Прошлое вернулось.
Потом он назначил дату отъезда и успокоился. Хотя конверт, где адрес был написан до боли знакомым почерком, по-прежнему обжигал руки. Но зато ночные кошмары прекратились. И чтобы они больше не возвращались, после своего пробуждения он первым делом брал лист белой бумаги, цветные карандаши и рисовал, рисовал, рисовал…
КОДА (Заключительная часть)
Глазов теперь не знал, что же делать? Как себя вести? В голове вертелась только одна мысль: «Меня использовали». Дмитрий терпеть не мог это выражение, и теперь изо всех сил пытался найти ему аналоги. Его держали за дурачка, покрывали свои грязные делишки, держали на крючке мнимой любовью. То есть, постельными отношениями. О своей любви она ему ни разу не говорила… А на языке по-прежнему вертелось: «Меня использовали». Он понял, что писатель Аким Шевалье не был для Юлии Шумовой чужим человеком. Раз дарил ей свои странные рисунки. Неужели они были любовниками?
И когда? В какой момент? Может, они и убивали вместе? Она — его сообщница! Быть может, она и вынимала письма из абонентского ящика! И Мельников знал! И сказал Светлане! Глазов был в бешенстве.
Любимая женщина ему лгала. И как! Слезы лила! Пыталась разжалобить, рассказывая душещипательные истории! Боже мой! Она его соблазнила! Но для чего? Какой у нее интерес? Чтобы он никогда не поймал убийцу? Он же сам отправил письмо! Предварительно его прочитав. Быть может, она после этого связалась с Акимом Шевалье, предупредила его?
Глазов с трудом сообразил, что надо ехать за Юлией в Москву. Два часа из отпущенных трех уже истекли, и теперь он наверняка опоздает. Но ему уже было на это наплевать. Из одной большой лжи вытекало множество мелких.
Например, водила ли Юлия машину? Она говорит, что нет. После смерти мужа за руль не садилась, боялась. Но машина у нее в гараже стояла. А рассказ о любовнике? О ребенке, которого она якобы потеряла? Из-за этого Юлия и хотела довести расследование до конца и упрятать Никольки в тюрьму или в психиатрическую лечебницу. Но от кого был этот ребенок? А если не от Петра Шумова?
О нет! Гибель «любимого» мужа не была для нее ударом! Наоборот, это должно было развязать ей руки. Она — сообщница! Вот что пытался сказать ему Мельников!
Дмитрий понял, что пора откровенно поговорить с Аркашей. Надо взять себя в руки. Так приедет Никольский или нет? Глазов вновь почувствовал себя болваном. Вспомнил, как Юлия не решалась писать адрес на конверте. «Ты хочешь, чтобы я написала?»
Тупица! Гениальный сыщик! Ха-ха-ха! Мальчишка! Она с самого начала все знала!
А он-то, дурак, изобретал хитроумные ловушки! Все гораздо проще. Его использовали. Ничего. Он справится. Главное, не подавать виду, что карты открыты.
…Глазов ехал к метро. Гнал на большой скорости. Руки, лежащие на руле, подрагивали. Он все еще был в бешенстве и еле сдерживался. Когда машина вильнула, встречная возмущенно просигналила. С ума, мол, сошел? Или пьяный? Глазов выругался вслух и вцепился в руль. Так можно и в аварию попасть! Нервы нервами, а дорога дорогой. Ну, нет! Он не спешит сломать себе шею! Только не сейчас!
Глазов увидел ее у метро, с мороженым в руке. Юлия озиралась по сторонам и заметно нервничала. Дмитрий сообразил, что сильно опоздал.
— Давно ждешь? — хрипло спросил он, вылезая из машины.
Первая фраза далась с трудом, дальше пошло легче. Учитель был хороший. Вернее, учительница. Она-то как лгала! Без запинки!
— Где ты был? Я уже полчаса тебя жду! Второе мороженое ем. Хочешь, чтобы я стала толстой?
Она потянулась к его щеке холодными от мороженого губами, Глазов слегка отстранился:
— У тебя губы липкие. Что купила?
— Купила? — удивилась она. И полезла в машину. Он сел на водительское место, стараясь невзначай не повернуться к ней лицом.
— Ты говорила что-то насчет сюрприза. Разве не мне?
— Ах, да… Знаешь, я решила подарить тебе что-то особенное.
«Да уж!» — зло подумал он. — «Уже подарила! Особенней и не придумаешь!» Слушал с неприязнью, как она радостно щебечет:
— Мы должны куда-нибудь поехать. Когда все это закончится, начнем новую жизнь. Ты должен обязательно поехать за границу. В путешествие. В Средиземноморский круиз. Или нет, еще дальше. Вокруг света. Хочешь в путешествие? Не хочешь? Как это ты можешь не хотеть в путешествие? — рассмеялась, затеребила его, взъерошив волосы. — А сейчас непременно в ресторан! Я хочу обо всем забыть!
— О чем? — машинально спросил он.
— Неважно. Хорошо, что у меня есть деньги. Хочешь чего-нибудь вкусненького? Что ты любишь?
— Картошку с селедкой, — зло сказал он.
— Ах, какой ты смешной! Волосы такие пушистые!
Дмитрий вдруг вспомнил жену Светлану. Все они, бабы, одинаковы! Одна изменяет, другая врет. Третья и врет и изменяет одновременно. Юлия продолжала щебетать о ресторане, об изумительных блюдах, которые там подают, о том, как хорошо гулять по Москве вдвоем.
Глазов наконец, сообразил. Ба! Да это похоже на истерику! Говорит без умолку, словно пытается отвлечься от неприятных мыслей.
— Мне надо позвонить, — сказал он.
— Пожалуйста, — Юлия протянула ему телефон. — Звони.
Посмотрела вопросительно, а глаза ясные, невинные. Как будто ничего не произошло!
— Я выйду из машины.
— Зачем? Что это еще за тайны?
— А у тебя?
— Ну, у меня… Я тебя люблю, и поэтому оберегаю от неприятностей.
Заветное «люблю» прозвучало в контексте. Так естественно, как будто это дело давно решенное. На обед будет курица с картошкой, на ужин салат из свежих овощей, а всю оставшуюся жизнь — любовь к нему, Дмитрию Глазову.
Он все-таки вышел из машины с ее сотовым, набрал номер рабочего телефона Аркадия Мельникова. Услышав его голос, сказал:
— Мельник, она сейчас была у тебя.
— Глазов, ты? Фу ты, черт! Слушай, разговор есть.
— О чем ты с ней беседовал?
— Да ты что, старик?! Тут дело серьезное, а ты хочешь по телефону! Нет у меня на нее ничего, в этом-то вся и проблема! Понимаешь ты, нет! Свидетели путаются в показаниях, вдовушка твоя золотая — баба-кремень. Черт знает, откуда в ней такая сила взялась? Поначалу-то была такая размазня. Истеричка. Да ты слушаешь, что ли?
— Мельник, я потом к тебе заеду. Мне узнать кое-что надо.
— А завтра ко мне.
— Завтра не смогу.
— Слушай, поискал бы ты у нее пистолетик, а? Мне даже ордера на обыск не дают. А ты поищи.
— Какой пистолет?! — тут Дмитрий заметил, как на него начали обращать внимание. Правильно: стоит мужик с сотовым телефоном в руке, орет в трубку не своим голосом про оружие. Полный привет.
— Старик, неужели она тебе не призналась? Ты же с ней спишь.
— Заткнись!
— Разве ты не за этим закрутил с ней роман? Не следствию хотел помочь? Иначе к ней было не подобраться. Я уверен, что она его не выбросила. Вдруг понадобится тебя застрелить, как ненужного свидетеля? Уговори ее на явку с повинной. И пусть оружие сдаст. Иначе будет хуже. Перевернем ее хату вверх дном и оружие все равно найдем. Тогда ей крышка. Пусть сама приходит… И кстати, мне звонила твоя жена.
— Некстати она тебе звонила.
— Да? Ты не думай, мы теперь просто друзья.
— Слушай, Мельник, некогда мне. Твои люди за нами присматривают?
— Дел у нас других нет? Ты знаешь, сколько работы? Режиссер твой будет отсечен уже в аэропорту, там все предупреждены. А до тех пор мы улики будем собирать на твою золотую вдовушку. Чтобы ордерок получить. На обыск и на задержание. Ты уж сам как-нибудь, старик. Всего тебе.
Глазов услышал гудки и с ненавистью посмотрел на телефон. Захотелось вдруг разбить аппарат о ближайший ларек с мороженым. Юлия из машины не выходила, и он видел краешек ее застывшей от напряжения щеки, к которой прилипла темная прядь волос.
Он стоял и не знал: что делать? Стена между ними вдруг рухнула, и то, что там увидел Дмитрий, его просто потрясло. Он вспомнил все с самого начала, словно кинопленку назад прокрутил: их знакомство, свой второй визит, поездку во Владимирскую область, рисунки на шкафу… Последним ударом было услышанное от Мельникова. Пистолет. Все.
И вновь всплыло: «Меня использовали». Она с самого начала все рассчитала. Его рассчитала. Он понял, что никогда ей этого не простит. Не было любви. Ничего не было. Был щит, который она выставила навстречу опасности.
Он сел в машину, не спеша закрыл за собой дверцу, вытер мокрое от пота лицо. Жара. Проклятое лето! Посмотрел на Юлию и вспомнил, что она старше на целых семь лет. При свете яркого солнца были видны все мелкие дефекты ее кожи: морщинки в уголках глаз, пигментные пятна, обилие родинок на левой щеке. Тональный крем, которым она пользовалась, в такую жару, конечно, потек.
Но она же предупреждала! Возраста не скрывала. Не говорила, что ей (ха-ха-ха!) двадцать пять. Ему и сейчас было наплевать, что там с ее лицом, просто заставлял себя смотреть и перебирать в памяти эти изъяны, как заклинание. Должно быть средство против любви. Если есть яд, значит, существует и противоядие. Седой волос в пряди, прилипшей к смуглой щеке, сломанный ноготь на указательном пальце…
