грохотом вылетает из гостиной.
– Я иду в свою комнату. Давай, Уоддлс. Я покажу, где ты будешь спать.
Она уносится по коридору, выбивая облачка пыли из-под половиц.
– Осторожнее, малышка, – говорит Том. – Не хочу никаких неприятных случайностей.
Грейси карабкается вверх по лестнице, ее маленькие ножки – поршни, колени высоко поднимаются и толкают вверх ее тело. В руке болтается Уоддлс, игрушечный пингвин. Другой постоянный спутник дочки, Арчи, догоняет на лестнице.
Том улыбается.
– По крайней мере, Грейси видит потенциал.
Фиона фыркает.
– Грейси была бы счастлива жить и в том развалившемся трейлере, если бы папа назвал его замком.
При мысли о трейлере перед домом сырая атмосфера дома снова вторгается в мысли Тома, и лишь топот Грейси наверху возвращает его взгляд к потолку. Тихий голосок малышки доносится до них, приглушенный каменной кладкой и деревом, но волнение в нем не ослабевает.
– Тут мы принимаем ванну.
Фиона вновь появляется рядом с Томом. Они сжимают друг друга в объятиях. Глядят в глаза, соприкасаются лбами.
– Мы сможем это сделать, Фи.
– Если ничего не сорвется.
Через открытое окно доносится звук мощного автомобильного мотора. Затем следует довольный хлопок двери и два приглушенных голоса.
Том слишком занят, чтобы с этим разбираться, – он обдумывает, за какую комнату взяться первой. Это будет комната Грейси. В передней части дома, на втором этаже, с видом на аллею с колоннадой из деревьев. Там придется приложить все силы. Они понадобятся, поскольку эта комната – мрачное пространство, которое не менялось с семидесятых годов. Каморка, в которой легко вообразить ее бывшего обитателя – пожилого мужчину, сосредоточенного на угрюмом бдении и ежащегося от самокруток. То́му даже чудится запах табака.
Между долгими периодами запустения ни один из пятерых предыдущих владельцев не отделывал спальни. Возможно, потому что никто не задерживался здесь достаточно долго. От этой мысли разум Тома омрачается страхом, окрашенным в тот же тон, что и занавески. Может, есть глубокая и серьезная причина, по которой этот дом никому не нравился, и она прямо перед носом. И словно воспоминание, мелькающее на краю памяти, эта причина скоро и внезапно прояснится.
«Нет. Хватит».
Теперь в этом доме изменится все. И в первую очередь эта комната: ее цвет, обстановка, сам характер и дух. С игрушками и стенами оттенка розового мороженого – любимого у Грейси уже три года – его дочь смягчит и оживит это место.
Пышное одеяло на белой постели. Кукольный домик вон там. Книжный шкаф здесь, в ногах кровати. Свет ночника. Место, которое будет ассоциироваться у дочки с уютом. Где будут сочиняться воображаемые миры для игрушечных медведей и кукол. Эта комната станет сценой в театре будущих игр, куда захотят прийти ее друзья.
Его маленькая Грейси будет здесь расти, становиться выше и умнее, игрушки и плакаты будут меняться вместе с ее интересами. Но комната навсегда останется убежищем, в котором Грейси будет мечтать, думать и отдыхать; убежищем для его крохи, его малышки, его девочки-подростка, а возможно, и молодой девушки. Тому хочется сделать эту комнату особенной больше, чем любую другую в доме. Помимо того, что он должен зарабатывать, контролировать, обеспечивать, представлять собой и делать в свои годы, ему хочется знать, что Грейси в безопасности, здорова и счастлива. Эта комната станет памятником тому, как сильно ее любят и берегут. Преображение их дома начнется здесь.
Голоса снаружи становятся тише, но их тон делается жестче, будто разговор перешел на серьезный лад. Хотя слов не разобрать, Тому кажется, что происходит торжественный обмен новостями. Он придвигается к окну, скрип половиц приглушает ковер цвета бычьей крови, припорошенный пылью и вымазанный паутиной, при этом болезненно влажный. Том выглядывает в окно, почти непрозрачное от копоти.
Вид отсюда снова дразнит его мыслью о том, что не могут существовать два более непохожих палисадника. И облака, кажется, разошлись исключительно над остроконечной крышей соседей, даже солнечный свет благословляет их сад, но не дотягивается до заросшей, неопрятной лужайки Тома. Стороны и края живой изгороди со стороны соседей настолько аккуратны и правильны, будто ее выкладывал каменщик. Виднеется лишь проблеск лужайки – кусочек зеленого сукна среди радуги цветов, собранных, словно декоративные фигурки солдатиков, на крайне прагматично упорядоченных полосах клумб. От взрыва цвета у Тома даже слезятся глаза. А неистовый танец пчел и бабочек вызывает головокружение. Но за этими яркими клубами ему удается заметить двух женщин в начале пустой подъездной дорожки соседей.
Женщина постарше, должно быть, лучшая половина семейной пары, живущей в соседнем доме, – небольшого роста, в свободной рубашке с подвернутыми до локтей рукавами. Мешковатые серые брюки закатаны и открывают костлявые лодыжки. Старая одежда для работы в саду, которая, по-видимому, когда-то принадлежала мужчине.
Женщина стоит к Тому спиной, он видит ее худое тело и узкие бедра. Ни грамма лишнего веса, крошечная фигурка держится ровно благодаря на зависть прямому позвоночнику. Тонкие мускулистые руки заканчиваются садовыми перчатками. Только форма окрашенной хной стрижки-«боб», которая венчает миниатюрную соседку, кажется Тому странной, хотя с такого расстояния да еще и через грязное оконное стекло он не может определить почему.
Осанка женщины тоже кажется решительной, с намеком на гордое противостояние, будто соседка неодобрительно смотрит на свою гораздо более высокую собеседницу. Гостью, которая припарковала свой черный «мерседес» в начале подъездной дорожки Тома. Она не оставила машину на улице, поскольку весь участок перед домом соседей занимает грязный трейлер. Может, из-за того, что их новый дом так долго пустовал, посетители соседнего привыкли парковаться на его подъездной дорожке? Хотя, конечно, этой гостье прекрасно видно, что теперь там стоит фургон, который она заблокировала.
Внимание Тома переключается на водительницу «мерседеса». Как и палисадники, его соседка и вторая женщина тоже не могли бы быть более непохожими друг на друга.
Посетительница представляет собой аккуратность и шик в черно-белой гамме. Ее официальный наряд – символ бизнеса и денег. Чего-то связанного с банком или законом, предполагает Том. Собранные в пучок на узком затылке волосы цвета воронова крыла переливаются. Фигура стройная и костлявая, силуэт резко очерчивает вторая кожа сшитого на заказ костюма. Ниже края юбки-карандаша блестят чулки, из-за чего стройные икры кажутся влажными. Та же особенность распространяется и на ее лакированные туфли-лодочки.
Когда обмен репликами между женщинами становится более интенсивным, а расстояние между их лицами сокращается, Том наклоняется вперед. «Шпионит», – сказала бы мать, увидев его в нескольких сантиметрах от окна.
Соседка протягивает женщине в черном пластиковый пакет, и внешняя почтительность посетительницы внезапно тает, сменяясь волнением, которое она
