— Ну, что рассказывать, Андрей Ильич? Вы же знаете круг наших связей…
— Нет, Женя, ошибаешься. Если бы знал, я бы не спрашивал.
— В тюрьме у Петли есть свои люди.
— Так… Замечательно. Продолжай.
— Через них и идет вся информация. Между прочим, таких каналов ни у кого больше нет. Разве что у крутых бандитов. У законных…
— Ну-ну. Я внимательно слушаю.
Евгений Иванович покосился на шефа и увидел, как помрачнело его лицо.
— Короче, есть там один такой… По кличке Игла. Могу сказать, это самый ценный наш агент. В определенном смысле. Он-то и сидит в пресс-хате… И как вышибать показания, знает лучше всех.
— Ты хочешь сказать, что именно он прессовал Бекетова?
— Ну…
— И так его отметелил, что мужика в больницу отвезли?
Суханов понял это много раньше и сейчас просто тянул время, размышляя, хвалить ли своего самого надежного и самого исполнительного подчиненного или, наоборот, устроить разгон за излишнюю инициативу. И не только за инициативу. Действия Вересова выходили за рамки неписаного кодекса поведения, которому следовал в своем бизнесе Суханов. Но ведь ситуация и в самом деле была неординарная. Критическая была ситуация, что уж там говорить, действительно вопрос жизни и смерти.
— Игла постарался сделать так, как нам нужно. Его раньше звали на зоне Доктором — он учился когда-то в медицинском. В общем, вырубил мужика. Результат, можно сказать, положительный. А то, что Бекетов пострадал, — так ведь сволочь он, Андрей Ильич, сволочь натуральная. Клейма негде ставить. Как его ваш Греч в мэрии держал — непонятно.
— Ну, мало ли кого там держат…
Суханов отвернулся.
— Знаешь что, Женя… — начал было он, но Евгений Иванович неожиданно положил шефу руку на плечо.
— Знаю, Андрей Ильич. Я все знаю, что вы сейчас скажете. Что мы не бандиты и что действовать такими методами нам не к лицу. Я все это знаю. И готов согласиться. Только с одной поправкой. Если мы хотим остаться на плаву, нам нужно бороться. А с этой публикой… — Вересов махнул рукой в сторону окна. С этой публикой иначе нельзя. Они по-другому не понимают. На них не действует ничего, кроме силы. Уж вы мне поверьте, я сколько лет работал… с людьми, закончил он после короткой паузы, найдя нужное слово. — По-другому не получится, Андрей Ильич. Вы же это лучше меня понимаете…
— Понимать-то понимаю, только… До сих пор мы обходились без разборок.
— Обходились… — Лицо Вересова вдруг заострилось, глаза прищурились. Ишь ты… Обходились…
Он отошел к столу и уселся на стул верхом, облокотившись на спинку.
— Не обходились мы, Андрей Ильич, и вы это прекрасно знаете. Не обходились. Все правильно, крутых разборок не было. А почему не было? Только на авторитете моих мужиков выезжали. А авторитет этот откуда? А оттуда, из прошлого. Из их прошлых дел. Так что были разборки, Андрей Ильич, были. До того, как мы с вами стали вместе работать. И мы за счет этого и жили более или менее спокойно. За счет прежней, давней крови. А теперь, кажется, кредит исчерпан. Так-то вот. Вы же умный человек, должны понимать, что иначе нам нельзя. Сожрут. Такая каша заварилась… Зря вы это…
— Что — зря?
— Зря вы в политику пошли. Работали бы тихо-спокойно… как другие.
— Ты не понимаешь, Женя. Тихо-спокойно — это мелко. Меня это не устраивает. Не интересно. Куски подбирать — не для меня.
— Да. Знаю. Тогда, Андрей Ильич, надо играть по правилам. Иначе не выйдет ничего. И так-то мне, честно говоря, не очень все это приятно…
— Что именно?
— Понимаете… Одно дело — с бандюганами воевать, здесь все ясно. А вот с государством — сложнее… Я же вижу, о чем вы думаете. У вас принципы, у вас воспитание… Мораль, нравственность… Тяжело, я понимаю. Вы очень отличаетесь, Андрей Ильич, от всех этих «новых русских». И слава богу. В противном случае я с вами и не работал бы. Вернее, я-то, может быть, и работал, а мужики мои — нет. Они никогда не пойдут к барыге в услужение. Вы, в общем, тоже, по их понятиям, барыга, но при этом человек правильный. А правильному человеку всегда труднее принимать решения. Потому что он уважение к себе имеет. Да, я понимаю, Андрей Ильич. Только и вы поймите. С волками жить — по-волчьи…
— Ладно, хватит. Давай думать, Женя. Давай думать, как нам выть дальше. В какой тональности.
— …Мне не хочется сейчас идти по пути моих коллег. — Греч слегка повернулся к соседям по столу — претендентам на пост губернатора города. — Не хочется. Потому что все, что было ими сказано, в принципе, правильно. Кажется, мы все хотим одного и того же — чтобы наш Город рос, развивался, восстанавливался после… после нескольких десятилетий советской власти. После того как был почти совершенно утрачен духовный, культурный потенциал нашего замечательного Города. Мы все хотим, чтобы горожанам жилось лучше — во всех смыслах лучше: и сытнее, и интереснее. А главное, чтобы они чувствовали себя свободными гражданами свободной страны. Какими средствами хочет этого добиться каждый кандидат — другой вопрос. Средства эти, в большинстве случаев, на мой взгляд, чреваты большими неприятностями, в первую очередь, для горожан сказочные обещания могут бумерангом ударить по самым необеспеченным жителям нашего города, но будет уже поздно.
Греч сделал короткую паузу, взял стакан с минеральной водой и пригубил из него — совсем немного, только чтобы смочить горло, по которому словно прошлись грубым наждаком.
Теледебаты все-таки перенесли. После тревожной новогодней ночи мэр заболел и, хотя оставался, как он сам говорил, в рабочем состоянии, то есть не сидел дома, тем не менее для выступлений по телевидению находился не в лучшей форме. Однако прошли две недели, ситуация изменилась, конкуренты вовсю выступали на радио, на страницах газет и на телевидении, и откладывать разговор с оппозицией было уже невозможно.
Это действительно была хорошо организованная, сплоченная оппозиция. Участники ее, в лице четырех конкурентов действующего мэра, принадлежали к разным партиям, различным и даже антагонистическим политическим движениям, но против Греча выступали единым фронтом.
Самым удивительным было то, что первую скрипку во всем этом играл незаметный и ничем вроде бы не выдающийся чиновник из мэрии, выдвинувший свою кандидатуру последним, — Игорь Игоревич Матейко.
Греч знал его несколько лет. Матейко был исполнительным и тихим сотрудником. Занимался, в частности, жилищными вопросами, в прошлом считался неплохим инженером — не более того. Теперь же Игорь Игоревич развил невероятно бурную деятельность. Лукин несколько раз очень серьезно предупреждал мэра, что к ситуации, которая складывается вокруг нового конкурента, нужно приглядываться повнимательнее.
Греч сначала отмахивался, но потом, вняв советам Сергея Сергеевича, попросил его заняться изучением каналов, по которым текли деньги для избирательной кампании Матейко.
Оказалось, что даже для такого искушенного в добывании информации человека, как Лукин, выяснить источник изобилия, обрушившегося на штаб избирательной кампании Матейко, было совсем непросто.
— Я работаю по всем каналам, — говорил Лукин Павлу Романовичу. — Очень путаная история. Требуется, как минимум, недели две, чтобы вытащить все ниточки. Одно могу сказать — непрост этот Матейко. Вернее, не сам он, а заварушка вокруг его выдвижения. Это самый опасный для нас участок борьбы. Если можно так по-старому, по-партийному выразиться.
— Да можно как угодно выразиться, только суть от этого не изменится. Неужели они всерьез думают, что за какие-нибудь полтора месяца этот Матейко станет народным кумиром?
— Кумиром — не кумиром, но если деньги будут идти с такой же интенсивностью, то в пределах одного отдельно взятого Города он может добиться определенной популярности.
Лукин, как и в большинстве случаев, оказался прав. К тому дню, когда теледебаты наконец-то состоялись, лицо Матейко уже смотрело на Греча, Журковского, Лукина, Суханова, на всех горожан с бесчисленных плакатов, которыми был заклеен весь Город.
Не проходило дня, чтобы в какой-нибудь телепрограмме не мелькнул новый кандидат, не дал короткого, в несколько фраз, интервью. Он краснел, стеснялся камеры, но высказывался весьма занятно. Его спрашивали о предвыборной программе, а он, оглядываясь по сторонам, говорил, что в этом дворе давно не меняли трубы. Журналисты пытались выяснить его политическое кредо, а объект их внимания бурчал что-то про ремонт крыши ближайшего дома.
И это срабатывало лучше, чем краснобайство кандидата от «Яблока». Лучше, чем громоподобные обвинения и обличения, катившиеся с коммунистических трибун в сторону демократов, космополитов и всех прочих, продавших, разворовавших и проглядевших Великую Россию. Даже лучше, чем убедительные, наполненные фактическим материалом и историческими ссылками выступления Греча.
