиментальность столкнулась со здравым смыслом. Почему люди хранят предметы, которые в глазах других просто хлам? Годами не выбрасывают какие-нибудь осколки, сувениры, не обладающие никакой ценностью? С ними связывают воспоминания! Оливия хранила снимок, потому что он был последним звеном, связывавшим ее с детством, но после письма Лоренса она швырнула его в огонь. Конечно, она очень испугалась!
