— Он работает очень тонко, — заметил однажды Журковский. — Вернее, не он, а те, кто за ним стоят.
— Да я вижу, — поморщился Греч. — Все это белыми нитками шито. Второй Лужков. Прораб с обломанными ногтями и потным лбом.
— Ему выстроен люмпенизированный имидж, — покачал головой Журковский. — А люмпены в нашей стране иной раз делали решающий ход в политической игре. Были прецеденты.
— Были, — согласился Греч. — Но неужели это никого ничему не научило? Неужели они не помнят, чем заканчиваются все эти люмпенские радости? Десяти лет не прошло.
— Думаю, что не помнят, — серьезно ответил Журковский. — И им Матейко нравится. Боюсь, что таких, которым он нравится, довольно много.
— Не надо бояться, — заметил Греч. — Чего нам бояться? Нам работать нужно.
Свет от направленных в лицо приборов резал глаза, и Гречу несколько раз пришлось прикрыться рукой, чтобы незаметно вытереть непрошеные слезинки. «Температура, должно быть, поднялась. Раньше такого от телевизионного света никогда не случалось», — подумал он, сделал еще один глоток воды и продолжил.
— Я лучше напомню горожанам, что мы успели сделать за время нашей работы. Я подчеркиваю — «нашей», потому как все, что сделано в Городе, сделано не мной одним. Это огромный труд множества людей, высоких профессионалов, которые, каждый на своем месте, делают свою работу честно и умело.
— Главное, в чем я действительно вижу нашу заслугу и чем горжусь, — это тот факт, что за прошедшие годы доля горожан, живущих в коммунальных квартирах, сократилась с сорока пяти процентов до девятнадцати. В период, когда Город переживал тяжелейшее время, стоял на пороге голода, — нам поверили, поверила вся мировая общественность. Город из провинциального, захолустного, сонного превратился в известный и популярный во всем мире Город, каким и был до революции семнадцатого года. Это, казалось бы, нематериальный факт, однако он обернулся вполне вещественной стороной в 1991 году, когда к нам пошла гуманитарная помощь — только оттого, что партнеры на Западе поверили в наш Город и в новую власть. Кстати, сегодня было многое сказано о криминале, о воровстве во властных структурах…
Павел Романович снова бросил быстрый взгляд на своих конкурентов.
— Так вот, в связи с гуманитарной помощью… В нашем Городе в то время работала специальная комиссия ЕЭС, и она признала, что наша система распределения гуманитарной помощи, контроля, транспортировки, учета наиболее эффективна по сравнению со всеми остальными городами России. Задумайтесь над этим, дорогие горожане. По сравнению со всеми, — Греч выделил последнее слово, — городами России. Такую же оценку, кстати, дали и представители японского МИДа. А после того как они убедились, что вся — подчеркиваю — вся гуманитарная помощь доходит по назначению, они увеличили нам поставки. Конечно, помощь это замечательно, однако, обратимся к нашим непосредственным делам. Мы сохранили твердые цены. — Греч на этот раз повернулся, обращаясь к Старкову кандидату в губернаторы от коммунистов. — То есть сделали то, о чем вы постоянно говорите. Твердые цены на основные виды продуктов, в том числе на хлеб, молоко, растительное масло. Кто сосчитает, сколько жизней малоимущих, пенсионеров, да пусть даже бомжей — сколько этих жизней было сохранено в девяносто первом — девяносто втором годах благодаря сохранению твердых и минимальных цен на продовольствие?
Павел Романович вытер пот, выступивший на лбу.
— Уровень безработицы в Городе не поднимался выше полутора процентов, то есть был и есть в два-три раза ниже общероссийского. И это несмотря на то, что основу нашей экономики в советское время составляли военные заводы и государственные заказы. Теперь государственных заказов нет…
— Я прошу прощения. — Поднял руку Старков.
— Пожалуйста, — Греч кивнул. — Пожалуйста, говорите.
— Я хотел конкретизировать насчет военных заводов. Насколько я знаю, вы хотели продать их западным предпринимателям? Но благодаря самосознанию рабочего класса, выступившего в защиту народного достояния, коим и являются НАШИ, — он чуть не выкрикнул это слово, — заводы, у вас этого не вышло. И вы еще можете рассуждать о военной промышленности? О госзаказах? Да ведь дай вам волю, вы все на Запад отправите! А наши рабочие останутся, простите, без штанов. Что уже и происходит.
— Я, признаться, что-то не видел рабочих без штанов, — вмешался в беседу ведущий, известный всей стране политический обозреватель Горин. — Что вы скажете, Павел Романович? Действительно без штанов?
— Да это просто чушь, — ответил Греч. — Просто чушь. Люди работают, получают зарплату… Кстати, могли бы получать много больше. Насчет продажи заводов — тоже очередной, простите за выражение, бред. Мы вели переговоры с итальянцами, с «Фиатом»… Вели и ведем. И будем добиваться инвестиций Запада в нашу промышленность. Это нормальный и, больше того, необходимый процесс. Без этого развитие нашей экономики не то чтобы совсем невозможно, но крайне затруднительно. Если мы хотим выйти на мировой уровень, а мы должны на него выйти, то не стоит изобретать велосипед — нужно просто жить по нормальным экономическим законам, по тем, которым следует весь цивилизованный мир. И производить на крупных предприятиях не танки, которые гниют на полигонах, а автомобили и хорошую бытовую технику. Мы же на военных заводах делаем тазы, ложки и вилки — не самая эффективная организация производства, но хоть что-то. Вот за это люди и получают зарплату. А если бы, при отсутствии госзаказов, они по-прежнему были ориентированы на танки, то вообще ничего не получали бы. Так что по поводу невысокой заработной платы на Северном, в частности, заводе претензии не ко мне, а к директору предприятия Белкину, который, как и господин Старков, против переговоров с итальянцами. Он не хочет делать машины, он хочет ждать, когда государство снова закажет ему танки. Так вот, я думаю, пусть он ждет у себя дома, а не на огромном предприятии. И не мешает людям работать, зарабатывать и строить свою жизнь. Нормальную жизнь. Мы можем жить не хуже, чем живут люди в Европе, в Америке… Если только нам не будут мешать. Не надо помогать, господь с вами… Не мешайте только.
— Кто же это вам мешает? — ехидно спросил Старков. — Объясните, пожалуйста, кто эти вредители, что мешают налаживать нормальную жизнь? И так мешают, что за несколько лет вы не смогли наладить жизнь в Городе? А преступность растет. Уже стыдно, просто стыдно становится — только и говорят, что о криминальной столице. Вам нравится жить в криминальной столице? Создается ощущение, что за время вашего правления город и превратился в центр российского криминала. Прежде разве у нас было такое? Месяца не проходит, чтобы не случилось заказного убийства. А об уличной преступности и говорить не приходится. Каждый знает — она выросла у нас просто чудовищно, вышла за любые мыслимые пределы. И все это случилось за последние годы. Уголовный термин «беспредел» вошел в повседневный обиход…
Греч кивал и ждал, когда распалившийся оппонент сделает паузу. Старков наконец выдохся — опыта публичных дискуссий у него было маловато, он так и не усвоил приемы, выработанные государственными риторами за годы советской власти, — бубнить, не повышая голоса, не поддаваться эмоциям, не ставить ни в одной фразе яркой точки, тем самым не давая противной стороне возможности вклиниться с замечаниями и возражениями. Нынешний лидер коммунистов вполне владел этим искусством, а вот местный кандидат в губернаторы нет.
— Позвольте, — вмешался Греч, когда негодующий кандидат выдохся. Позвольте… На самом деле наш Город ни в коей мере не является криминальной столицей России.
— А какой же тогда является? — спросил ведущий.
— Какой? Да вы прекрасно знаете, какой. Москва, к сожалению моему, была и остается не только столицей нашего государства, но и столицей отечественного криминала. А вот это… — Греч с выражением брезгливости на лице взял в руки несколько лежавших перед ним книжек в обложках. — Вот это все — «Бандитский Город», «Бандитский Город — два». «Бандитский Город — три», «Коррумпированный Город», «Криминал у власти»… — Мэр подержал в руках книги и бросил их на стол. — К сожалению, мне пришлось частично ознакомиться с содержанием этих произведений. «К сожалению» — потому что никакой художественной, равно как и любой другой ценности, они, на мой взгляд, не имеют. Да простит меня автор, я с ним незнаком, но это не моя литература. Сочинение и издание таких книг отдает мелкой провокацией. Именно — мелкой, слабосильной, трусливой… Однако эти произведения, как и многие другие пропагандистские акции, призваны сформировать определенное общественное мнение, которое поддерживается, в том числе, и столичными журналистами. Кому-то выгодно нагнетать страсти, кому-то очень хочется дискредитировать нынешнее руководство Города, кому-то очень хочется, чтобы другие люди заняли посты. То, что происходит в Москве, почему-то не дает нашей столице статуса «криминальная столица». Хотя там творятся вещи по-настоящему страшные и творятся они гораздо чаще, чем в нашем Городе. Авторы вот этих… — Греч проглотил комок в горле. — Вот этих трудов, чтобы не сказать по-другому… — Он снова дотронулся пальцами до лежащих на столе книг — думаю, любят свой Город и искренне хотят, чтобы преступность у нас была ликвидирована. Но бесконечное смакование бандитской романтики, соединение ауры нашего города с духом бандитских малин и «новых русских» кажется мне просто отвратительным. А главное, это нисколько не соответствует действительности. Наш город никогда, я подчеркиваю, никогда не был криминальной столицей. И не является ею в данный момент. Как бы этого ни хотелось определенным силам, определенной части журналистского корпуса, которые на самом деле позорят свою профессию, выдавая недобросовестную, непроверенную или даже изначально лживую информацию…
