Нет, Катя не хотела.
Она позвонила маме и веселым голосом сказала, что они с Артуром решили рвануть на недельку в Москву. Заверив, что учеба от этого не пострадает, пожелала удивленной Ирине Степановне беречь себя и быстренько попрощалась, сославшись на дороговизну междугородней связи.
И началась ее новая жизнь. Каждый день — да что там день, каждый час! — приносил Кате новые открытия, большинство из которых поражало ее настолько, что она воспринимала их молча, не сопротивляясь. Молниеносный ошеломительный переезд из Ростова в Москву, новая квартира — грязная, мрачная, необходимость ходить за продуктами по незнакомому району в чужом городе, а потом рассказывать Артуру о всех встреченных людях… И самое главное — теперь она должна была устроиться на работу в Москве.
— Ты пойми, Катюша, — ласково объясняла свекровь, — денежек нам хватит на месяц, не больше. А что потом? За квартиру мы не платим, но кушать-то хочется!
— Неужели вы и в самом деле считаете, что я смогу заработать на всех, не имея даже временной московской прописки и высшего образования? — резко спросила Катя. — А что в это время будете делать вы? Как я объясню происходящее маме? А подругам? Послушайте, нам нужно найти другой выход!
— Я же говорила тебе, — подала голос Седа, выразительно глядя на брата. — Она нам не помощник.
«Что значит — не помощник?!» — возмутилась про себя Катя, но тут заговорил Артур:
— Катюша, мне ведь не на кого рассчитывать, кроме тебя. — Он виновато улыбнулся и развел руками. — Ты сама понимаешь…
— Когда тебе нужна была операция, Артур не думал о том, что ему делать, — язвительно заметила Седа. — Он просто нашел деньги. Тебе же никто не предлагает проституткой работать…
Катя вскинула на нее темные глаза, и свекровь немедленно вмешалась.
— Седа! — строго одернула она дочь. — Что ты говоришь? Катенька, мы тебя не заставляем, конечно же. Просто просим. Ты умная девочка, легко найдешь работу. Нам нужно всего несколько месяцев переждать, а там вернемся в Ростов. Артур ведь для тебя старался, правда?
Смешанное чувство вины и благодарности не позволило Кате сказать свекрови, что все происходящее кажется ей нелепой постановкой, в которой она не хочет принимать участия. К тому же, подумав, она вынуждена была признать, что выбора у них нет. Если Седе и Диане Арутюновне, не говоря уже об Артуре, опасно выходить на улицу, то единственным человеком, который может зарабатывать деньги, является она сама, Катя.
Два дня она потратила на знакомство с районом, в котором они поселились. Это был северный район Москвы, выросший вокруг давно не работавших заводов, — бедный, с унылыми серыми домами-хрущевками, перемежавшимися такими же унылыми серыми девятиэтажками. В одной из этих девятиэтажек и находилась их квартира.
«Беспросветно», — вот как определяла Катя все вокруг: улицы, магазины, людей. Улица были загазованные, грязные; магазины дешевые и грязные; люди хмурые и грязные. Октябрь выдался на редкость пасмурным, беспрестанно лили дожди, и листья под ногами образовали склизкую темную массу.
В двух продуктовых магазинах по соседству, куда наивная Катя попыталась устроиться, ее высмеяли. Так она выяснила, что есть все-таки необходимы прописка и медицинский полис. А также готовность к тому, что над ней будут смеяться.
Как получить первое и второе, подсказала опытная свекровь, и позвонив по объявлению, снятому с ближайшего фонарного столба, Катя стала владелицей свидетельства о временной регистрации где-то в Подмосковье и медицинской книжки со всеми необходимыми печатями.
Целыми днями она бегала по собеседованиям, о которых узнавала из газет. Везде требовался опыт работы, а в некоторых местах — исключительно московская прописка. Продавщица в цветочном ларьке, консультант в обувном магазине, уборщица в маленьком торговом центре, продавщица, на этот раз в хлебном отделе, секретарь в туристической фирме, консьержка в подъезде «крутой новостройки…» Повсюду она слышала отказ. От отчаяния Катя сунулась к молодому парню-таджику, подметавшему их улицу, и спросила, не нужен ли им еще один дворник, а точнее — дворничиха. Парень шарахнулся от нее в сторону, что-то пробормотал не по-русски и покачал головой. «Сомневается он, голубушка, в твоих способностях, — язвительно заметила про себя Катя. — И правильно. Как же ты с фальшивой пропиской улицу будешь подметать?»
Дома после безуспешных поисков ее ждали Артур, свекровь и Седа: первый заботливый, вторая оптимистичная, третья мрачная.
— Не расстраивайся, котенок, — обнимал жену Артур, ласково поглаживая ее по волосам. — Все получится. Пойдем, я тебе супчик разогрею.
Катя хлебала невкусный супчик, сваренный Седой, рассказывала о своих неудачах, смотрела на сочувственно кивающего мужа и ловила себя на мысли, что это она во всем виновата. Если бы она не упала, Артуру не пришлось бы занимать деньги у каких-то бандитов, и его не избили бы за то, что он не смог их вернуть с процентами в срок, и они не жили бы в чужой квартире, из которой может выйти только она. И не приходилось бы врать маме по телефону, что в Москве очень здорово, они с Артуром уже были на Красной площади, на Воробьевых горах и в Третьяковке, а завтра пойдут туда снова, потому что им очень понравилось.
Удача улыбнулась Кате неожиданно. На пятый день поисков она наткнулась на объявление о том, что фирме требуется курьер, хорошо знающий Москву. «Наличие машины не обязательно», — прочла Катя. Через час она ехала на собеседование на противоположный конец города.
А на следующее утро ехала тем же маршрутом — уже на работу.
— Ваша задача очень проста, — сказала ей полная дама, с которой Катя и встречалась для собеседования. — Вы будете развозить заказы по адресам. У нас большой сайт, люди заказывают детские игрушки, книжки. Вы приезжаете на склад, изучаете заказы — куда и что нужно везти, затем созваниваетесь с людьми — и в путь. Про квитанции и возврат товара Людочка вам объяснит. Люда!
Катя вставала рано утром, когда за окном еще было темно, собиралась, стараясь не разбудить мужа, быстро завтракала овсяной кашей и выходила из дома. Вокруг нее собирались маленькие ручейки таких же, как она, серых людей с капюшонами, закрывавшими глаза. У станции метро ручейки собирались в реку, с глухим шарканьем подошв стекавшую вниз.
Подземку Катя возненавидела после первой же поездки. Здесь оглушительно шумели поезда, и волна воздуха безжалостно срывала с головы капюшон; здесь стояли нищие с уродливыми лицами, а самые наглые ходили по вагонам, демонстрируя отрезанные и оторванные конечности; здесь так небрежно отталкивали ее от дверей вагона те, кто сильнее, словно она, Катя Викулова, была вещью, а не человеком. Здесь ее никто не замечал.
Толпа всасывала ее еще на ступеньках, ведущих в подземку, и не давала вырваться — несла с собой, проталкивала через турникет, заносила в вагон, прижимала к двери. Нельзя было выделяться из толпы. Когда Катя первый раз купила билет на десять поездок, в кассе ей выдали маленький твердый прямоугольник. Она повертела его в руках, пытаясь сообразить, что же с ним делать. Подошла к турникету, попыталась вставить билет. Ничего не получилось. Катя растерянно перевернула его, ощущая себя глупо — в конце концов, это же должно быть элементарно!
— Что встала, шалава иваньковская! — раздалось сзади, и Катю решительно оттолкнула толстая баба с двумя хозяйственными сумками. — Дай дорогу, дура!
Баба приложила свой билет к какому-то кругу, протиснулась через турникет, высоко подняв сумки, и припустила бежать к эскалатору. Древний старичок неподалеку ехидно усмехнулся, глядя на Катино лицо. Девушка повторила те же действия и прошла мимо загоревшегося зеленого кружочка, чувствуя себя оплеванной.
«Не выделяйся. Повторяй за остальными. Будь такой же, как и все».
Изо дня в день, с утра до вечера Катя перемещалась по городу, таская тяжелую сумку с заказами, выдавая игрушки и принимая мятые купюры. Но к концу рабочего дня, когда в сумке ничего не оставалось, ей казалось, что она такая же тяжелая, как и утром.
Лето 1984 года. Село КудряшовоЧто бы там ни кричала Фаина, Николай был не очень пьян. «Чего орать-то сразу… — возмущенно говорил он себе, спускаясь по склону оврага, — ругается, елки-палки! Выпил с мужиками, само собой. Так не напился же, а выпил! Тьфу, дура!»
Возмущение Николая было тем сильнее, что все-таки пил он не просто так, в честь дня граненого стакана, а за собственный день рожденья. Двадцать пять лет! Святая дата, елы-палы! Мужик родился, да не чужой, а ейный собственный, а Файка, баба глупая, простой вещи понять не хочет: отмечать такое дело надо не с женой и соседями, а с друзьями!
Но Фаина понимать мужа не хотела и за пьянку с Михаилом Левушиным и Колькой Котиком закатила ему такой скандал, что у Николая до сих пор в ушах звенело. Он терпел ее вопли, терпел, затем плюнул и ушел из дому.
