в таком виде, если только она не человек театра.
Поэтому я ничего не ответила. Поскольку денег у меня с собой не было, я отдала ей шаль – бедняжка сначала не хотела ее принимать, но потом с удовольствием закуталась. Это была взрослая женщина, моя ровесница. Я подумала: а вдруг это мать того сахарного мальчика, которого мы с Дойлом встретили несколько дней назад?
– Хотите меня поскоблить? – предложила она в благодарность.
Я ответила, что не люблю сахар.
2
Как со мной обычно и бывает, встряска от ночного приключения утянула меня в трясину глубокого сна, как только я вновь оказалась в своей постели. Я помню, мне снилась Мэри Брэддок: она что-то говорила, не знаю что. Проснулась я от стука в дверь.
На пороге стояла Мэри Брэддок.
Да, мои сны тоже сбываются.
А мир вокруг все больше походил на книгу Кэрролла.
– Его преподобие уезжает, – серьезно объявила старшая медсестра, а ее тик посылал мне неразборчивые сигналы. – Мистер Икс хочет, чтобы ты пришла.
Я увидела, что Мэри спокойна, усталости нет и следа, никаких мешков под глазами, как будто бы все ночное происшествие было только частью моего сновидения. И все-таки оно было наяву: об этом свидетельствовало отсутствие шали, которую я подарила сахарной женщине.
К тому же я знала, насколько сильна Мэри Брэддок, поэтому ее собранность меня ничуть не удивила. А момент для расспросов о ночных приключениях был, конечно, неподходящий. Я оделась и спустилась на второй этаж.
Утро понедельника. Прошла неделя с моего возвращения в Кларендон, и за это время случился один пожар и одна смерть, а еще было кошмарное откровение из уст друга мистера Икс, которого, как предполагалось, мы должны были защитить. А еще мужчины, кажется, покончили со своей работой в подвале, кухня вернула себе прежний облик, и там, как и раньше, царила миссис Гиллеспи.
Дверь в подвал была закрыта и безмятежна. Я представила, как там внизу Питер Салливан спит в своей отгородке из занавесок.
Зайдя в холл, я увидела, что входная дверь распахнута, и я испугалась, что Кэрролл мог уже уехать. Но в проеме двери на улице я увидела Джимми Пиготта, который подзывал кэб. Не знаю, хотелось мне этого или нет. Я старалась развеять свое шипастое сомнение, поднимаясь по лестнице для пансионеров и проходя по коридору второго этажа. Да, Господь свидетель, я хотела, чтобы Кэрролл убрался раз и навсегда вместе со своей книгой. Но в то же время такой поступок был мне отвратителен. Он казался мне трусостью. Кэрролл втянул всех нас в страшное дело, он сам это признавал, поэтому уехать сейчас было бы в высшей степени гадко.
В комнате мистера Икс я застала очень странную сцену. (Попутно я успела себя спросить, настанет ли такой день, когда, войдя в эту комнату, я увижу, что все «нормально».)
Больше всего меня поразила поспешность, с которой устроилось собрание: сэр Оуэн и Квикеринг пришли в халатах, первый даже не причесался. Я никогда не видела сэра Оуэна непричесанным. Это событие уникально в истории само по себе. Понсонби – тот надел костюм, но видно было, как быстро он это проделал, и не было на нем ни воротничка, ни галстука. Единственным гостем, одетым как подобает, был Кэрролл. Он сидел на своем привычном месте, склонив голову так низко, что я не видела лица. Седые волосы ниспадали на лоб вуалью. «Вуаль непристойности», – подумала я.
Все были возбуждены – кроме улыбающегося мистера Икс.
– Доброе и не совсем обычное утро, мисс Мак-Кари. Вы застали нас в попытках уговорить его преподобие: мы просим его отказаться от своей идеи и не покидать нас. Сегодня утром он проснулся после очередного кошмара, который не желает нам пересказывать, и первое, что он сделал, – попросил заказать ему экипаж до вокзала. Джимми уже отправился выполнять это поручение. Да, решение принято, и все наши усилия пропадают впустую… Я хотел, чтобы вы пришли и с помощью вашего неизменного красноречия и человеколюбия помогли нам отговорить его от совершения величайшей ошибки. Пожалуйста, мисс Мак-Кари, его преподобие вас слушает.
– Останьтесь, – сказала я.
Больше мне ничего в голову не пришло.
Повисла тяжелая тишина. На меня смотрели все, кроме Кэрролла.
– М-да, – высказался мой пациент. – Если бы это я собирался уезжать, ваше неизменное красноречие и человеколюбие заставили бы меня выскочить из окна, чтобы сократить путь. Но есть и плюсы: если его преподобие останется, выслушав вашу речь, значит дела его не так плохи, как нам представляется.
Сэр Оуэн оставил сарказм моего пациента без внимания. Он был по-настоящему встревожен.
– Чарльз, если только… если бы ты только захотел поделиться с нами свои последним сном… Возможно, мы бы и поняли твое решение, правильно?
А следом за мягким увещеванием хозяина раздался лай спущенного с поводка Квикеринга:
– Это абсурд! Бросать все, даже не начав! А впрочем, делайте что изволите, не мне вас задерживать! – (Я молча признала его правоту: на сей раз я была согласна с этим грубияном.) – Вот только объясните нам: за каким дьяволом вам потребовалось уезжать?
– Чтобы спасти вас.
Кэрролл заговорил, все так же не поднимая головы, и все мы склонились ниже, чтобы расслышать его затухающие слова.
– Но от чего спасти, Чарльз? – Сэр Оуэн всплеснул руками. – Ты полагаешь, что спасешь нас, если уедешь?
И вот наконец эта голова поднялась: она как будто сама себя вытаскивала из могилы.
– Я не знаю, Оуэн, клянусь тебе, и я не думаю, что смогу…
– Чего ты не сможешь?
– Уехать.
– Ну что за нелепость? Ты собрал вещи, и тебе уже заказали экипаж!
Кэрролл трясся так, что я даже немножко его пожалела. Заикание вернулось к нему, как приступ лихорадки.
– Я… хо-хотел попробовать… Потому что он мне… ска-сказал…
– Кто сказал? Что сказал?
– Че-человек… в ци-цилиндре…
И в этот момент раздался стук в дверь. Я так и подпрыгнула на месте. В комнату влетел пунцовый запыхавшийся Джимми.
– Не понимаю, что происходит, но я не могу заказать кэб. Один извозчик не отозвался, когда я его подзывал… Другой закричал, что не может… Я увидел еще одну карету, стоящую на проспекте Кларенс, но и этот извозчик отказался ехать: до него дошли слухи, что в Кларендоне кто-то повесился, и теперь даже за золотой соверен ни один извозчик не будет никого забирать из этого места!..
Кэрролл вскочил на ноги, не давая Джимми договорить. Мне никогда не забыть ужаса на его лице.
– Ради всего святого, неужели вы не видите? Мы не можем уехать! Он мне так
