— А это еще зачем?
«Ну что можно сказать, если человек не профессионал, не въезжает в ремесло…»
— Да и под каким предлогом провести очную ставку?!
Он пожал плечами:
— Мало ли что можно уточнить?! Например одежду, в которой была убитая… Преступник на первом допросе ее обрисовывал…
Следовательша не дослушала, она была запрограммирована на собственное готовое решение.
— Вот тут он пишет… — Она достала из кейса и другую жалобу. — «Мне предъявили свидетелями двух лиц кавказской национальности — Мусу и Эдика, которые так и не явились ни на одну очную ставку…»
Пора была заканчивать.
— Я послала этим свидетелям не менее десятка повесток. И этим, и третьему — Джону… И никаких шевелений… — Акулий ротик на секунду беззвучно открылся и так застыл.
«Эдик и Муса…»
К Игумнову поступали данные о том, что обоих видели на Арбате.
Эдик по-прежнему тусовался с каталами, Муса, мастер спорта, борец, в прошлом чемпион северо-кавказской зоны ходил в телохранитетелях у кого-то из своих крутых земляков…
Чтобы их найти, надо было хотя бы на пару дней освободить от съездовской повинности нескольких младших инспекторов во главе со старшим опером и отправить на Арбат на поиски…
Следовательша затушила сигарету.
— Закончится тем, что я изменю ему меру пресечения на подписку о невыезде! Пусть выходит из тюрьмы… Что мне больше всех надо, в конце концов?!
— Что скажешь, Игумнов? — Картузов убрал очки.
— Нужно, чтобы опергруппа находилась постоянно на Арбате, пока мы не найдем обоих…
— Надо подумать… — Картузов умывал руки, он оставлял принятие решения начальнику розыску.
— Понял…
Совещание закончилось.
Вернувшись, Игумнов дал команду старшему оперу::
— Приступишь к поискам Мусы и Эдика. Если убийцу выпустят из следственного изолятора, я его лично пристрелю…
Генеральная репетиция встречи делегатов на вокзале, начавшаяся затемно, как водится, обернулась очередным Большим Сидением в Ленинской комнате.
Кроме своего состава в зал согнали приданных оперативных работников других дорог, наряды слушателей Высшей школы милиции, солдат внутренних войск.
Игумнов сидел с Цукановым — новым его замом — обрюзгшим, с тяжелым брюшком, со свернутой в трубку газетой, которую он ни разу не развернул. Тут же были оперативные уполномоченные, инспектора.
— Старшего опера не вижу, — забеспокоился зам. — Качана. Могут спросить.
Оба находились между молотом и наковальней. Начальство требовало стопроцентного участия в съездовском действе, а незавершенное дело серийного убийцы, обязывало работать на другом направлении.
— Сошлешься на меня. Он на Арбате. Я в курсе…
Старший опер еще с вечера мотался в поисках исчезнувших шулеров свидетелей…
Народ вокруг изнывал.
— Сколько мы тут еще будем…
Картузов — тугой перекаченный баллон — на небольшой сцене, разогревал зал — тянул время. Ожидали высокое начальство.
— Ну, как, друзья? Сможем мы гарантировать общественный порядок в эти святые для всех дни? Как считаете, друзья?
Другой подчиненный Игумнова — Карпец — жуликоватый симпатичный младший инспектор розыска, однофамилец большого милицейского руководителя лез на глаза начальству:
— Конечно, гарантируем, товарищ подполковник! А как же!
Слушаки Высшей Школы МВД — вышки — поддержали:
— Не подведем!
Картузов разошелся:
— Мы обеспечивали и Двадцать Шестой Съезд! А старички помнят и Двадцать Пятый! И ведь справились!.. Правда? Каждый из сотрудников получил благодарность министра за его личной подписью… Как на фронте…
— Ерунду говорит, — заметил не расстававшийся со жвачкой Бакланов.
Гаишника «МО-14562» закрепили за отделом на время специальных мероприятий на время съезда.
— А пошли они!..
Игумнов блеснул сплошь металлическим рядом зубов.
Картузов тем временем перешел к предполагаемым нововведениям.
В недавнем прошлом прибывавшие с поездами делегаты, приезжая в столицу, сами заботились о своем багаже. Теперь ввели новшество.
— Делегаты налегке выходят на платформу. Чемоданы оставляют в вагонах. Наша задача, друзья, — организовать охрану вещей и их доставку в гостиницы…
Он не успел продолжить.
— Товарищи офицеры!.. — пронзительно, точно его резали, заорал от дверей дежурный.
Картузов подхватил:
— Товарищи офицеры…
Все поднялись.
Руководство уже входило в помещение. Кураторы, проверяющие, инспектирующие. Все, как один в полковничьих папахах.
Впереди, выпрямившись во весь свой гренадерский рост, не глядя по сторонам, вышагивал начальник Управления генерал Скубилин.
Он с хода включился в игру:
— Так как решаем? Провемся или не прорвемся, друзья? — Скубилин поднялся на небольшой подиум. Отсюда он был всем хорошо виден. — Я сейчас еду к заместителю министра внутренних дел генералу Жернакову. Что ему передать? Могу я заверить, что московская транспортная милиция и на этот раз приложит все свои силы, чтобы…
Его не дослушали — слишком высок был накал скубилинского фальцета. Первыми заорали слушаки Высшей Школы милиции — к такому они еще не привыкли.
— Прорвемся… — заорали.
— А ты что скажешь, подполковник Картузов?
Начальник отдела на Каширском направлении Картузов был когда-то его персональным водителем. На правах своего по первости входил в семью Скубилина, приходилось — ночевал у хозяина на даче. Отвозил генеральскую дочь в детсад, потом в школу.
В свою очередь, Скубилин помог своему любимцу закончить Академию МВД, а потом и вел вверх по служебной лестнице.
Закончилось все непредвиденно: борьба противоборствующих групп в Управлении развела начальника и его бывшего личного водителя. Картузов переметнулся на сторону конкурентов — заместителя Скубилина — Авгурова и его министерского друга — генерала Ильина, выходца из Адмотдела ЦК КПСС.
По окончанию съезда кого-то из них непременно должны были убрать. Все зависело от того, чья возьмет.
Но сейчас и Скубилин и его бывший водила были естественными союзниками. По крайней мере на время съезда. Случись что, наверху не станут разбирать — ударят по обоим. Да так приложат, что мало не покажется…
— Ты старый опытный волк… — Скубилин обласкал Картузова взглядом. Лучший начальник отдела на дороге. Честь и хвала тебе и твоему коллективу…
— Рады стараться…
— Не подведете меня?! Справитесь? Как считаешь, Картузов, могу я рапортовать от имени всего коллектива, от вашего имени, друзья…
Он едва не сказал — «братья и сестры».
Картузов, как давече жуликоватого вида младший инспектор, поднял обе руки:
— А как же, Василий Логвинович! Какие же мы после этого мужики, коли не справимся?! Так, друзья?! Нам оказана большая честь! И за нее от всех нас большое спасибо державе…
— Спасибо и тебе, подполковник Картузов… — запел Скубилин. — За честную твою бескорыстную службу!
— Ну, артисты… — У Игумнова от злости даже резануло по животу. Свои все хорошо знали сегодняшнюю взаимную неприязнь начальства.
Он оглянулся. Среди приданных сил по другую сторону неширокого прохода мелькнула стриженная светлая головка, китель с майорскими погонами.
«Надя!»
Майор, заместитель начальника курса, сейчас она была здесь со слушаками Высшей Школы. Как он мог подумать, что о н а упустит такой случай — не вызовется дежурить вместе с ним на родном вокзале!
Он подошел едва объявили перерыв:
— Надя!
— Я тебя не видела… Как ты?
Бледное, без кровинки лицо, вымученная улыбка.
Недостает, чтобы она заплакала.
— Ничего. Ты хорошо выглядишь. Наверное, головка болит? — Он знал все про ее мигрень.
— Болела. Но теперь уже проходит.
Они вышли наружу.
От платформы густым потоком двигались пассажиры.
К утру изморозь прекратилась. Невысокие деревца по другую сторону забора вдоль музея «Траурный поезд В.И. Ленина» стояли в снегу.
Перронное радио молчало.
— В деревню давно ездила?
Мать и сестра ее жили в дальнем Подмосковье.
— В воскресенье. Три часа ждала. Черневский автобус сломался… Все это он хорошо представлял. Они словно не расставались. — У нас на все деньги найдутся. Даже для террористов из «Красных бригад»! Только не на деревню и на дороги…
— Куда определили твоих слушаков?
— Второе кольцо оцепление… На все время съезда. А ночуем в поезде. Восьмой вагон… Зайдешь?
— Лучше ты к нам!
От входа закричали:
— Второе кольцо! На выход!
— Ну, я пошла!
— Смотри: аккуратнее!
Он подождал, глядел, как они уходят.
Мудрец сказал:
«Есть две вещи, которые ухо не слышит, но чей отзвук разносится от одного конца Земли до другого. Это — когда падает срубленное дерево, которое еще приносит плоды и когда вздыхает отосланная своим мужем женщина, которая его любит».
