— Ты получила, что хотела, — сердито сказал Семенов. — Можешь больше не стараться меня очаровать.
— У тебя тяжелый характер. Не удивляюсь, что ты до сих пор не женат. А вот я могу ужиться с кем угодно. Мой удел — терпеть.
— Что-то ты не похожа на терпеливую женщину, — буркнул он.
— Мой муж тоже был тяжелым человеком. Тем не менее мы прожили вместе много лет. Я все терпела, терпела…
— Муж? Это тот, который на Север уехал?
— Что?
— Гражданский муж, — пояснил Семенов.
— Ах, ты навел справки! — Или ему показалось, или она насторожилась.
— А где все-таки ребенок? Сколько ему?
— Он уже взрослый.
— Понятно. Не хочешь об этом говорить. Ну так что? Мы будем встречаться?
— Встречаться будем, — рассмеялась она. — Но если ты рассчитываешь на что-то большее…
— Понятно. Ему долго сидеть. Уж я постараюсь.
— Ну, перестань. На свете так много молодых, красивых женщин. Не беременных.
— И что с того? Я вижу, ты кокетничаешь. Цену набиваешь. Ладно. Я подожду. Терпения мне не занимать.
…На следующий день он поехал в СИЗО, к Пенкину. Несколько минут молча его разглядывал, словно видел впервые. «За что-то же она его любит…» Пенкин взгляд выдержал. И Семенов мрачно сказал:
— Вот обвинительное заключение. Ознакомьтесь.
Пенкин бросил взгляд на лежащий перед ним документ, потом сделал вид, что внимательно читает. Даже губами шевелил для правдоподобности. Семенов уже догадался: думает. Суть он схватывает за пять секунд. А паузу берет большую. Игрок! Мастер!
— Хватит комедию ломать, Пенкин.
— Я, начальник… эта… того… Все верно!
— Что верно?
— Эта… Грабил я. Да.
— Значит, все правильно?
— Да.
— Тем не менее… Можешь взять, подробно ознакомиться. С делом и… В общем, финита ля комедия, — неожиданно грубо сказал Семенов. — Наталье спасибо скажи.
— Не понимаю…
— А тут и понимать нечего. Не думай, снисхождения тебе не будет. Получишь на полную катушку. За разбой.
— Минутку. Как это за разбой?! Ты мне сто шестьдесят вторую, что ли, шьешь?! Я им оружием не угрожал!
— Ты нет. А Пенкин? Откуда ты знаешь? Ты с ним беседовал? Он тебе подробности рассказывал? Как вам вообще удалось это провернуть? И где тело?
— Какое тело? — вытаращил глаза Анатолий.
— Я справился в морге. Мужчина, русский, блондин, глаза светлые, высокого роста, особые приметы: на пальцах правой руки и левом плече наколки. Неопознанного тела с такими приметами ни в одном из московских моргов нет. И в окрестностях тоже. Никогда не поступало.
— Искал, значит, — усмехнулся Пенкин. — Так не нашел же.
— Куда вы его задевали? А?
— Вот обвинительное заключение. — Согнутым пальцем Пенкин постучал по лежащей перед ним бумаге. — Это, между прочим, документ. А что касается тела… Нет трупа — нет преступления. Ведь так?
— Совершенно верно. Законы ты знаешь.
— А ты нет, — грубо сказал Пенкин. — Ты на меня давишь. А основания? Что у тебя есть? Даже трупа нет. Я понятия не имею, о чем ты базаришь.
— Базаришь! Слово не из твоего лексикона. Удивляюсь, как тебя блатные еще не раскусили!
— Те, которые раскусили, нынче в тюремном госпитале лежат, — усмехнулся Пенкин. — А остальные помалкивают.
— А ты, я гляжу, в авторитете, — прищурился Семенов. — Слоном, значит, прикрылся. Ловко! Как у вас все продумано!
— У кого это «у вас»? — Пенкин посмотрел в упор.
— Скажи: она в этом принимала участие?
— Не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну и нервы! — в который раз удивился Семенов. — С такими нервами на иностранную разведку надо работать.
— С такими нервами надо уходить из органов, -парировал Пенкин. — Ты, Василий Иванович, очень уж мнительный. То тебе трупы мерещатся, то иностранные шпионы.
— Молчать! — не выдержал Семенов. — Много себе позволяешь!
— Извини, начальник. Забылся.
Пенкин откинулся на спинку стула, а Семенов, напротив, подался вперед. С минуту они молча смотрели друг другу в глаза. Пенкин, как обычно, взгляд выдержал.
— Ну-ну, — сказал Семенов, достал из кармана платок и вытер пот. — Черт с тобой. Будешь подробно знакомиться с делом?
— А чего я в нем не знаю?
— Правильно. С твоими способностями ты его уже выучил наизусть. Цитировать можешь, не сомневаюсь. А время тянуть не в твоих интересах. Согласно закону имеешь право подробно ознакомиться и…
— Мы эта… того… Люди темные. Тебе, начальник, виднее. Делай как знаешь. А по мне и так ладно. Чего резину-то тянуть? Раньше сядешь — раньше выйдешь.
— Логично. Тогда по рукам?
— Не понял? — насторожился Пенкин.
— Ты думаешь, она тебя будет ждать?
— Ах вот оно что! — Анатолий рассмеялся. Но смех этот был фальшивый. — Правильно я догадался! Значит, ты на мою бабу глаз положил…
— Молчать! — Семенов стукнул кулаком по столу. — Не сметь называть ее бабой! И вообще. Это наше с ней личное дело. Темы попрошу не касаться.
— Что ж… — Его тон изменился. Взглядом Пенкин словно пришпилил Семенова к стулу. — Только учти: врать она не умеет. Если ты от нее не отстанешь, она тебе рано или поздно скажет правду. Уж такая женщина. А теперь подумай: надо тебе это или нет?
Семенов не нашел, что на это сказать, и вызвал охрану. Пенкина увели, а у него в ушах все еще звучало: «Надо тебе это или нет?» Правды он боялся. Там — бездна. Эти двое друг друга стоят. Куда они все-таки дели труп?…
Хлынов вернулся из командировки в пятницу вечером, а на работе появился только в понедельник. Семенов его и не торопил. Понимал: Олег замаливает грехи. На даче, с женой и детьми. Да и куда теперь торопиться?
В понедельник утром Олег вошел в его кабинет в прекрасном настроении. Крепко пожал руку, надежно уселся на стул и бодрым голосом сказал:
— Ну-с, приступим.
— Удачно съездил? — вяло спросил Семенов.
В выходные они с Натальей ездили в парк. Катались на лодке, он греб, она сидела, опустив в воду руку с растопыренными пальцами. Семенов, не отрываясь, смотрел, как сквозь них, как сквозь гребень, текут водяные пряди. И чувствовал странное оцепенение. Не хотелось ни думать, ни говорить. Просто сидеть и смотреть. Чудесная была прогулка…
— Вася, ты уснул?
— А? Что?
— Я говорю, что в школе Пенкин учил французский.
— Французский? — Он слегка удивился. — У них в Сосенках была единственная училка иностранного языка, «француженка». Я с ней разговаривал. Она сейчас на пенсии, но бодра и всех своих учеников помнит. Так вот, Пенкин был лентяем, каких свет не видывал. И тупым как пробка. И двух иностранных слов не смог запомнить.
— Что ты говоришь?
— Какие уж там сверхспособности! — махнул рукой Олег. — Хулиган, двоечник. Пить и курить начал чуть ли не тогда же, когда и говорить. Безотцовщина. Рос как трава в поле. Никакого контроля над ним не было, мать и сама была не прочь выпить. Тяжелое детство, недостаток витаминов. Да что с тобой, Вася?
— Все это уже не имеет никакого значения.
— Как это «не имеет»? — начал горячиться Олег.-Теперь я и сам уже понимаю, что это не Пенкин. А что касается татуировок.
Семенов тяжело вздохнул. Хлынов продолжал что-то ему доказывать.
— …На плече нигде не зафиксирована, увы! Пенкин не любил фотографироваться топлесс. Я все перерыл. На пальцах правой руки «ТОЛЯН», это все видели. Прямых доказательств я не нашел, но то, что это была тупая скотина…
— Поосторожнее, Олег, — поморщился Семенов.
— Да я про него такого наслушался! Не любят его в деревне. Хотя он там и не появлялся лет десять. Но, знаешь, никто не заплакал. К Слону и то уважение есть. Приезжал, мол, денег родной школе дал, банкет учителям устроил. Односельчан уважил. Родственникам подарки привез. Обещал, что всем проведут газ.
— Благотворительностью, значит, занимался, -усмехнулся Семенов. — А ты знаешь, на какие деньги?
— Догадываюсь. Я, Вася, не понимаю, что с тобой происходит. То ты подметки на ходу рвешь, горишь желанием вывести этого типа на чистую воду, просто житья никому не даешь. А то… Да что случилось?
— Я написал обвинительное заключение, — вяло сказал Семенов. — Дело уже в суде.
— Да ты что?! — подпрыгнул Хлынов. — Так быстро?! У тебя ж времени еще полно! Почему меня не дождался?!
— Я же тебе сказал: все это уже не имеет никакого значения.
— А что имеет? Ах, да! — Олег хлопнул себя по лбу. — Его баба!
— Не смей… — на повышенных тонах начал он, но моментально сдулся. — Называть ее бабой.
— Голову тебе задурила. Вася, да ты что, не понимаешь? Они ж заодно! Он тут, она там. На пару работают.
— Ну и пусть.
— Отказывайся от этого дела. Передай другому следователю.
— Поздно.
— Если бы ты захотел…
— Нет.
— Все понятно.
Олег встал, прошелся взад-вперед по кабинету. Остановился у окна, резко развернулся, сказал:
