— Ну нет, может быть, когда-нибудь потом, а пока я пишу об истории. Мне заказали книжку про высадку союзников, поэтому я здесь и оказался.
При этих словах он стоял к соседу в три четверти, облокотившись на столбик изгороди, скромно, потупившись и самозабвенно играя роль, которая с каждой секундой придавала ему больший вес. Фредерик Блейк полагал: представляя себя в качестве писателя, он решает все проблемы. Конечно, он — писатель, абсолютно все совпадает, как он раньше не додумался? Например, в Кань или даже раньше, в Париже. Сам Квинтильяни подтвердит, что идея — блестящая.
Сосед поискал глазами жену, чтобы представить ей нового соседа — писателя.
— Ах, эта высадка… Надоест нам когда-нибудь читать об этих днях? Правда, наш Шолон немного в стороне от театра военных действий.
— Эта книжка будет данью памяти нашим морякам, — сказал Фред, чтобы как-то завершить беседу. — И еще мы с женой, наверно, организуем барбекю, чтобы со всеми познакомиться, так что вы скажите соседям.
— Почему морякам? Мне казалось, в высадке участвовали только морские пехотинцы?
— Мне хочется рассказать про все виды войск, начиная с флота. Так вы не забудете про барбекю, ладно?
— Вы наверняка посвятите целый раздел операции «Оверлорд»?
— ?
— Ведь там насчитывалось что-то около семисот военных судов?
— Лучше всего в пятницу — на этой неделе или на следующей, — я на вас рассчитываю.
Ретируясь на веранду, Фред пожалел, что не пишет романы.
* * *
К пяти часам, выйдя с занятий, Уоррен так и не смирился с утратой карманных денег. Эти десять евро пригодились бы ему… на что, в конце концов? Чтоб пожевать резинку, полистать «Геймфайт», журнал воинов интернета, сходить на американский фильм с диалогами, полными фак-фак-факов, на что еще? Обращенные в мелкие удовольствия, эти десять евро представляли собой немного, он готов был с этим согласиться. Зато та же сумма стоила целое состояние в пересчете на испытанное унижение, утраченное достоинство, боль. Выйдя за ограду лицея, Уоррен походил от одной группы учеников к другой, кого-то узнал, через них познакомился с другими, кое-кому пожал руку, кое о чем условился со «стариками» из последнего класса, в том числе с членами футбольной команды, одержавшей победу в финале региона и составлявшей теперь гордость коммуны.
Дай им то, чего им больше всего не хватает.
В свои четырнадцать лет Уоррен отлично усвоил урок старших. Знаменитой фразе Архимеда «Дайте мне точку опоры, и я переверну Землю» он предпочитал вариант, усовершенствованный его предками: «Дайте мне бабки и кольт, и я буду править миром». Все дело во времени и в организации. Играть на дополнение, изобретать сочетания, просто уметь слушать, замечать границы каждого, определять недостатки и оценивать, сколько будет стоить их восполнение. Чем крепче конструкция, тем быстрее он придет к власти. Пирамида выстроится сама собой и вознесет его до небес.
А пока надо махать перед ними морковкой, палка появится потом. Большинство учеников вышло за ограду, одна группа вразвалочку направилась в кафе, совсем немногие остались дожидаться 18 часов, окончания последнего урока. И среди — них семь мальчиков, стоящих вокруг Уоррена.
Родителям самого высокого мальчика репетиторы были не по карману, и тому во что бы то ни стало нужна была отличная оценка по математике, иначе он оставался на второй год. Самому сильному из них, игроку правого фланга в команде регби, больше всего на свете хотелось подружиться с братом Летиции, который сейчас стоял справа от Уоррена. А этот самый брат отдал бы что угодно за автограф своего кумира, Паоло Росси, автографом владел Симон из десятого Б, но охотно уступил бы его ради осуществления личной вендетты тому, чьей последней жертвой стал Уоррен. Следующий мальчик, лицейская достопримечательность, чаще спокойный, но иногда впадавший в жуткую ярость, променял бы все, что имел, на право войти в любую группу, все равно какую, лишь бы почувствовать, что его включили в шайку, лишь бы перебороть судьбу вечного изгоя, — и Уоррен давал ему такую возможность. Двое остальных примкнули к команде по причинам, которые они не хотели раскрывать в присутствии Уоррена, а тому на них было абсолютно наплевать.
Регбист знал, где обычно встречались после окончания занятий трое вымогателей, — сквер, который они считали своей территорией и хождение по которому они строго регламентировали. Не прошло и десяти минут, как все трое валялись на земле, один блевал, другой корчился от боли, а заводила стоял на коленях и по-детски всхлипывал. Уоррен потребовал у них сто евро к следующему утру, к 8.00. За каждые полдня просрочки сумма удваивалась. Ужасаясь одной мысли снова вызвать его гнев, они благодарили его, не поднимая глаз от земли. Уоррен уже знал, что, будь на то его воля, эти трое станут его самыми верными подручными. Для сложивших оружие врагов надо оставлять такой выход.
Не сумей он в тот день составить первый крут своей организации, Уоррен справился бы с этой троицей самостоятельно, вооружившись бейсбольной битой. А если бы кто встал у него на пути, он ответил бы, что жизнь не оставляет ему другого выбора.
* * *
Магги вошла в маленький универсам на привокзальной улице, взяла красную корзинку, прошла турникет и стала искать глазами отдел «Свежие продукты». Отвергая легкий путь — взять и подать родным то, к чему они привыкли, она соблазнилась эскалопами со сметаной и шампиньонами. В отличие от Фредерика Магги принадлежала к тем, кто в Риме живет, как римляне. После архитектуры и местной прессы она готова была обследовать местную кухню, рискуя навлечь недовольство родных при подходе к столу. Машинально она обследовала отдел «макаронные изделия»: спагетти номер 5 и 7, зеленые тальятелли, пенне и целое скопище ракушек и вермишели, пользу которых она не улавливала. Испытывая легкие угрызения совести, она взяла пакет спагетти и коробку очищенных томатов, на случай гнева обоих мужчин. Прежде чем направиться к кассе, она спросила у одной из продавщиц, где стоит арахисовое масло.
— Какое-какое?
— Арахисовое. Извините за произношение.
Девушка вызвала управляющего, который вышел и встал перед Магги в своем голубом халате.
— Арахисовое масло, — повторила она. — Peanut butter.
— Я понял.
Он встал в шесть утра, как вставал всегда, принял товар и складировал его в подсобном помещении. Затем он отметил время прихода сотрудников, дал инструкции, встретил первых покупателей. Днем принял двух оптовиков и посетил банк. С четырех до шести собственноручно реорганизовал отделы шоколада и печенья, обеспечил пересортировку, которую полагалось делать. День шел без сучка без задоринки, пока неизвестная покупательница не потребовала у него того, чего у него в магазине не было.
— Встаньте на мое место, я не могу держать про запас все странные продукты, которые могут спросить. Текилу, лапшу из крабовых палочек, шалфей в вакуумной упаковке, моццареллу из молока буйволиц, чатни, масло какао, бог знает что еще? Чтобы все это гнило на складе, пока не выйдет срок годности?
— Я просто спросила. Извините.
Магги отошла в глубь магазина, смущенная тем, что дала повод для раздражения из-за предмета, который того не стоил. Арахисовое масло никакой срочности не представляло, у сына еще будет куча времени мазать себе бутерброды чем ему вздумается, для нее масло было просто способом доставить ему удовольствие в первый школьный день. Она отлично понимала точку зрения коммерсанта, и ничто не выводило ее из себя больше, чем продуктовые капризы туристов и всех тех, кто превращает еду либо в предмет ностальгии, либо в рефлекторное шовинистическое чванство. Ее удручало зрелище соотечественников, которые при посещении Парижа скопом набивались в фастфуды, их жалобы на то, что ничто не напоминает жратву, которой они привыкли давиться целый год. Она видела в этом чудовищное неуважение к посещаемой стране, и уж тем более если речь шла, как в ее случае, о земле, предоставившей убежище.
Она обошла магазин, не думая больше про масло, и на секунду остановилась в разделе напитков.
— Арахисовое масло…
— А потом они удивляются, что каждый пятый американец страдает избыточным весом.
— Да и эта их кока-кола…
Голоса раздавались совсем близко, из-за носа гондолы, откуда Магги достала упаковку пива. Она поневоле подслушала разговор вполголоса между управляющим и двумя посетительницами.
— Я, собственно, ничего против них не имею, но они всюду чувствуют себя как дома.
— Конечно, они высадились в сорок четвертом, но с тех пор они захватили всю страну!
— В наше время хоть речь шла о нейлоновых чулках и о жвачке, а что теперь?
— Мой сын одевается, как они, развлекается, как они, и слушает только их музыку.
