Шарик в третий раз остановился на тринадцати.
Коротышка-итальянец, вовсе не участвовавший в игре, вел себя, как безумный. Он протискался ко мне и потер тыльную сторону ладони о мой смокинг, чтобы приобщиться к моему счастью — так делают в Германии, повстречавшись с трубочистом. Главный крупье подошел к тому, который выплачивал выигрыши на моем столе, и они вдвоем долго считали и пересчитывали, потом крупье достал из ящика в столе очень большие жетоны и зачитал мне, сколько я выиграл по отдельным ставкам и сколько в общей сложности. Получилось двести тридцать пять тысяч пятьсот франков. Я дал пять тысяч для персонала и снял все свои ставки, которые еще оставались на столе. Я решил подвести черту. Жетонов было столько, что я не мог их унести. Пришлось служителю принести ящичек и помочь мне. Когда я шел за ним к кассе, я увидел Анжелу. Она шла за другим служителем, который нес ее ящичек.
— Вы тоже ставили на тринадцать? — спросил я ее.
— Да. — Она сияла. — Вместе с вами! Разве вы не заметили?
— Нет.
— Я ставила…
— Я ставил…
Мы с ней говорили одновременно.
— Пожалуйста, говорите вы.
— Нет, сначала вы, Анжела.
— Давайте скажем вместе, я чувствую, что мы хотим сказать одно и то же.
И мы сказали хором:
— Мы ставили на тринадцать, потому что познакомились тринадцатого.
После чего взгляд Анжелы немного затуманился.
— И будьте наготове, любовь еще грядет, — сказал я.
Она ничего не ответила. У окошка кассы крупье еще раз пересчитал ее выигрыш и спросил, все ли жетоны ей угодно обменять на деньги.
— Да, все, — кивнула Анжела.
Когда она с пачками банкнот нырнула в комнатку с сейфами, кассир стал расплачиваться со мной. Я и ему дал на чай и попросил упаковать банкноты покомпактнее, потому что их было так много, что просто рассовать их по карманам было невозможно.
Анжела вышла из комнаты с сейфами. Она улыбалась.
— Пойдемте в бар. Я умираю от жажды. Вы угостите меня бокалом шампанского?
— С удовольствием, мадам, — сказал я. — Вот только дождусь, когда мой капитал уложат.
Коротышка-итальянец прибежал, обливаясь потом, обрушил на Анжелу целый поток слов, суя ей под нос пятитысячный жетон.
— Чего он хочет? — спросила Анжела.
— Чтобы вы плюнули на жетон. Тогда он принесет ему счастье, — перевел я. — Я тоже должен плюнуть.
В общем, мы оба символически плюнули на жетон, и коротышка рассыпался в благодарностях:
— Grazie, signora, grazie, signore, grazie molto tante…[13]
Он бегом вернулся к своему столу, обливаясь потом и едва владея собой.
— Этот маленький итальянец, — сказала Анжела, — строит в Италии очень большие локомотивы. Это рассказал мне недавно один из моих друзей — здешних полицейских. Вероятно, потому так долго идут поезда от Вентимильи до Канн.
Кассир все еще возился с моим пакетом.
— Я пойду и подожду вас там, — сказала Анжела.
Я смотрел ей вслед — как она шла через весь зал по направлению к длинной стойке бара, я видел нежное колебание ее бедер и загорелую кожу спины в вырезе ослепительно белого платья, огненно-рыжие волосы. Многие женщины теряют свою прелесть при ходьбе, в особенности, если смотришь на них сзади. Но Анжела и тут была великолепна. Она держалась очень прямо и в то же время непринужденно, я любил уже и ее походку.
Я видел, что, приблизившись к стойке, она подошла к пожилой даме, сидевшей за кассовым аппаратом, регистрировавшим все порции спиртного. За стойкой орудовало много барменов. Анжела перекинулась с дамой несколькими словами и что-то протянула той через стойку. Потом быстро отошла от нее и уселась в середине стойки.
Наконец кассир увязал мой пакет. Я поспешил к Анжеле, сел на соседний табурет, заказал два бокала шампанского, и когда их подали, воскликнул:
— Число тринадцать принесло нам счастье!
Анжела приподняла свой бокал:
— Отныне провозглашаю тринадцать нашим счастливым числом! — сказала она.
— Поддерживаю, — кивнул я.
— Тринадцатое отныне будет нашим общим днем рождения. И мы будем его праздновать каждый месяц, — сказала Анжела. Она заметила, как помрачнело мое лицо. — Но по крайней мере тринадцатого числа следующего месяца вы, вероятно, еще будете здесь, — быстро добавила она. — Ведь вы об этом сейчас подумали — что будет через месяц, да?
— Я подумал о том, что будет в каждый месяц моей жизни, Анжела, — сказал я.
— Не надо, — поспешно прошептала она. — Пожалуйста, не надо, Роберт. Мы только что были так веселы. Не говорите так. И не думайте так.
— Хорошо, — успокоил ее я. — Все опять в полном порядке, Анжела.
— И вовсе нет, — сказала она внезапно упавшим голосом.
— Давайте выпьем за то, чего каждый из нас больше всего жаждет. Причем молча. Только выпьем за это и все. Хотите так?
— Да, Роберт, хочу. Вы так добры.
— А вы так красивы. И так любимы. Очень сильно любимы.
— Не надо. Пожалуйста. Лучше выпьем.
— Согласен.
Мы выпили.
Анжела сказала старшему бармену, приземистому и широкоплечему:
— Выпейте с нами один бокал, Поль.
— С удовольствием выпью за вас обоих, — отозвался Поль. Я уже говорил, что на свете почти нет барменов с неприятным характером. Поль был одним из самых приятных. — За ваше счастье! Пусть все ваши желания исполнятся.
— Поль, — спросил я у него, — какое шампанское вы любите больше всех?
— «Comtes de Champagne von Taitinger», — ответил он.
— Разрешите мне подарить вам одну бутылку шампанского этой марки. Ваши пожелания могут нам очень пригодиться.
Пожилая дама у кассы вдруг расплакалась. Поль поспешил к ней.
— Что это с ней? — спросил я Анжелу.
— Да так, ничего, — отмахнулась она. — Давайте пойдем посмотрим, как другие играют.
— Нет, я хочу знать, отчего эта дама плачет. Поль! — Тот подошел к нам, робко взглянув на Анжелу. — Поль, что случилось с вашей кассиршей? Что у нее за беда?
— Не говорите, — сказала Анжела.
— Нет, скажите, Поль, — попросил я.
— Тогда я уйду, — сказала Анжела.
— Я сейчас же последую за вами, — сказал я.
Она в самом деле ушла.
— Итак, Поль!
— Мсье, — сказал старший бармен едва слышно, явно не желая, чтобы слова его услышал еще кто-то кроме меня. — Мадам Лоран, наша кассирша, уже очень стара. Как вы думаете, сколько ей лет?
Я посмотрел в сторону кассы и увидел, что мадам Лоран все еще плакала, но сквозь слезы она кивнула мне и улыбнулась.
— Больше шестидесяти?
— Ей восемьдесят.
— Не может быть! — воскликнул я.
— Можете мне поверить, мсье. Она все еще работает здесь. В следующем месяце, когда мы закроемся, а «Палм-Бич» начнет летний сезон, мы все, весь персонал, поедем в Довиль, как делаем каждый год. Мадам Лоран поедет вместе с нами. Несмотря на свой возраст, она каждый день сидит за кассой до трех утра. Благодаря казино она все еще может работать. Так заботятся здесь о людях. Дело в том, что проработав в казино еще год, она получит максимальную пенсию. В Каннах у нее есть квартира. Но такая жалкая, я ее видел. И там нет никакого отопления. А ведь зимой у нас бывает очень холодно. Мадам Лоран с трудом переносит холод. Мадам Дельпьер дала старой женщине денег. Теперь она сможет провести отопление. Вы никому об этом не расскажете, мсье, хорошо?
— Конечно, не расскажу, — ответил я. — Пошлите и мадам Лоран бокал шампанского.
— Она больше любит пиво, — сказал Поль.
— Тогда, значит, пива.
Я взглянул на Анжелу. Она наблюдала за мной издали. Тут она сердито топнула ножкой по ковру и отвернулась. Я быстро направился к ней.
— Анжела…
Она опять повернулась ко мне спиной.
— Я так вас просила ни о чем не спрашивать Поля!
— Анжела, вы просто чудо!
— Вовсе я не чудо, — возразила она, — но и вы не добры, отнюдь. Я в вас ошиблась.
— Значит, мы оба ошиблись, — сказал я.
Она обернулась и рассмеялась, и я почувствовал, как кровь быстрее побежала у меня по жилам, когда наши взгляды вновь встретились и не могли разойтись.
Я схватил ее руку и поцеловал.
— Раз уж я выиграла такую кучу денег… — начала Анжела. Но тут же отшатнулась назад и испуганно вскрикнула: «Что это значит?» Перед Анжелой на коленях стоял Килвуд, упившийся до полной потери сознания, он пытался прижать к губам подол ее платья. При этом бормотал:
— Прелестнейшая из женщин, моя принцесса, разрешите мне поцеловать подол вашего платья. Только подол… Только один поцелуй… Я пьяница, я преступник… А вы, моя принцесса, так прекрасны…
— Убирайтесь отсюда, и поскорее, — сказал я.
— Благородный господин, сжальтесь над шелудивым псом… — Он прижал к губам подол анжелиного платья. Я легонько пнул его ногой. Он опрокинулся навзничь. И глядел на меня своими водянисто-хитрыми глазками.
