— Что ж, неплохо. Остальное я додумаю.
— Что остальное? — напряженно спросила я. Его тон мне не понравился.
— Ты думаешь, меня не будут искать? Вот так сразу поверят во взрыв газового баллона?
— А куда им деваться?
— Я должен действительно исчезнуть. Спрятаться там, где меня уж точно не будут искать.
— Не пугай меня.
— Зая, послушай. — Он придвинулся и крепко меня обнял. Мы сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели в монитор. На людей, которые могли доставить нам массу неприятностей. — Мы будем жить с тобой вместе. Долго и счастливо. Когда-нибудь.
— Когда-нибудь? — Я отстранилась и посмотрела на него удивленно. — Что ты имеешь в виду?
— Слишком много за нами грехов, Зая. Надо платить. Я буду платить. Ты ведь забыла о Кошкине.
— И что нам Кошкин?
— Он скажет, что убита не Галина Конанова. Тебя будут искать как заказчицу убийства.
— Ну и что? — Я пожала плечами. — Пусть ищут. Не найдут ведь.
— Надо все подчистить. Обрубить концы. Это я беру на себя. Тебе и так досталось. — Он усмехнулся. — Ну что? Выяснили отношения? Теперь пойдем ужинать?
— Да, вот еще что. — Я посмотрела на его правую руку. — Тебе надо сделать татуировку. ТОЛЯН. Пять букв, по одной на каждом пальце. Мастера найдешь?
— А то!
— Кстати, насчет моих документов. Откуда они у тебя?
— Бывает, — коротко сказал он. — Человек, к примеру, погибает в автокатастрофе, знают, что его никто не будет искать и… Хоронят как безымянного, в общей могиле. А документы идут в дело. Схема отработанная.
— Я гляжу, все у тебя отработано. И пластический хирург.
— А что ты хотела? Надо же иметь запасной аэродром. На всякий случай.
— А твои друзья… Они не сдадут?
— Нет. Это исключено. Я ж тебе сказал: старые связи. Воевали вместе. И вообще: это надо объяснять?
— Нет. Не надо. Еще один момент: дело Пенкина в архиве.
— Я наведу справки, — серьезно сказал Андрей. -Сколько лет прошло? Возможно, его там уже нет. Если есть, то можно выкупить. За большие деньги можно все. А денег у меня много. Пригодились наконец.
— Умница. — Я чмокнула его в нос.
— А теперь — ужинать.
— Может, сразу в постель?
Он рассмеялся:
— Я и не думал, что ты так быстро придешь в себя. Ожидал слез, упреков. Даже истерики. Я ведь не первый месяц тебя знаю. Зая, ты плакса. Была. Что же случилось, а?
— Я сама себя не узнаю. Будто Галя Зайкина и в самом деле умерла. Размазня, о которую все ноги вытирали, как о половую тряпку. Эх, попадись мне сейчас Лиана! Я бы ей ответила! Пойдем. — Я потянула его за руку. — Сначала постель, а потом ужин.
И была любовь. Последняя счастливая ночь в моей жизни. Все последующие были отравлены. Но сегодня я была свободна и счастлива. Камень упал с души, тяжкий грех был снят. В смерти Миши я не виновна. Я могу встретиться с сыном и все ему рассказать. Где-то соврать, что-то приукрасить. Но теперь у меня есть оправдания. Я его не убивала. И не мною нанятый человек его убил. А все, что было потом…
Это было потом. А сейчас была любовь. Мы были очень осторожны, берегли ребенка, но сдержанность только усиливала страсть. На самом ее пике, к которому мы шли, не рывками, сбивая дыхание, а даже дух захватило медленно, шаг за шагом. А потом был обрыв, несколько секунд в невесомости и медленное возвращение к подножию вершины. Мы лежали и думали об одном и том же.
Итак… Оказалось, что я не виновна в смерти своего мужа. И в самом деле, разве ты могла это сделать, девочка с толстой косой и грустными темными глазами? Но все остальное ты сделала. И нет тебе оправданий.
На следующий день я позвонила Пенкину. Днем трубку никто не брал. Я уже начала волноваться. Наконец вечером, почти в десять часов, мне ответили.
— Але.
— Толик? Это я, Наташа. То есть, Натаха.
— Какая Натаха?
— Из пивной. Землячка. Помнишь, ты пытался меня ограбить, а потом мы пиво пили в подвале?
— А, Натаха! Куда ж ты подевалась? — с обидой сказал он. — Я уж подумал, ты эта… того… Кинула меня!
— Что ты, Толик! Просто я… э-э-э… болела. Нерв защемило. Лицевой, — без зазрения совести врала я. — Ты меня сейчас даже не узнаешь.
— Перекосило, что ли? — посочувствовал он. -Ты эта… того… беречься надо. А сильно тебя перекосило?
— Сейчас все уже в порядке, — успокоила я его. -Лицо нормальное. Но я изменилась. Даже похорошела. Мне пришлось уколы делать. Обкалывать нерв. Есть такое лекарство. Парализующее. Может, слышал?
— Не-а.
— Как только поправилась, сразу же стала тебе звонить. Но днем тебя дома не было. Твое приглашение осталось в силе?
— Чего-о?
— Я говорю, можно к тебе заглянуть на огонек?
— Еще бы! Давай подгребай!
— Прямо сейчас? А не поздно? Давай я лучше завтра приду. Вечером. Мне… э-э-э… подготовиться надо.
— Идет! — с энтузиазмом сказал он. — Я тоже эта… того… подготовлюсь! Водочки куплю, закуски. Ты молодец, Натаха! Что звякнула.
— Тогда до завтра. Я приду… — Я посмотрела на Андрея, который внимательно слушал разговор. -Часиков в девять.
— Дорогу-то найдешь?
— Конечно! У меня твоя схема.
— Чего? А… Ладно. Так я тебя эта… Жду.
— Пока, Толик, — проворковала я и положила трубку. И Андрею: — Имей в виду, спать я с ним не буду. Даже ради тебя.
— С ума сошла? Я сам его задушу, если он тебя хоть пальцем тронет! Не дожидаясь, пока он приедет на дачу.
— А это мысль, — задумчиво сказала я. — Привезти туда уже труп. Но проблематично. Милиция может остановить. И вообще… Везти в багажнике труп. Фи! Но что же нам делать?
— В смысле?
— Я непрозрачно намекнула, что остаюсь ночевать. Он тоже предполагает следующую схему развития событий: женщина приходит вечером, к столу с водкой и закуской, и пьянка плавно переходит в секс.
— Он не может предполагать, — сердито сказал Андрей. — У него вообще нет мозгов. А что касается постели… Ведь есть водка. Кинешь ему в рюмку таблетку снотворного. Он и отрубится.
— А утром?
— Утром у него голова будет трещать. Не до любви. Скажешь, что все уже было, и он был просто супер. Если же ты с ним переспишь, я тебя убью.
— А как же ребенок? — лукаво спросила я.
— Галя, не зли меня. Я ревную.
— У нас, оказывается, есть чувства! А я уж думала, что ты бревно.
— Я ревную, — повторил он. — Запомни: я буду рядом. Смотреть на ваши окна. Квартира на первом этаже?
— Да. Ты всю ночь будешь там стоять?
— Если понадобится — всю, — отрезал он. — Я буду тебя страховать.
…Все прошло, как по маслу. Я пришла к Пенкину вечером, с бутылкой водки в руке и парой таблеток снотворного в кармане джинсов. Андрей рассчитал дозу, с учетом спиртного. Чтобы Толику вдруг не стало плохо, и он не умер бы у себя в квартире. Пил он, конечно, как слон, но и сердце у него было слоновье.
— Эх, Натаха! — с чувством сказал Пенкин, придвинувшись и положив руку мне на плечо, отчего меня затошнило. — Ты почаще обкалывайся. Ха-ха! Тебе идет. Похорошела. Никогда бы не подумал, что это ты! Такая краля! Только по голосу и узнал! Да еще фигура. Фигура, говорю, у тебя шикарная.
Он потянулся ко мне мокрыми губами. Я проворно закрылась рюмкой водки:
— Выпьем, Толик.
— Выпить надо. Ну давай. За встречу.
«Когда же ты уснешь?» — думала я, глядя, как он сливает в себя водку. Наконец Пенкин откинулся на спинку дивана и захрапел. Я подождала какое-то время, потом впустила в квартиру Андрея.
— Надо его раздеть, — сказала я, кивнув на бесчувственное тело Пенкина. — Для правдоподобности.
Он, брезгливо поморщившись, стянул с храпящего Толика штаны, потом футболку.
— Смотри! — крикнула я. — У него на плече татуировка! Этого мы не учли.
Андрей нагнулся и с минуту внимательно рассматривал татуировку. Потом сказал:
— Похоже, на зоне сработано. Надо ее сфотографировать. Хорошо, что прихватил твою аппаратуру. Как чувствовал.
— Давай-ка сначала перетащим его на кровать.
— Тяжелый, черт! — прохрипел Андрей, перетаскивая бесчувственное тело Пенкина на ложе, застеленное несвежим бельем. — Не смей мне помогать!
— Андрей…
— Я кому сказал? Тяжело. Сам справлюсь. — Он сгрузил Пенкина и выдохнул: — Порядок. Теперь фотографии.
Он несколько раз навел объектив на левое плечо Пенкина и сделал снимки.
— Что дальше? — спросила я.
— Мне не хочется оставлять тебя здесь одну.
— Думаешь, мне хочется здесь оставаться? Но вдруг он очнется? И увидит тебя. Ты обратил внимание, что он не скоро вырубился после водки и снотворного? Крепкий организм. Так что…
— Мать твою… — выругался Андрей. Я слышала это от него крайне редко. Но сейчас вся его сдержанность куда-то испарилась. Он злился.
Но выхода у нас не было. Он ушел, а я осталась с Толиком. И хотя мы ни о чем не договаривались, я была уверена, что Андрей всю эту ночь проведет под нашими окнами.
