– Ты не ошибаешься? – переспросил Липатов.
– Я в таких делах нет, не ошибаюсь.
Липатов вытащил из кармана и пяток сигарет без фильтра, протянул курево Осадчему и вызвал конвой.
***Хозяин салона современной живописи «Камея» Игорь Архипов с самого утра пребывал в нервном взвинченном настроении. Так бывало всегда, когда впереди маячил долгий и трудный день. Не успел он занять место в своем кабинете за рабочим столом и развернуть газету, как в дверь постучали. Порог переступила секретарь Марина, одетая в легкомысленное приталенное платье из синтетического шелка на бретельках, белое красными цветами. Наряд едва прикрывал симпатичную попку, а вырез оголял половину груди. Собственно, ради этого глубокого выреза платье и было сшито. Секретарь работала в картинной галерее около двух месяцев и мысленно еще не простилась с безнадежной затеей подцепить на крючок своего босса. Рыбка почему-то не брала приманку.
Марина, ставя ступни на одну линию, прошлась по кабинету, как манекенщица по подиуму и, остановившись, перед столом Архпова, прочитала по бумажке, кто звонил вчерашним вечером и сегодняшним утром. Секретарь отфильтровывала, по ее мнению, все мелкое, незначительное, сообщая хозяину о самых важных новостях. На этот раз таких сообщений было два: из Дома художника прислали приглашение на грандиозную французскую выставку живописи, которую мечтает посмотреть пол-Москвы. Ожидается большой фуршет и наплыв важных персон. Еще чиновник Министерства культуры, собутыльник Архипова, любитель дармовой выпивки, просил перезвонить, якобы есть срочное дело.
– Знаю я его дела, – проворчал Архипов. – Для этого министерского обормота меня нет. А приглашение выкини в корзину.
– Но, может быть…
На эту французскую выставку у Марины имелись свои виды. В обществе, где принято появляться в сопровождении эффектной дамы, она не будет лишней.
– Я же сказал: выкини в корзину. Что еще?
– Даже не знаю, – Марина задумалась, решая, стоит ли сообщать боссу, тем более, когда он не в лучшем расположении духа, о такой мелочи. – Несколько раз звонил этот художник, как его… Бирюков. Такой надоедливый. У нас в галерее два месяца назад выставили его картину, но она не продалась. Он бы хотел забрать ее. Он живет где-то рядом.
– Что за картина?
Марина раскрыла блокнотик.
– Городской пейзаж, «Москва дождливым утром», размер пятьдесят на семьдесят. Масло. Наш оценщик поставил ее за двести пятьдесят долларов. Неделю назад цену снизили на полсотни.
Архипов не дослушал, раздраженно махнул рукой.
– Господи… Ему бесплатную рекламу делают, а он… Пусть берет свою мазню, этот чертов пейзаж, и катится к такой-то матери. Так ему и передай, слово в слово. Пусть катится к такой матери, придирок гребаный. Поняла?
– Да, совсем забыла. Буквально десять минут назад звонил какой-то Жбанов. Сказал, что не может дозвониться, ваш мобильный не отвечает.
– Черт, с этого и надо было начинать. А ты морочишь мне голову всякими приглашениями.
– Это важно? Я никогда не слышала этой фамилии.
– Это важно, – вздохнул Архипов. – А мобильник я вчера оставил в такси. Можешь идти.
Марина повернулась и пошла к выходу. Архипов пристально посмотрел на оголенную спину секретаря, его глаза сузились в злом прищуре.
– Подожди секунду, – скомандовал он. – А это в честь чего?
– Не поняла, – Марина остановилась у двери, повернулась в пол-оборота. Так начальнику лучше видны соблазнительные изгибы фигуры. Вскинула длинные ресницы и, округлив глаза, растеряно осмотрелась вокруг. – Что в честь чего?
– Ну, вот эта порнография? Я имею купальник, который ты на себя натянула. Или это платье?
– Но ведь жара такая, Игорь Владимирович.
– Мне тоже не холодно. Но ты ведь не видела меня на рабочем месте в плавках?
Секретарь ушла, прикрыв дверь. Кажется, она расстроилась до слез. Архипов принялся дочитывать газетную заметку, но понял, что не может сосредоточиться на этом занятии. Строчки разбегались, мысли были где-то далеко. Свернув газету в трубочку, опустил ее в корзину для бумаг. Встал с кресла, прошелся по кабинету. Сегодня важный день, а окружающие, словно сговорившись между собой, решили окончательно испортить настроение. Утром домашний телефон оборвал один грузинский художник, умолявший придти сегодня вечером в «Прагу» на его юбилей. Отнял уйму драгоценного времени. Архипов отнекивался, сколько мог, но наконец сдался, зная наперед, что ни в какой кабак сегодня пойти не сможет. И вот он появляется на работе, ждет важного звонка, он настроен на деловой лад, но видит перед собой полуголую секретаршу, которая строит ему глазки и забывает сказать о самом главном. Марина лишена чувства вкуса. И стиля. Эти болезни не лечатся, даже если запомнить наизусть все журналы мод.
Телефон зазвонил, Архипов упал кресло, сорвал трубку. Взволнованный голос Жбанова доносился издалека, словно тот звонил с другого конца земли.
– Я должен был ехать на вокзал, – сказал Жбан. – Встречать нашего дипломата и посылку.
– Можешь не напоминать, я не страдаю провалами памяти, – Архипов едва не сорвался на крик. – Что дальше?
Долгая пауза. Архипов глянул на часы. Поезд из Варшавы прибывал на Белорусский вокзал в начале первого, то есть через полтора часа с минутами. Жбанов, как было обговорено заранее, должен выполнить простое поручение: встретить дипломата, забрать у него кейс, отвезти чемоданчик в надежное место. И всех дел.
– У меня такое впечатление, что в моей квартире кто-то побывал, – сказал Жбанов. – Вчера весь день меня не было дома. Вернулся ближе к ночи. И обратил внимание, что пара стаканов и бутылка стоят не на своих местах.
– Стаканы и бутылки? – усмехнулся Архипов. – Это на тебя похоже. Дома что-нибудь было? Ну, что-то важное?
– Ты ведь знаешь, я ничего не держу на квартире. Я чистый.
– Слава богу.
– Не стал тебе звонить из дома. Утром вышел пораньше, ну, чтобы перестраховаться, проверить свои подозрения. Показалось, что меня пасут. Я не уверен, но…
– Вчера ты успел все сделать?
– Конечно. Машина в гараже. Ключи от тачки и от бабкиной квартиры в спортивной сумке. Я оставил сумку в камере хранения. Приедешь на место и просто назовешь номер: пятьсот двадцать один.
– Ты откуда звонишь?
– Из телефона-автомата. Я в подземном переходе на Волгоградском проспекте. Вокруг никого, кажется, мне удалось оторваться. Что делать? Ехать на вокзал, встречать этого хрена?
– Вокзал отменяется. Отправляйся к своей девчонке. И сиди тихо. Постараюсь с тобой связаться.
Архипов бросил трубку. Если бы не последние события, он мог решить, что Жбан наконец допился до зеленых чертиков или просто шизанулся без всякой причины. Но после того как старик Нифонтов, имевший на кармане тысячу левых баксов, стал жертвой какого-то уличного громилы, обвинять Жбанова в алкоголизме или сумасшествии нет повода.
По сведениям из надежных источников, расследованием вплотную занялась прокуратура. Создана следственная бригада, дело на контроле где-то на самом верху. Последний, с кем разговаривал старик, – Жбан. Значит, опера запросто могли в отсутствие хозяина провести в его квартире негласный обыск, поставить телефоны на прослушку и пустить за ним «опекунов», чтобы прощупать все контакты. Черт, как все это не вовремя. Архипов посмотрел на часы. До прибытия поезда остается час с хвостиком. Кто поедет встречать дипломата? Послать на встречу секретаря Марину или кого-то из сотрудников галереи – это даже опаснее, чем ехать самому. Тут нужен человек далекий от Архипова, посторонний. Он сорвался с места, пробежав кабинет, распахнул дверь в приемную. Марина, набросив на голые плечи шелковый платок, листала журнал с картинками.
– Этот художник, ну, Бирюков еще не приходил?
– Звонил недавно. Подойдет с минуты на минуту.
– Ты не передала ему слова, которые я просил передать? Ну, пусть катится со своей мазней и так далее.
– Не успела. Он спешил. Но обязательно передам, когда он появится здесь.
– Слушай меня. Немедленно иди в галерею, скажи смотрителю, что я приказал снять картину «Москва дождливым днем».
– Ее уже сняли. И упаковали в бумагу.
– Тем лучше. Пусть картину отправят в хранилище. С Бирюковым ни о чем не разговаривай. Сразу пусти ко мне. Когда он будет уходить, выдай ему из кассы рублями по курсу двести пятьдесят долларов. Если о чем-то спросит, ответь, что в компьютере произошел сбой. На самом деле его картина уже неделю как продана. Ясно?
Марина смотрела на босса и часто смаргивала.
– Но ведь недавно вы…
– Ты чего-то не поняла? Я плохо объясняю?
– Нет, все понятно.
– Извинись перед художником за путаницу. И можешь еще сказать, что мы с удовольствием выставим в галерее другие его работы. Фотографии картины у нас есть? Хочу взглянуть, что она собой представляет.
