Она выпустила колечко дыма.
— А Лоис тебе что-нибудь говорила о том, кто, собственно, ведет все хозяйство?
— Нет. Но она в восторженных топах описывала, как там у них все чудно налажено. По ее словам, настоящая идиллия.
Джулия хмуро взглянула на него:
— Но она не говорила тебе, кто именно выполняет всю работу по дому?
— Насколько я понял, миссис Мэнипл по-прежнему заправляет на кухне, но одна, без подручных.
— Из деревни приходит помощница — одна из Пеллов. Очень милая девчушка. Но даже Лоис вряд ли могла рассчитывать, что Мэнни одна сможет управляться с мытьем этих бесконечных каменных полов.
— Лоис действительно упомянула, что многое Мэнни стало уже не по силам.
— Готовит она по-прежнему чудесно, но Лоис ее выставит, как только найдет кого-нибудь другого. Мэнни ее терпеть не может, и Лоис это знает. Мэнни действительно очень старенькая, она помнит еще, как крестили Джимми.
— Ну, ему не так уж и много! Дай подумать… Пятьдесят один, да?
— Тогда Мэнни еще только помогала на кухне, значит, сейчас ей около семидесяти. Пока что Джимми и слышать не хочет, чтобы ее выставили, но его женушка своего добьется. Ну ладно, это на кухне. А говорила ли Лоис, кто делает всю работу по дому?
Сверкая глазами, Джулия наклонилась вперед и продолжала:
— Раз в неделю миссис Хаггинс из деревни приходит делать уборку, да еще мальчик — помощник садовника — насыпает уголь в ящики. Все же остальные заботы по дому на плечах Минни и Элли! Вот тебе твоя Лоис, кок видите ли, сама ведет все хозяйство!
— Один для всех и все для одною, — с иронией заметил Энтони.
— Вернее сказать, все для Лоис, — ядовито откликнулась Джулия. — Ты только что с ней обедал. Разве по ее рукам заметно, что она выполняет хоть какую-то домашнюю работу? А какие руки были когда-то у Элли…
— Хорошо, но почему они это терпят? Почему не уедут и не найдут себе нормальную работу?
Джулия яростно затянулась сигаретой.
— Ты хоть подумал, какую работу может получить Минни Мерсер? Ее никогда ничему не учили, а ей уже под пятьдесят. Всю жизнь она прожила в Рейле, а с тех пор как доктор Мерсер умер, живет у нас. Она прелесть, и характер у нее ангельский, но нечего себя обманывать: она абсолютно не умеет постоять за себя. Да об нее всякий может ноги вытереть! Пока это проделывали Джимми и мама, это было не так возмутительно, потому что они ее любили, а сама Минни и против ничего не имела: она была абсолютно счастлива. Но Лоис — совсем другое дело.
Джулия постепенно перешла на шепот. Но в глазах ее горел вызов. «Давай же, подними перчатку, — казалось, кричали они, — защищай ее! Скажи, что это восхитительно, когда об тебя вытирает ноги Лоис! Признайся, как самому тебе это нравилось два года назад!»
Но Энтони ничего не ответил. Он лишь позволил себе саркастически усмехнуться, давая понять, что Джулия снова выставила себя дурочкой. А ведь ей давно пора бы уняться! Мысль эта так ясно читалась в его глазах, что щеки девушки предательски вспыхнули. Заметив это, Энтони произнес успокаивающе:
— Хорошо, насчет Минни я с тобой согласен: она в другом месте не приживется. Но Элли-то могла бы найти себе другое место под солнцем — или я не прав?
— Она не может — из-за Ронни. Наверное, не стоило им жениться, не имея ни гроша в кармане. Но они так любили друг друга! К тому же перед войной все с этим так торопились — ну, и они тоже поторопились. Ронни проходил стажировку у старшего агента по недвижимости в конторе полковника Фортескью. Ему почти пообещали, что, если агент — мистер Банкер — выйдет на пенсию, он займет его место. А потом Ронни потерял ногу. Полковник Фортескью держится весьма тактично. Он согласен еще подождать и подержать место для Ронни. Он сам взял на себя часть дел, но ему это дается нелегко. Старик Банкер перед самой капитуляцией умер, а Ронни, что самое досадное, все еще не может приступить к работе. У него до сих пор сильные боли, и сейчас делать ему протез еще нельзя. Он лежит в больнице в Крэмптоне, и Элли ездит к нему два-три раза в неделю. Это и держит ее в Рейле. Но теперь, когда ей приходится столько делать по дому, а после этого еще накручивать по двадцать километров на велосипеде, она совсем обессилела. Просто превратилась в тень!..
В комнате воцарился мир. Перепалка утихла. Джулия рассказывала, а Энтони слушал, словно они по-прежнему были членами одной семьи, словно никогда не ложилась между ними тень Лоис. Той Лоис, которая собиралась разодрать эту семью на части…
— Я понимаю, Элли всегда была такой мягкой.
— Ну, не всем же быть железными леди. Мне, кстати, почему-то всегда казалось, что мужчины таких не любят.
— Совершенно верно. Но ведь некоторые из них умеют превосходно маскироваться.
В ее глазах, устремленных на Энтони, сверкнула презрительная насмешка:
— Ну да! Я помню, ты мне как-то сказал, что мне ни за что не выйти замуж, если я не приобрету бархатные перчатки, чтобы никто не догадался, какая у меня железная рука. Ну вот, я и не вышла.
— Да ведь тебе это и не нужно, — возразил Энтони с обезоруживающей улыбкой. — Я ведь заранее знаю, что ты можешь сказать на тему брака: что ты ненавидишь и презираешь всех лиц мужеского пола и у тебя даже в мыслях нет выходить замуж. Но поверь мне, самой кровожадной из мужененавистниц всегда доставляет удовольствие думать, что она могла бы выбрать любого из этих жалких созданий, которых предпочитает ненавидеть. Скажем, для тебя в старости было бы большим утешением вспоминать, скольким из нас ты отказала. Ты ведь будешь нам отказывать?
— А ты как думал!
— Право, не знаю. А было бы интересно узнать. Из чисто академического интереса. Ну, вот что ты бы ответила, если бы я сейчас тебе сказал: «Дорогая, я тебя страстно люблю»?
Джулия всегда считала себя и храброй, и честной. Сейчас, в критический момент, храбрость не оставила ее, однако честность подвела. С радостным изумлением она услышала свой собственный смех и беззаботный голос, произнесший:
— Ты это узнаешь, когда действительно меня страстно полюбишь.
— Вопрос снимается, — проговорил Энтони странным тоном. — Давай лучше вернемся к Элли. Хоть какие-то деньги у Ронни Стрита все же, наверное, имеются?
Джулия глубоко вздохнула, словно после быстрого бега.
— У них на двоих около трехсот фунтов, и они зубами держатся за эти деньги. Они им понадобятся, чтобы обставить дом, если Ронни все-таки получит место у Фортескью. Дом есть, по он абсолютно пустой.
— Сколько еще времени нужно Стриту, чтобы встать на ноги?
— Они и сами не знают. Собственно, поэтому мне и нужно туда поехать. Строго между нами: Элли надеется, что Ронни выпишут из госпиталя, если ему будет где жить. По ее словам, об этом намекнула ей старшая сестра. В больнице считают, что присутствие жены может ускорить выздоровление Ронни. Вопрос в том, получится ли это устроить.
— Джимми против?
— Дело не в Джимми, а в Лоис. Джимми согласился бы без всяких возражений, но если она скажет «нет», то так оно и будет. Ты, конечно, думаешь, что я к ней несправедлива, но я просто стараюсь быть честной. Для нас с Элли Джимми всегда был родным братом. И он относился к нам как к сестрам. А Леттер-Энд — столько же наш дом, как и его. Но с точки зрения Лоис — мы не в счет. Мы Джимми вообще не родня. В ее представлении мачеха Джимми вышла замуж за некоего человека по фамилии Вейн, а после того как тот погиб в автокатастрофе, заявилась обратно в Леттер-Энд и взвалила на плечи добросердечного Джимми заботу о себе и своих детях. По мнению Лоис, Джимми проявил постыдную слабохарактерность. Она считает, что хотя бы после смерти мамы он должен был выставить нас за дверь, чтобы мы научились сами зарабатывать себе на жизнь. Что он не должен был притворяться, будто любит нас и считает за сестер. Я стараюсь быть честной, понимаешь.
— Ну да, конечно, — лениво ответил Энтони.
— Я понимаю Лоис. Она выходила замуж за Джимми, а не за сестер Вейн. Что меня бесит, так это то, как она лицемерит. Пытается продемонстрировать Джимми, что лишь поистине ангельская натура позволяет ей терпеть в доме Элли, а сама эксплуатирует ее как служанку, и ведет себя с ней соответственно. Знаешь, — сказала Джулия дрогнувшим голосом, — если бы не мое упрямство и остальные черты моего характера, по твоему мнению не подобающие Женщине, я бы тоже сейчас скребла полы в Лсттер-Энде.
Энтони выпустил еще одно колечко дыма и заметил:
— А что, вполне женское занятие.
Его взгляд невольно упал на руки Джулии, сложенные поверх красного халатика. На указательном пальце до сих пор темнело чернильное пятно. Прекрасной формы ногти не знали лака, пальцы ее не знали колец. Они оставались такими, какими создала их природа, а она постаралась на славу. Эти небольшие руки не отличались белизной. Но они были прелестны.
— Ну нет! — вдруг вырвалось у него.
— Что «нет»?
— Я совсем позабыл, какие у тебя руки. Пусть лучше те, кто красит ногти в эти жуткие лилово-красные цвета, портят свои руки — так им и надо! У тебя вторые, — нет, третьи по красоте пальчики в Европе. Первые две пары принадлежат статуям. Если ты не будешь бережно относиться к своим рукам, то мы тебя поместим в тюрьму за нанесение ущерба предметам, имеющим художественную ценность.
