Глеб залпом выпил водку и сел на место. Гости тоже выпили.
Пожилая дама, сидящая рядом с Глебом, тихо шепнула:
— Вы молодец.
После нескольких рюмок водки в кафе возникло некоторое оживление. Люди, разбившись на компании, как это часто бывает на многолюдных посиделках, заговорили друг с другом на отвлеченные темы. Кто-то, забывшись, принимался рассказывать соседям анекдоты, и выражение скорби на некоторых лицах сменялось выражением хмельной веселости. Впрочем, весельчаков тут же беззлобно одергивали, и они снова нацепляли на лица приличествующие мины. Но ненадолго.
Пожилая дама, сидящая рядом с Глебом, с любопытством у него поинтересовалась:
— Вы правда писатель?
— В некотором роде, — неохотно ответил Корсак.
Пожилая дама, тоже уже немного захмелевшая от водки (а она пила водку, как и Глеб), пару секунд помолчала, а потом негромко продекламировала:
Пред сторожем в полночь рядами могил
Погост распростерся в молчанье,
И месяц на плитах холодных застыл
В холодном и чистом сиянье.
Но вот под крестом оживает мертвец…
— Не надо, — прервал ее Глеб, поморщившись.
Пожилая дама замолчала и посмотрела на него с легким удивлением.
— Вы не любите немецкую литературу?
— Я не люблю Гете.
— Надо же, — удивилась она. — А ваш дядя его обожал. Выходит, он не имел на вас литературного влияния?
— Знаете, — неохотно произнес Глеб, — мы с ним много лет не общались.
— Много?
— Да. Двадцать пять лет. Лишь изредка перезванивались.
На лице пожилой дамы появилось удивление.
— Надо же. Четверть века! Но ведь вы еще так молоды.
— Это только кажется, — усмехнулся Глеб. — На самом деле я почти старик.
— Не наговаривайте на себя. Сколько вам? Тридцать пять? Тридцать восемь?
— Скоро сорок два.
— Для мужчины это не возраст.
— Для некоторых женщин — тоже. Некоторые женщины и в семьдесят лет вполне привлекательны.
Старуха фыркнула:
— Это точно не обо мне. Но спасибо за изящный комплимент.
— Простите, мне надо выйти покурить.
На улице похолодало. Северный ветер шелестел ветвями, покрытыми молодой, недавно пробившейся листвой.
— Не помешаю? — услышал Глеб чей-то негромкий хрипловатый голос.
Он обернулся и увидел седовласого джентльмена в алюминиевых очках и с сигаретой в руке.
— Не помешаете, — сказал Глеб.
Мужчина встал рядом и закурил.
— Скверная привычка, — сказал он, глядя на тлеющий кончик сигареты. — Когда-нибудь она загонит меня в гроб.
— Так бросайте, — небрежно обронил Глеб.
Пожилой джентльмен улыбнулся:
— Пробовал. Не получается.
Несколько секунд они курили молча, потом мужчина заговорил снова.
— Меня зовут Юрий Петрович Клинков, — сказал он. — Я местный библиотекарь.
— Очень приятно, — сказал Глеб, поглядывая на затягивающие небо тучи.
— Ваш дядя жил один и мало с кем общался, — сказал библиотекарь. — Хотя и букой он никогда не был. Всегда вежливый, чисто одетый… Разве что немного рассеянный. Как будто постоянно о чем-то думает. О чем-то таком, что совершенно не имеет отношения к нашей жизни.
Глеб ничего на это не сказал.
— Вы знаете, что ваш дядя писал роман? — спросил Юрий Петрович.
— Да. Он мне что-то про это говорил. Года полтора назад, по телефону.
— Он читал мне отдельные куски. Знаете, я, конечно, не литературный критик, но, по-моему, написано было очень неплохо. По крайней мере, живо. Вы не читали?
Глеб покачал головой:
— Нет. В последнее время я мало читаю. Знаете, как в анекдоте: «Чукча не читатель, чукча — писатель».
Библиотекарь улыбнулся бледными, чуть тронутыми сеточкой морщин губами. Немного покурил молча, затем негромко произнес:
— Я слышал, между вами и вашим дядей произошла какая-то ссора?
— Было дело, — сказал Глеб. Он выпустил изо рта колечко табачного дыма, посмотрел, как оно расплывается в воздухе, и добавил с усмешкой: — Я думал, что моя дядя — благородный рыцарь, а он оказался обычным проходимцем.
— Он влюбился в вашу маму, верно?
Глеб покосился на библиотекаря, тот покраснел и смущенно поправил пальцем очки:
— Извините, я не должен был…
— Да нет, все верно. — Глеб пожал плечами: — Этот чудак полюбил мою маму и почему-то вообразил, что может добиться от нее взаимности.
— Этот конфликт стал причиной вашего отъезда из Полесска? — осторожно уточнил Юрий Петрович.
— В некоторой степени, — нехотя ответил Глеб.
Юрий Петрович кивнул и вдруг встрепенулся.
— Ах ты, черт… — Он достал что-то из кармана пиджака и протянул Глебу: — Возьмите.
— Что это? — не сразу понял Глеб.
— То, что должно принадлежать вам.
Глеб взял протянутый Клинковым предмет. Это была курительная трубка — очень старая, почти древняя, с золотым мундштуком и костяной чашей, вырезанной в виде головы дьявола.
— Ваш дядя отдал ее мне за несколько дней до своей гибели, — сказал библиотекарь. — И попросил, чтобы я передал ее вам.
Глеб потер пальцами едва заметную трещинку на костяной чаше, погладил прохладный мундштук.
— Когда-то она принадлежала вашему деду, — сказал Клинков. — А тому досталась от его деда. Теперь она ваша.
Глеб повертел трубку в пальцах, не зная, что с ней делать, потом пожал плечами и сунул трубку в карман плаща.
На крыльцо вышла пожилая дама в шляпке с вуалью.
— Юрий Петрович, вы идете? — строго осведомилась она, ревниво посмотрев на Глеба.
— Да, Аделаидочка. — Он швырнул зловонный окурок в урну. — Приятно было с вами познакомиться, Глеб.
— Мне тоже, Юрий Петрович.
Библиотекарь кивнул Глебу и подставил руку «колечком» пожилой даме. Она взяла его под локоть, и оба удалились.
«Надо уезжать, — думал Корсак, шагая к гостинице. — И чем быстрее, тем лучше».
Родной когда-то город казался ему чужим. Знакомых лиц не было вообще. Кира… Мысли о ней снова начали тревожить Глеба. Эльза… Едва он вспомнил ее, как сердце его сжалось от тоски.
«Надо же, — с удивлением и горечью подумал Корсак. — Оказывается, все это еще живо… Уезжать! Уезжать как можно скорее!»
Подходя к гостинице, Глеб снова сунул руку в карман и достал сигареты. Краем глаза Глеб заметил, что из кармана его что-то выпало. Он остановился и опустил взгляд. На земле лежал сложенный вдвое листок бумаги. Глеб нагнулся и поднял его. Повертел в пальцах, затем развернул.
Надпись, отпечатанная на пишущей машинке, гласила:
«ВАШЕГО ДЯДЮ УБИЛИ».
8Час спустя Глеб должен был мчаться на своей «бэхе» по пустынному скоростному шоссе. Но вместо этого он стоял возле двери кабинета, к которой была прикручена золотистая табличка с надписью: «Игорь Васильевич Кочетков, подполковник, начальник отдела».
Глеб постучал в дверь, подождал, пока из-за нее донесется «да!», затем нажал на ручку. Дверь открылась, и он вошел в кабинет.
В глубине большого кабинета, за коричневым пластиковым столом, уставленным компьютерами и факсами, сидел маленький человечек в полицейской форме, с бледным усталым лицом и гладко зализанными назад черными волосами. На тугих погонах у него поблескивали подполковничьи звезды.
Человечек взглянул на Глеба и широко улыбнулся, блеснув золотыми зубами. Однако в улыбке его не было ничего радостного.
— Здравствуйте, Игорь Васильевич! — поприветствовал его Глеб. — Я вам звонил полчаса назад. По поводу моего дяди, директора музея.
— А, да-да. Проходите, пожалуйста. Присаживайтесь! — Подполковник Кочетков широким жестом указал на кресло. Затем дождался, пока Глеб усядется, и продолжил все с той же вежливой златозубой улыбкой: — Слышал, слышал о вашем приезде. И рад познакомиться с вами лично.
— Слышали? — удивился Глеб. — От кого?
— Да уже весь город в курсе. Вы же, в некотором смысле, знаменитость из Москвы. Известный писатель, и вместе с тем — выходец из нашего города. Мы вами гордимся.
— Правда? — Глеб иронично прищурился. — Что, вы и книги мои читали?
— А как же! Ну, то есть, я-то не читал, все, знаете, времени не хватает. А вот моя жена — ваша большая поклонница. Кстати, нет ли у вас с собой книженции, чтобы подписать? Жена была бы рада. Автограф знаменитости, и все такое.
— Нет, книги у меня при себе нет.
— Жаль. — Кочетков вздохнул. — Ну-с, так что же вас ко мне привело, Глеб Андреевич?
— Олегович.
— Что?
— Глеб Олегович.
Подполковник Кочетков кивнул:
— Ну, да. Так чем обязан?
Глеб пару секунд помешкал, не зная, с чего начать, и понимая, что его слова не вызовут восторга у начальника полиции.
— Я тут на поминках познакомился с некоторыми жителями города… — начал Глеб.
